Пройти незамеченной было невозможно. Неясная тревога смутила ее спокойствие, когда хозяин гостиницы, торопливо попрощавшись со священником, обратился к ней, догнав ее уже у самой коляски.

— Сударыня, прошу прощения, но я покорнейше прошу несколько минут Вашего благосклонного внимания! Какое счастье, что я встретил Вас так скоро!..

— Слушаю Вас.

— Умоляю, не поймите меня превратно, менее всего я желал бы показаться Вам невежливым, но должен задать Вам деликатный вопрос.

— Как интересно. Что же Вас интересует, любезный? — и у нее вдруг перехватило дыхание.

— Э… Скажите, пожалуйста, не потревожило ли что-либо сегодня ночью ваш сон? Какой-нибудь шум? Или запах? Например, дым?

— Дым? Шум? — переспросила Доминика, и сердце ее забилось вдруг часто и неровно. — Что Вы хотите сказать? Я Вас не понимаю.

В голове мелькнуло: «Видели!..» — и тут же эта мысль оказалась вытесненной другой: «Ну и что?», — а потом и вовсе все спуталось: «Кого они могли там видеть? Мужчину? Ну, в конце концов, я — молодая незамужняя женщина. Призрака? Разглядели одежду? Бред! Нелепость! Тогда почему эти вопросы?» Она так взволновалась, что не заметила, как произнесла последнюю фразу вслух:

— Почему эти вопросы?

— Ради Бога, не сердитесь, но, видите ли, в чем дело. Сегодня рано утром садовник вышел, как всегда, прибрать сад, пока постояльцы еще спят. У нас хороший садовник, прилежный малый… Так вот, почти под самым балконом вашего номера он обнаружил четыре кучки пепла в траве.

— И что же? — неясная тревога готова была принять вполне четкие образы.

— Видите ли, трава под пеплом не сожжена, будто его бросили сверху, но пепел, если его бросить сверху, разлетится хлопьями, а этот лежит аккуратной кучкой. Конечно, это еще ничего не значит, но он не похож ни на пепел от бумаги, ни на древесную золу.

— Право же, друг мой, не знаю, как Вам помочь. Я ничего не слышала, я крепко спала после долгой дороги. Но почему Вы так взволнованы? Неужели какой-то пепел в траве смог так расстроить Вас?

— Ах, баронесса, даже не знаю, как сказать, чтобы не показаться Вам суеверным мракобесом, но… Кое-кто из жителей города, страдающих бессонницей, утверждает, что нынче ночью со стороны замка доносился неясный шум, похожий на музыку.

— Но ведь все только и говорят, что замок купил какой-то очень богатый князь. Может быть, он отмечал там эту сделку? Разве он не имеет на это права?

— Ах, баронесса, — покачал головой хозяин гостиницы. — Сразу видно, что Вы человек приезжий. Да, Городское управление продало замок, и продало его человеку, которого никто не видел. Поверенный привез документы и подписал договор, да, так делается уже давно, я знаю, но самое главное, что он привез, — это очень много денег! Золотом! Между тем, кто дал разрешение на продажу замка? Да, замок находится под опекой Управления, но не во владении! Это все равно, как если бы кто-нибудь купил бы мою гостиницу без моего ведома, с разрешения того же Управления! Нет, нет, никто не может купить ее у меня, если я не намерен ее продавать! Я владелец, я решаю!..

— Помилуйте, сударь, — перебила Доминика словоохотливого хозяина. — Но ведь наследников не осталось! Прошло сто пятьдесят лет!

Но тот был непоколебим:

— Это ничего не меняет! — стоял он на своем. — Вот про баронессу В. Кр. тоже все говорили, что не осталось наследников, а искали и, в конце концов, нашли — Вас. Следует продолжать искать и ждать. Законный владелец появится.

— Ах, сударь, прошу меня простить, все это очень интересно, но столь же и непонятно, а между тем, мне не терпится осмотреть мое наследство. Давайте сегодня вечером в гостиной у камина Вы расскажете мне эту увлекательную историю. А то я слышу пока что только несвязные обрывки.

Откланявшись, хозяин гостиницы ушел, все так же озабоченно кивая головой. «Да в этом городе все сумасшедшие! — думала Доминика с досадой. — Все здесь совершенно помешались с этим замком и этим графом — да покоится он в мире! Что значит ждать? Ждать чего? И мне снятся какие-то безумные сны! Может, здесь безумие разлито в воздухе и это заразно? Что там говорил тот призрак? Что он убил двоих, а вот еще двое?.. Итого, четверо. Четыре кучки странного пепла. Вампиры принимают образ летучей мыши и сгорают в лучах солнца! Кстати, а как он сам попал на мой балкон? Ведь от земли там очень высоко, и нет никаких деревьев рядом. И я не увидела там ни лестницы, ни веревки… Господи, что это я?! Ведь то же был сон! А о чем тогда говорил владелец гостиницы? Может, это чья-то неудачная шутка — насыпать пепел на траву и напугать приезжих, как я не догадалась сказать ему об этом! Вечером все обсудим. А что я собиралась делать? Ах, да, пойти в Городское управление и посмотреть на картины и мебель из замка. Боже, неужели меня тоже захватило это безумие? Какое мне, собственно, дело?.. Ну да ладно, раз уж решила, пойду посмотрю эти местные реликвии…»

С любезностью, становившейся уже как привычной, так и утомительной, ее проводили в комнаты, где были размещены вынесенные из замка вещи. Главной достопримечательностью считался — и это Доминику уже не удивило — портрет молодого графа Кронверка, того самого. Ее больше интересовали книги, она уже собиралась спросить, нельзя ли взять почитать эти старые французские календари, как взгляд ее упал на портрет, и она забыла про календари.

С потемневшего от времени полотна на нее смотрело лицо молодого человека в богато расшитом белом парадном камзоле с белым тончайшего кружева воротником и такими же манжетами и в парике — по официальной моде восемнадцатого века. Портрет был поясной, и художник уделил большое внимание лицу и рукам. Левая рука была в перчатке и покоилась на вычурном эфесе, наверное, шпаги. Правая рука была без перчатки — несомненно, для того, чтобы изобразить перстень на среднем пальце, массивный, с большим зеленым камнем. Алмаз в левом ухе — в те времена ношение мужчинами серег, одной или даже двух, было в порядке вещей. Алмаз, тоже тщательно выписанный, был большой, в оправе старинной работы.

В портрете не было бы ничего особенного — в любом дворянском семействе с родословной в три-четыре столетия найдется десятка два подобных портретов; на самых старых из них уже трудно что-либо разглядеть, — если бы не потрясающее сходство с тем призраком на балконе. Конечно, лицо на портрете принадлежало очень молодому человеку, почти юноше, и было нежнее, свежее и румянее, чем у того призрака, и глаза смотрели живо и даже весело. Тот, на балконе, казался старше этого портрета лет на десять и выглядел усталым и даже как будто больным, был без парика — она помнит его длинные волосы, завязанные темной лентой. Луна светила так ярко, что она разглядела и лицо, сходство которого с портретом было очевидным и даже пугающим.

«Наваждение… Осмотреть дом, отдать распоряжения относительно необходимого ремонта — и уехать. А может, вовсе поселиться в другом месте? Например, в Вене? Дорогой город, но средств достаточно, чтобы жить, где угодно…»

Фредерик был светским молодым человеком и, несмотря на юный возраст, был неплохо образован, хорошо начитан, умел вести светскую беседу с господами и непринужденно болтать с простолюдинами. Его приятная внешность и грустные глаза в сочетании с деликатными манерами и природным обаянием обеспечивали ему расположение мужчин и благосклонность дам в свете, а отсутствие напыщенности и простота общения не вызывали недоверия у слуг. При желании он мог разговориться по душам и с принцем, и с извозчиком. Он умел собирать сплетни, и теперь это умение пришлось ему как нельзя кстати.

В гостинице он сменил вечерний фрак на дневную одежду, выбрав костюм для верховой езды. В ресторане было еще пусто — ни одного клиента по причине раннего часа. Официанты только начинали накрывать столы к завтраку. Выпив подряд две чашки крепкого кофе, он направился в конюшню гостиницы якобы поинтересоваться лошадьми и попросить оседлать для него одну часам к девяти утра. Изображая из себя придирчивого наездника, желающего самому выбрать себе лошадь, он надеялся подслушать в конюшне какие-нибудь разговоры.