Идея подводной лодки предельно проста. Она – да простится игра слов – лежит на поверхности. Подкоп – древнейший способ взять осажденную крепость. Вот подводная лодка как раз и есть не что иное, как «тихая сапа», устроенная в толще моря, путь которой к днищу корабля продолжает самодвижущаяся мина – торпеда.
«Первые подводные лодки не выходили из области опытов и не имели практического применения главным образом потому, что в те времена не было изобретено двигателя, который мог бы приводить лодку в движение во время нахождения ее под водою, – справедливо утверждал журнал „Вокруг света“ в 1914 году. – Паровые машины для этой цели совершенно не годились. Поэтому возникла мысль ставить на подводные лодки двигатели двух родов: один для приведения лодки над водою, а второй – под водою».
Вот как раз для этого понадобились три великих изобретения: двигатель внутреннего сгорания, электромотор и аккумулятор. Нефть и электричество позволили человеку уверенно вторгнуться в гидрокосмос.
Трудно поверить, но первый электродвигатель заработал еще при жизни Пушкина: в 1834 году российский ученый Борис Якоби сконструировал и пустил в ход первый в мире электродвигатель. Мощность его не превышала одной лошадиной силы. Но это стало прорывом в технике, подобным изобретению паруса, мельничного крыла и паровой машины. Кстати, первыми обратили внимание на диковинку, вращавшуюся посредством невидимой силы, моряки. И уже спустя 5 лет по Неве против течения (!) пошел катер без парусов и весел. Его электромотор вращал гребной винт, питаясь от гальванической батареи, состоявшей из 320 элементов. И аккумулятор, и электромотор подарил подводникам именно он – петербургский изобретатель Якоби. Первым, кто не только додумался поставить аккумуляторы и электромотор на подводную лодку, но и сделал это, был земляк Якоби, Степан Карлович Джевецкий. Произошло это в 1884 году. То была первая в мире подводная лодка с электрическим двигателем. Идея была подхвачена англичанами. Через год по Темзе прошла подводная лодка-электроход, построенная по проекту Кемпбелла и Эша.
И все-таки Степан Джевецкий... Сын волынского помещика вошел в историю, причем отнюдь не сельского хозяйства. Десятки лет отдал он делу изобретения подводной лодки и немало, надо сказать, в том преуспел.
Кстати, герб русского подводного флота справедливо было бы украсить орхидеями, и вот почему. В 1879 году, как вспоминает патриарх отечественного кораблестроения академик А.Н. Крылов, «Александру III было доложено о лодке Джевецкого. Он пожелал ее видеть. Было приказано привезти лодку в Гатчину и спустить в отличающееся прозрачностью воды Серебряное озеро и назначен день показа лодки царю. Джевецкий несколько дней бороздил озеро, изучая царскую пристань и как к ней ловчее пристать. Зная, что Александр III неразлучен с царицей Марией Федоровной, Джевецкий заказал букет самых великолепных орхидей – любимых цветов царицы. Настал день испытаний. Царь и царица сели в шлюпку, на которой вышли на середину озера, а Джевецкий, пользуясь прозрачностью воды, маневрировал возле этой шлюпки, иногда проходя под нею. Наконец шлюпка подошла к пристани, царь и царица вышли... Джевецкий с легкостью привстал, открыл горловину, вышел на пристань, преклонил колено и подал царице великолепный букет орхидей, сказав: „Это дань Нептуна Вашему Величеству“. Царица пришла в восторг, царь остался очень доволен, благодарил Джевецкого и приказал дежурному генерал-адъютанту рассказать об этих опытах военному министру П.С. Вановскому, чтобы он озаботился возможно спешной постройкой 50 лодок...» Пожалуй, это была первая победа российского подводного флота.
Странное дело, моряки построили первый самолет (капитан I ранга А. Можайский) и первый автомобиль (в России – офицер флота Е. Яковлев). Но изобретать подводную лодку брались... крестьяне и монахи, контрабандисты и политические заключенные, артиллеристы и фотографы, серьезные инженеры и безграмотные авантюристы. И только в начале XX века за дело взялись профессионалы: инженер-кораблестроитель и моряк-минер – Иван Григорьевич Бубнов и Михаил Николаевич Беклемишев. Первому – всего 28, он только что блестяще окончил Морскую академию, второму – едва за 40, он немало повидал, командуя канонерскими лодками береговой обороны. Здесь сошлись талант и опыт, дерзость и расчет. Работы велись в строжайшей тайне. Запрещалось даже употреблять в документах и переписке слова «подводная лодка». Подводный корабль именовался сначала «Миноносцем 113». Затем номер заменили на имя «Дельфин». Прежде чем браться за работу, Беклемишев, малоизвестный преподаватель кронштадтских минных классов, побывал в США, Англии, Германии и Италии, где бешеными темпами, с оглядкой на соседей (не обогнали бы!) строились подводные лодки. Беклемишеву удалось присутствовать во время одного из погружений лодки знаменитого американского изобретателя Саймона Голланда. Любой конструктор, прежде чем засесть за работу, изучает все, что было сделано его предшественниками. Именно так поступили и Бубнов с Беклемишевым: они обобщили сведения, добытые Беклемишевым, и разработали свой, оригинальный, проект, основные принципы которого соблюдались русскими кораблестроителями пятнадцать лет. Если сравнить две соразмерные лодки – русскую «Дельфин» и американскую «Фултон» (фирма Голланда), то сравнение будет явно не в пользу заокеанских конструкторов.
«Дельфин» погружался на 20 метров глубже «Фултона» (50 и 30 метров), ходил над водой быстрее на полтора узла, в 2 раза мощнее был вооружен (два торпедных аппарата вместо одного). Единственное, в чем уступал он «Фултону», – так это в дальности надводного плавания: 243 мили против 500. Сразу же после «Дельфина» Бубнов с Беклемишевым разработали проект новой лодки с большим водоизмещением – в 140 тонн. Головному кораблю дали имя «Касатка». За ней пошли «Скат», «Налим», «Макрель»... Русский подводный флот зарождался не в тихой заводи – водоворот русско-японской войны втягивал в себя новорожденные корабли прямо со стапелей. Зыбкие, опасные скорее для своих экипажей, чем для врага, эти ныряющие кораблики смело уходили в море и занимали там боевые позиции.
«...Рано утром, – писал в своем дневнике командир подводной лодки „Касатка“ лейтенант Михаил Тьедер, – я увидел на горизонте несколько дымков, почему тотчас начал поднимать якорь. Вскоре ясно обрисовались силуэты шести миноносцев, которые держали курс прямо на меня. Предполагая, что это неприятельские миноносцы, я хотел было начать погружение, чтобы принять атаку в подводном положении, но... вспомнил предписание начальства – не нырять. Дело вот в чем. Начальство мое, отправляя меня в море и, конечно, зная прекрасно, каким опытом подводного плавания я обладал, пройдя самый ничтожный его курс и боясь взять на себя ответственность в случае гибели моего экипажа и катастрофы с лодкой, решило выйти из трудного положения и дало мне на всякий случай предписание, конечно, словесное, в течение этого „боевого похода“ – не нырять...
Нельзя было не преклоняться перед каждым из команды нашего отряда. Что пригнало его сюда, на подводные лодки, в это горнило опасности, где каждая минута могла стоить ему жизни, где на каждом лежала масса обязанностей и тяжелой работы, в то время когда на большом линейном корабле он мог бы почти избавиться от них. Офицер мог еще рассчитывать у нас на всякого рода «благополучия», ничего ведь подобного уже не мог ждать матрос, между тем сколько бескорыстного служения было видно в каждом его шаге на лодке, сколько идейного исполнения своего долга, чуждого каких-либо эгоистических целей».
По сути дела, то были полуэкспериментальные образцы, не прошедшие толком ни заводских, ни полигонных испытаний, с недообученными командами, с безопытными офицерами. Но даже в таком виде семейство стальных дельфинов внушало японскому флоту серьезные опасения. Корабли микадо так и не рискнули приблизиться к Владивостоку с его отчаянными подводными лодками.
К 1900 году ни в одном военно-морском флоте мира еще не имелось боевых подводных лодок. Но зато в последующие три года все ведущие морские державы стали строить эти корабли буквально бешеными темпами. Первыми в состав своего флота подводные лодки ввели американцы. Это была субмарина, построенная инженером Голландом из Петерстона. Первый вариант его подводного аппарата был во многом схож с подлодкой Джевецкого. Только девятый по счету проект упорного конструктора был принят американским военным ведомством и первые подводные «голланды» были зачислены в состав ВМС как боевые корабли. Случилось это в 1900 году. Потому именно американцы первыми отметили 100-летие своего подводного флота. Хотя мы смогли бы отпраздновать подобный юбилей лет на двадцать раньше. Ведь именно в 80-е годы XIX века в России была сооружена самая массовая серия подводных лодок Джевецкого – 50 единиц. Целая флотилия! Но все дело в том, что их не зачислили в боевой состав флота, а подчинили Инженерному ведомству в качестве плавучих торпедных батарей для защиты береговых крепостей с моря.
