В пасмурный, дождливый день он приказал финну ждать их в ста метрах на углу Апраксиного двора с двенадцати до часа. Без четверти час Стеф и домушник Фимка пулей вылетели из подъезда и, подбежав к машине заказчика, бросили на заднее сидение объемистый баул. Стеф плюхнулся рядом с побелевшим финном и, вытирая платком окровавленные руки, заорал истерическим фальцетом:

– Гони быстрее!!! Если спалимся, всем пожизненное. Хозяева на месте застукали. Пришлось замочить. А ты, голубе сизый, как организатор пойдешь паровозом.

И чуть успокоившись, представитель преступного мира решительно расстегнул злополучную сумку и, демонстрируя финну окровавленные ценности, зловеще заявил:

 За такую работу надо бы добавить, но я человек слова, пусть будет по-твоему.

Он хлопнул по спине ошалевшего чухонца.

 Давай расчет и высади нас на Обводном канале. Мы на автовокзале на «частника» пересядем! – скомандовал Стеф тоном, не терпящим возражений.

Домушнику Стеф выделил только десятую часть от общей суммы.

– Твоя квалификация не пригодилась, – пояснил он, – это была уже не кража, а афера. Поэтому и доля твоя поменьше будет. А нашему другу передавай пламенный привет. Ему и этого будет достаточно. А то он, чистоплюй вонючий, хочет по большой нужде сходить и не надуться.

Левшу Стеф обошел, не выделив ничего. Даже забыл отдать долг.

В какой-то мере реставратора оправдывало только то, что он покидал Покровку в очень непростых обстоятельствах. Когда как-то под вечер Стеф вернулся из Питера и уже был готов осуществить свою мечту, то не застал Альбины ни дома, ни в больнице. Не раздумывая, он достал обрез, зарядил оба ствола волчьей мелкой дробью и постучался в окошко к главврачу. Тот, не подозревая лихого, вышел на крыльцо. Следом, кутаясь в пуховой платок, появилась и Альбина.

– Будем стреляться! – решительно заявил шляхтич и ткнул недруга обрезом в живот. – Одному из нас не жить.

– У меня ствола нет, – промямлил доктор, оттягивая время и стараясь увильнуть от сатисфакции.

«Зря я влез в эту холеру. Не приведи, дойдет до начальства, могут и с должности попереть за аморалку», - корил себя главврач.

Ноги у него стали ватными, а перед глазами поплыли черные круги.

– Беги за участковым, – пересохшими губами прошептал он Альбине.

– Михалыч уже неделю как в запое, – ответила красавица и, сделав шаг назад, предательски захлопнула дверь.

 Стрелять будем по очереди, как у Лермонтова, – взвел курки Стеф, - Кто будет первым – кинем монетку. А ты, соколе ясный, считай двадцать шагов.

«Какое отношение я имею к Лермонтову? Ревнивец сошел с ума. Этому Печорину место в психбольнице», - подумал ясный сокол и на негнущихся, свинцовых ногах стал отсчитывать роковые шаги. Поравнявшись с забором, он схватился за верхнюю планку и неожиданно для себя легко подтянувшись, перебросил свое упитанное тело в соседский огород. Выскочив в калитку, смельчак пулей понесся вдоль улицы. Вслед беглецу прозвучал одинокий выстрел и протяжной вой бродячего пса. В горячке доктор почти не почувствовал боли, но что-то острой бритвой обожгло левое плечо.

– Назад дороги нет, – крикнул удачливый дуэлянт появившейся на крыльце Альбине. Быстро собирайся в дорогу. И не давая ей опомниться , подбросив вверх пачку долларов, радостно закричал:

– Я теперь богат, как Крез! Весь мир будет у твоих ног!!!

– Ты мой великодушный рыцарь, Эстебан, – расцеловала Стефа Альбина и, сорвав с плеч платок, стала сгребать в него хрустящие «вашингтоны». Одинокая зеленая купюра, упавшая в кадку с дождевой водой не осталась не замеченной. Внимательная медсестра выловила ее из мутной тины и, протерев уголком платка. спрятала в лифчик.

После этого случая провинция уже была Эстебану не по нутру, и он перекочевал в Москву.

 Большому кораблю – большое плавание! – подумалось Левше.

Когда, через время, Левша встретил Эстебана на Новом Арбате, тот был не один и посмотрел на провинциала свысока.

– Пшепрошем пана, – пробормотал он скороговоркой, – то мы з паном майже не знайоми. Але я пану щось заборгував?

Аристократ расстегнул кожаное пальто с меховым воротником и достал уже знакомое портмоне.

– То я видшкодую с процентом.

– И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, – остановил художника Левша, – ты мне ничего не должен. Единственная просьба – будешь в наших краях, забери сахарную центрифугу. Может еще сгодится. Тут, в Москве, дело пойдет веселее.

 Эстебан, мы опаздываем на вернисаж, – капризно топнула высоким каблуком и тронула за плечо счастливого неудачника Эстебана очаровательная спутница, слегка злоупотребившая французской косметикой и парфюмерией. Но даже это не смогло испортить природной красоты красавицы Карамели. От ее девятнадцати с половиной лет пахло весенней свежестью, как будто она очень долго работала продавщицей в магазине живых цветов.

 Не ровен час, закончатся деньги, - продолжил Левша, - накрутите вдвоем ваты где-нибудь в Мытищах, а подруга твоя красавица на вернисаже все и распродаст. Ее сладости пойдут нарасхват. С тех барышей и расквитаешся, Степан.

 Дзенькую бардзо! То не для моего гонору! – Эстепан смахнул с лица давшую легкую трещину беззаботность, и, подхватив Карамель под руку, скрылся в толпе.

Левша и сам бы не отказался измерить глубину Cтефанового счастья. Но только геометрическим способом.

«Может быть, ты все делаешь правильно, неугомонный очкарик», – с легкой завистью проводил их взглядом Левша. Ему такое «счастье» уже не угрожало. Он давно заметил, что в его сторону с интересом посматривают только представительницы бальзаковского периода. Возраст не тот, не романтик. А самое главное – не богат. Но он ни о чем не жалел. Даже о бриллиантовом кольце, которое, проигравшись в карты, заложил своему старому приятелю и не смог вовремя выкупить. «Не дай мне, Господь, ни богатства, ни бедности – подумал он – потому что, если я стану богат, то могу возгордиться и сказать: «Кто Господь?». А если обеднею, то начну воровать и вспоминать имя Господа всуе».

Спустя год до Левши дошли слухи, что тонкого ценителя женской красоты Стефана Радзевилла застрелили кавказские торговцы наркотиками с Черемушкинского рынка. Он с непростительной халатностью отнесся к предложению Левши перевезти в Москву сахарную центрифугу и поставить Альбину на реализацию. Видимо, подозревал, что где-то на вернисаже вместе со сладкой ватой могут перекупить и саму Карамель. Неугомонный Стеф все-таки поехал в Таджикистан за ядами. На ходу переключившись, он привез в Москву партию афганского героина, но не выдержал конкуренции.

Проводив Эстебана в последний путь, Карамель недолго оставалась в одиночестве. Возвращаться в далекую Покровку очень не хотелось и она, познакомившись на очередной арт-выставке с престарелым сенегальским торговцем картинами, вышла за него замуж и уехала в далекие края. Но это всего лишь слухи.

Прошло немало времени и как-то на Покрова, возвращаясь из глубинки, Левша на сутки задержался в Нижнем Новгороде. В привокзальном буфете шла пересменка и он с трудом выхлопотал курицу гриль, салат из вялой капусты и стакан холодного чая. Курица оказалась не совсем свежей, Левша отодвинул ее в сторону, допил чай и собирался уходить. Краем глаза он заметил, что за ним издали наблюдает, одетый во все черное, пожилой, усталый человек, напоминающий монаха, у которого на лице было написано: «подайте нищим, а то обыщем». В ста километрах находился монастырь, и такие типы были здесь не редкость. Как только Левша стал отходить от стойки, бродяга сделал шаг вперед, ни на секунду не спуская глаз с заветной курицы. Их разделяло каких-то пол метра, когда, словно из-под земли, появился тщедушный, с перекошенными плечами очкарик в твидовом пальто. Схватив птицу двумя руками, он скрылся в дверном проеме.

– Опять пиндеокий из монастыря деру дал. Теперь за ним не поспеешь,– махнул давно не мытой рукой бродяга и добавил не совсем лестное определение.