Она гибко скользнула к ногам Акима и обняла его колени.

– Волка не удержишь на цепи, так говорят у нас в горах… – ласково шептала Тамира.

– Ты никуда не пойдешь, – пробормотал Аким. Он крепко схватил ее запястья и потянул к кровати.

У него все еще была надежда, что Тамира одумается, что этой ночью он сумеет переломить ее волю, отобрать ее опасную силу и перековать ее сердце в магической кузнице своей любви… И она подчинилась ему с тонкой злой усмешкой. Во тьме из ее волос сыпались искры, а ее узкое, распаленное тело дразнило опасной гибкостью дамасского клинка и раз за разом побеждало в затяжной любовной схватке. На рассвете Аким заснул и ненадолго выпустил ее ладони.

Стрела Кощеева

Несколько дней Барнаулов и Илга обгоняли весну. Первого мая вскрылся лед на Енисее, и, окликая друг друга, поплыли к северу летучие лебяжьи стаи. Через неделю Илга и Барнаулов сели на пароход «Игарка» и через день сошли на маленькой пристани на границе Туруханского и Красноярского края. Вскинув на спины рюкзаки, они пешком добрались до Учи и поднялись к избушке Дия.

– Вот мы и дома! – Илга с нежностью оглядела маленькую избушку. – Здесь мы жили с отцом Николаем… – Она робко пожала руку Барнаулова, и он ответно погладил ее по волосам; это все, что он мог позволить себе, пряча от самого себя запретную нежность к этой девушке-ребенку. Всего одно теплое прикосновение, а сердце уже забухало тяжелыми толчками, и солнечные круги перед глазами стали алыми.

– Старец и Дева… Им никогда не быть вместе, – с горькой усмешкой прошептал он. – Я знаю эту кровную Веду, писанную в Яви лебединым пером, но я всегда буду рядом с тобою. Я буду сторожить твой сон, как ледяной Кощей. Я буду твоим скупым рыцарем и хранителем, пока не прискачет твой сказочный весенний царевич в венке из цветущего боярышника, но и тогда я не отдам тебя без боя!

– Я – как Ты… – прошептала Илга. – Я люблю тебя, и мне не надо другого рыцаря.

Она привстала на цыпочки и робко обняла его за шею. Барнаулов подхватил ее на руки, удивляясь и радуясь ангельской легкости ее тела и обережному касанию тонких рук.

– Но я не досказал тебе эту страшную сказку, – прошептал он, пьянея от теплого запаха ее девственной кожи – запаха молока и цветущего багульника.

– Расскажи, – попросила Илга.

– И тогда волшебница сказала: «Первая ночь Девы будет последней ночью Старца!» Этот приговор нельзя отменить, но я готов! Слышишь? Готов заплатить любую цену духам твоей и моей судьбы!

Запах цветущего багульника становился все гуще, он почти затопил избушку, и, казалось, спящая девушка плывет в его волшебных золотисто-сиреневых волнах. Илга улыбалась во сне, она спала так глубоко, точно ее не было на земле. А он, повинуясь давнему завету, ждал первого солнечного луча, чтобы разбудить ее жарким касанием губ.

В рассветных сумерках Сергей вышел на крыльцо и вскинул руки, словно хотел обнять нарождающееся в лесной пучине солнце. Он держал на вытянутых руках переполненную через край чашу своего сердца и шептал слова мольбы и благодарности. Проснувшийся ветер вспузырил его белую рубаху, тонким холодом облил лицо и грудь, подхватил и понес к небу ликующий голос его Любви. Едва слышный шорох, точно в крапиве прошуршала быстрая юркая змейка, потонул в шуме юного ветра.

Гибкий черный призрак выскользнул из густых зарослей рядом с крыльцом. Звонко, по-птичьи присвистнуло лезвие, но яростный засечный удар опоздал и прошел вскользь: Барнаулов в последнюю спасительную секунду вывернулся из-под сабельного острия. Защищаясь, он попытался перехватить правую руку нападавшего, но тот перебросил саблю в левую и нанес резкий, рубящий удар по его выставленному блоком предплечью. Барнаулов упал, зажимая ладонью рассеченную руку. На него, тяжело дыша, смотрела смертельно бледная девушка с траурно распущенными, черными, как ночь, волосами.

– Помни Альмаз! – прошептала она, и сабля взлетела над его склоненной шеей, но удара не последовало, лезвие скользнуло в сторону и с хрустом впилось в седую от старости стену избы. Чеченка выдернула саблю и оглянулась.

В дверях избушки стояла Илга. Упругий ветер отбросил ее волосы за плечи и заиграл прядями, точно за спиной у нее встали светлые прозрачные крылья, и все ее тело под тонкой льняной сорочкой стало легким и сильным, как у летящей птицы.

– Беги! – успел крикнуть Барнаулов, но Илга уже встала в боевую стойку, сжимая в ладони незримую саблю или меч. Взмах хрустальным мечом крест-накрест остановил атаку Тамиры.

– Иншалла!!! – завизжала чеченка.

Отступая и играя корпусом, она сделала несколько обманных бросков и пошла в наступление. Но великолепная, играющая черненым серебром Гурда всякий раз наталкивалась на прозрачное препятствие. Тамира провела серию рубящих ударов, резких колющих эскапад и бросков, она наступала на инерции с раскачкой тела, не используя мышечную силу руки, но Илга сдерживала ее напор и вынуждала перейти к обороне. Чеченка отступала, экономя силы, и дважды пропустила удар незримой сабли. Илга шла на нее мягким волчьим шагом, перенося тело с ноги на ногу: Тамира лавировала и уходила вслепую; ее движения становились все беспорядочнее, скоростные удары утратили силу, она устала держать дистанцию и маневрировать под натиском Илги.

– Тамира! – С холма, оскальзываясь на песчаных осыпях, бежал Аким, за ним скакали подросшие волчата.

Тамира вздрогнула, оглянулась на крик и, словно забывшись, резко провела лезвием по нежной шее.

– Иншалла… – Дыхание ее прервалось.

Последним усилием воли она опустила тяжелые веки, замыкая солнечные врата, погружаясь в вечную ночь. Ее ослепительно короткая жизнь, с битвами и клятвами, с напором молодой крови и жаром желаний, выходила из нее с неровными замирающими толчками.

Опередив Акима, волки бросились к Тамире, они ласкались и пробовали зализывать глубокую рану на белоснежном стебле ее шеи. Рана еще пульсировала кровью, когда Аким подхватил на руки ее обмякшее, точно пустое тело. Сабля выскользнула из ослабевшей ладони и с легким звоном упала к ногам Илги. Тяжело ступая, Аким уходил в тайгу, за ним понуро трусили волки. Они уходили все дальше и глубже, точно навсегда хотели забыть лживые приманки, стальные капканы и перепутанные тропы людей.

Илга склонилась над раненым Барнауловым, мягким дыханием остановила кровь и перевязала глубокую рубленую рану на правой руке. Из-за гор всплыло алое солнце, и она смотрела на прозрачный огненный шар с неясной надеждой.

– Заряна, – окликнул ее знакомый голос. С холма к избушке быстрым шагом шел Марей.

– Дядя Марей! – вскрикнула Илга и прижалась к колючей щеке Лешачка. – Сережа ранен. Кровь я ему остановила, но рана слишком глубокая, кость перерублена… – прошептала она, вглядываясь в его неунывающие «незабудки».

– Не плачь, Зарянушка, – ласково прошептал Зипунов. – Знаю я место у Шайтан-горы – Диеву пещеру, где копится в камне земная мощь. Она и костки срастит, и душу уврачует, а потом подадимся мы, внучка, в Солнцево селение… Туда и пойдем!

Москва, 2010 год

*

notes

Примечания

1

Каменем или Камнем звались у староверов Уральские горы.

2

Стихи Е. Мартыновой.

3

Стихи И. В. Сталина.

4

Ох! Ох! (эвенк.).