– Который час? – спросила фру[1] Хансен, вытряхнув золу из своей трубки после того, как последние клубы дыма растаяли под крашеными потолочными балками.

– Восемь часов, матушка, – ответила Гульда.

– Вряд ли кто из путешественников пожалует к нам нынче ночью, слишком уж скверная погода.

– Да, наверное, никто не приедет. Но даже если и приедет, – комнаты готовы, и стоит путнику позвать с улицы, я мигом услышу.

– Твой брат не вернулся?

– Нет еще.

– Разве не обещал он возвратиться сегодня?

– Нет, матушка. Жоэль провожает туриста к озеру Тинн, и вышли они из дому очень поздно, так что наверняка он придет обратно в Дааль не раньше завтрашнего дня.

– И стало быть, заночует в Меле?

– Скорее всего так, если не отправится в Бамбле повидать фермера Хельмбе…

– И его дочку.

– Да, и его дочку, а мою лучшую подругу Зигфрид, которую я люблю, как родную сестру! – с улыбкой промолвила молодая девушка.

– Ну ладно, тогда прикрой дверь, Гульда, и пошли спать.

– Вам неможется, матушка?

– Нет, но завтра я собираюсь встать пораньше. Нужно будет наведаться в Мел.

– По какой надобности?

– И ты еще спрашиваешь! Да разве не пора припасать провизию на предстоящий сезон?

– А, значит, поставщик из Христиании[2] уже прибыл в Мел в фургоне с винами и припасами?

– Да, Гульда, нынче днем, – ответила фру Хансен. – Ленглинг, старший мастер лесопильни, повстречал его и по пути домой сообщил мне об этом. Наши консервы – ветчина и копченый лосось – на исходе, а я не хочу, чтобы меня застали врасплох. Со дня на день, особливо если погода улучшится, начнут прибывать туристы, что идут на Телемарк.[3] Нужно, чтобы наша гостиница смогла достойно принять их и предоставить все необходимое для приятного отдыха. Знаешь ли ты, Гульда, что нынче уже пятнадцатое апреля?

– Уже пятнадцатое апреля! – прошептала девушка.

– Вот я и займусь всем этим завтра, – продолжала фру Хансен. – Сделаю за два часа покупки, поручу рассыльному доставить их сюда, а сама вернусь вместе с Жоэлем в его повозке.

– Матушка, если встретите почтальона, не забудьте спросить, нет ли у него писем для нас…

– А главное, для тебя! Да, возможно, что и есть, – ведь последнее письмо от Оле пришло месяц тому назад.

– Да, целый месяц!.. И такой долгий месяц!

– Не горюй, Гульда! Ничего удивительного в такой задержке нет. И даже если почтальон из Мела не принесет письма, разве не может оно прийти через Берген[4] вместо Христиании?

– Да, конечно, матушка, – ответила Гульда, – но не бранитесь за то, что у меня тяжело на сердце, – ведь от нас до рыбных промыслов Ньюфаундленда[5] так далеко! Между нами лежит целое море, а уж когда оно разбушуется!.. Мой бедный Оле год как плавает, и кто знает, когда он снова вернется в Дааль!..

– Да и застанет ли он нас здесь по возвращении! – пробормотала фру Хансен, правда, так тихо, что дочь не услышала ее.

Гульда встала, чтобы прикрыть поплотнее дверь гостиницы, выходящую на дорогу Вестфьорддааля. Но она и не подумала запереть ее на ключ. В такой гостеприимной стране как Норвегия, подобные предосторожности излишни. Любой путник может войти днем и ночью в сельский дом без стука, не заставляя хозяев отпирать ему.

Сюда не наведываются ни воры, ни бродяги, – во всей округе, вплоть до самых отдаленных хуторов, о таких даже и не слыхивали. Никогда еще покой обитателей этого края не смущали ни кражи, ни разбой.

Мать с дочерью занимали две комнаты на втором этаже, окнами на дорогу, – светлые и чистенькие, обставленные, правда, небогато, но так заботливо и уютно, как бывает лишь у самой хорошей хозяйки. Над ними, в мансарде,[6] под нависающей, как у шале,[7] крышей, располагалась комната Жоэля, освещенная одним-единственным окошком в затейливых, прямо-таки кружевных наличниках. Оттуда взгляд охватывал величественную горную гряду, замыкающую горизонт, а затем спускался вниз, к узкой лощине, по которой с ревом несся бурный Маан – не то река, не то горный поток. Из просторного зала первого этажа наверх вела деревянная лестница на толстенных подпорах, с навощенными до блеска ступеньками. Словом, ничего не было уютнее и приветливее этого дома, где путешественники находили удобства, весьма редкие для обычных постоялых дворов Норвегии.

Итак, Гульда и ее мать жили во втором этаже. Именно туда они и уходили пораньше с вечера, когда оставались одни. Фру Хансен уже поднялась на несколько ступенек, освещая себе путь свечою в разноцветном стеклянном подсвечнике, как вдруг ей пришлось остановиться.

В дверь постучали. С улицы донесся голос:

– Эй, фру Хансен! Фру Хансен!

– Кто это может быть так поздно? – удивилась она.

– Уж не стряслось ли что худое с Жоэлем? – вскричала Гульда.

И она живо подбежала к двери.

За нею на пороге стоял мальчик-подросток – из тех, что занимаются ремеслом skydskarl, то есть ездят сзади, на запятках наемных карет или повозок, а потом приводят лошадь обратно на почтовую станцию. Но этот паренек прибыл пешком и теперь стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну, что же привело тебя в такой поздний час? – спросила Гульда.

– Сперва разрешите пожелать вам доброго вечера! – степенно промолвил парень.

– И это все?

– Нет, не все, но разве не следует для начала показать себя вежливым?

– Да-да, ты прав! Тебя кто-нибудь послал сюда?

– Я от вашего брата Жоэля.

– От Жоэля? Это еще почему? – вмешалась фру Хансен.

И она двинулась к порогу тем несуетливым, мерным шагом, что так характерен для норвежцев. Конечно, в земле Норвегии таится немало ртути, чьи капельки столь быстры и юрки, но в крови обитателей этой страны ее или очень мало, или же нет вовсе.

И однако, слова парня взволновали мать Жоэля, ибо она поспешно спросила:

– Надеюсь, с моим сыном ничего не приключилось?

– Как сказать… Прибыло письмо из Христиании, и почтальон привез его из Драммена…[8]

– Письмо из самого Драммена? – встревожено откликнулась фру Хансен, понизив голос.

– Этого я не знаю, – ответил паренек. – Мне велено только передать, что Жоэль до завтра домой не вернется, вот он и послал меня к вам, наказав доставить письмо.

– Стало быть, оно спешное?

– Похоже на то.

– Дай же его сюда, – сказала фру Хансен тоном, в котором сквозило живейшее беспокойство.

– Вот оно, как видите, чистое и не смятое. Но только письмо это адресовано не вам.

Казалось, фру Хансен при этих словах вздохнула с облегчением.

– А кому же? – спросила она.

– Вашей дочери.

– Мне! – воскликнула Гульда. – О, я уверена, что это письмо от Оле, раз оно прибыло через Христианию. Братец не захотел, чтобы я ждала лишний день!

Гульда взяла конверт и, поставив рядом с собою на стол свечу, принялась разглядывать надпись на нем.

– Да!.. Это от него!.. Это, конечно, от него!.. Господи, хоть бы там было написано, что «Викен» возвращается!

Тем временем фру Хансен обратилась к пареньку:

– Что же ты не входишь?

– Ну разве что на минутку! Мне нынче же вечером надобно вернуться домой: назавтра я нанялся сопровождать повозку.

– Ну ладно, тогда прошу тебя, передай Жоэлю, что завтра я приеду к нему в Мел. Пусть дождется меня.

– Завтра к вечеру?

– Нет, поутру. И пускай не уезжает из Мела, не повидавшись со мною. Мы вернемся в Дааль вместе с ним.