Однажды мы снимали (рядом с кемпингом) стадо бабуинов. Обезьяны давно поняли, что добывать пишу в местах стоянок людей намного проще, чем искать ее в природе. К тому же никакой серьезной опасности от людей не исходит. И обезьяны совершенно освоились — порой даже пытались проникнуть в палатку, где хранились продукты. Так вот, мы снимали большую семью бабуинов, которая совершенно не реагировала на наше присутствие. Занятые своими собственными делами, обезьяны постепенно отходили от лагеря, мы же, поглощенные съемками, следовали за ними. Так мы оказались на берегу реки, около моста, довольно далеко от кемпинга. А на другом берегу мирно паслись антилопы и жирафы. Соблазн снять животных не из окошка машины, а со штатива был настолько велик, что мы, не раздумывая, пересекли реку и вволю поработали.

Наконец, отправились обратно к переправе. И тут возникло неожиданное препятствие: около моста, с нашей стороны, стоял одинокий слон и поедал зелень какого-то куста. Мы знали, что, в отличие от своих индийских родственников, африканские слоны отличаются непредсказуемым, подчас свирепым характером и совершенно не поддаются дрессировке. Поэтому мы застыли на месте, пытаясь сообразить, как следует поступить в этой неординарной ситуации.

Пока размышляли, слон оторвался от куста, развернулся в нашу сторону и растопырил уши. Именно так слоны выражают агрессивное намерение. Спасение пришло неожиданно: два африканца-рейнджера, смотрители парка, появились на мосту и громкими криками отвлекли внимание великана на себя. Видимо, решив не связываться, слон отступил в заросли. Ну а нас под конвоем довели до палатки, причем вид у рейнджеров был крайне встревоженный. Оказалось, что этот слон — одинокий самец, известный в парке под именем Киллер. А кличку эту он носит с тех пор, как несколько лет назад затоптал насмерть одного из охранников кемпинга.

А в национальном парке Марсабит мы пережили (это было уже под конец экспедиции) еще более волнующие минуты. Наш проводник Хусейн предложил как-то добраться туда пешком. Он пообещал вывести нас заповедными тропами к краю огромного кратера Парадайз, на дне которого расположено озеро с тем же названием. Но главной радостью путешествия Хусейн считал даже не само озеро, а возможность увидеть стада диких животных, приходящих туда на водопой. Действительно, сухой сезон был в разгаре, и животные стягивались к водоемам. Предложение Хусейна было очень заманчивым, и. прихватив с собой видеокамеру и кое-что из еды, мы тронулись в путь.

Тропинка петляла, медленно карабкаясь вверх. Парк большей частью был расположен на склонах горы Марсабит, и унылый выжженный пейзаж вокруг постепенно сменился самым настоящим лесом. Я предложил идти потише и быть повнимательней — очень хотелось увидеть диких животных и, быть может, даже понаблюдать за ними. Тактика увенчалась успехом. Мы с близкого расстояния увидели пасущихся лесных оленей, совсем рядом пробежала стайка антилоп импала; какое-то время мы двигались параллельным курсом с семьей диких бабуинов.

Затем на тропинке появилась самая обыкновенная коровья лепешка. Пока я несколько озадаченно разглядывал ее, Хусейн произнес: «Это буйвол». И, подумав, добавил: «Буйволы очень опасны». Я поднял голову и в нескольких метрах впереди, посреди поляны, увидел выступающую из высокой травы мощную серую спину. Дальнейшие события происходили с молниеносной быстротой. Буйвол почуял нас, тут же вскочил, наклонил голову и бросился в атаку. Проявив отменную реакцию, наш маленький отряд в ту же секунду развернулся и обратился в бегство, теряя на ходу пакеты с молоком, пирожки и даже аккумуляторы от видеокамеры. Только близость густой рощи спасла нас от агрессивного животного.

В тени деревьев мы отдышались и вспомнили, что именно благодаря своей особенности — незамедлительно, в целях самообороны — кидаться на все, что движется, буйвол считается одним из самых опасных животных Африки. Переведя дух, мы отыскали в траве аккумуляторы и свой завтрак, впрочем, более глядя по сторонам, чем себе под ноги. Двинувшись дальше, мы уже не отходили от спасительных деревьев. Несмотря на то, что буйволы еще дважды атаковали нас, день завершился удачно и мы все же съели свой ланч на самом краю кратера Парадайз, любуясь панорамой и наблюдая стадо слонов, подошедшее к озеру на водопой. Вот только Хусейн всю обратную дорогу неустанно повторял: «Буйволы очень опасны... Буйволы очень опасны...»

Покинув парк Самбуру, мы двинулись к озеру Туркана. На второй день пути растительность совершенно исчезла, ее заменили черные камни — вокруг нас раскинулась вулканическая пустыня. Пейзаж был безотраден, к тому же нещадно палило солнце: абсолютная высота этих мест — около нуля метров, и от прохлады Кенийского нагорья, где находится Найроби, остались одни воспоминания. Вскоре мы увидели озеро, к берегам которого стремились. Свинцовая гладь воды также не радовала уставшие от однообразия пустыни глаза. Дорога долго шла вдоль озера, и за несколько часов мы не встретили ни одной живой души. Наконец мы прибыли в поселок Лайангалани — один из немногих населенных пунктов на восточном побережье Туркана. Своим появлением он обязан источнику, столь редкому в этих бесплодных местах.

Этот поселок показался нам неким переходным звеном от Африки подлинной, прошлой, какой она была до прихода белых, к Африке цивилизованной. Большинство его жителей (а население Лайангалани — смесь племен самбуру, туркана, рендиле и некоторых других) живет в традиционных куполообразных плетеных хижинах. Они пасут скот, готовят пищу на очагах внутри хижин, пользуются примитивными орудиями труда. Уклад жизни этих людей характерен для нилотских и кушитских пастухов-кочевников, к которым относятся и более известные масаи. Но здесь же, в поселке, мы увидели школу (молодежь в этих местах зачастую грамотнее своих родителей, некоторые ребята хорошо говорят по-английски, разбираются в науках. Хотя сопротивление стариков еще велико — и зачастую отцы запрещают своим детям учиться. Тогда вместо школы после обряда инициации, подростки, ставшие мужчинами-воинами, отправляются на несколько лет пасти скот). Помимо школы, мы заметили в Лайангалани и другие признаки наступающей цивилизации: церковь, дома городского и районного управления, магазин и небольшую гостиницу с баром. А недалеко от поселка увидели маленькую взлетно-посадочную полосу и кемпинг с бассейном.

Нас, однако, интересовала не столько «переходная» Африка, сколько традиционная, и еще в Москве, готовясь к экспедиции, мы решили добраться до племени эльмоло. Оно интересно по ряду причин. Во-первых, это одно из вымирающих племен на пестром этническом ковре Африки. Всего несколько лет назад эльмоло оставалось не более сотни. Во-вторых, эти люди до сих пор ведут довольно изолированный образ жизни. Три их поселения находятся вдали от дорог, прямо на берегах озера. И, наконец, это единственное племя из группы нилотских народов, которое с незапамятных времен отошло от традиционного кочевого скотоводства и превратилось в рыбаков и охотников, причем охотников на гиппопотамов и крокодилов. Кстати, в озере Туркана обитает самая крупная в мире популяция нильского крокодила. Неудивительно, что мы стремились посетить этих людей и узнать, чем живут они на пороге двадцать первого века.

Из беседы с главой районной администрации мы узнали, что племя эльмоло не жалует туристов и сводит общение с ними к продаже сувениров — украшений, безделушек и охотничьих трофеев. (Хотя жители севера Кении до сих пор предпочитают натуральный обмен, деньги все же вторгаются в их жизнь — в магазине можно купить много полезных вещей.) Узнав, однако, что мы — не туристы, а экспедиция Русского географического общества, глава администрации подобрел и сказал, что он лично посодействует тому, чтобы люди эльмоло приняли нас как надо. Как и большинство знакомых нам кенийцев, он недолюбливал западный мир и капитализм в целом и с восторгом говорил о России и бывшем СССР. Мы находили этот факт весьма любопытным — может быть, дело в том, что Кения никогда не вставала на «социалистический путь развития». Похоже, что корни этих симпатий и антипатий лежат не на поверхности, искать их надо в темных глубинах африканской истории. Но как бы то ни было шеф администрации решил поехать с нами, и через тридцать минут тряски по пыльному бездорожью мы прибыли в деревню Эльмоло.