– Прошу великодушно меня простить за визит без предупреждения. Но у меня есть свой экипаж, и мне хотелось добраться сюда как можно скорее.

Его слова как будто загипнотизировали меня. Я утратил способность говорить. Думаю, выражение моего лица насторожило незнакомца, и он не слишком уверенно спросил:

– Я ведь нахожусь в замке графа Влада Дракулы, не так ли?

– Да, – ответил я, приходя в чувство. – Это его замок, но вы должны как можно быстрее отсюда уехать!

Незнакомец слегка нахмурился.

– Позвольте представиться: Эрвин Коль. Граф приглашал меня к себе. Не может быть, чтобы он никому не сказал о моем приезде.

– Разумеется, говорил, герр Коль, – уже гораздо любезнее ответил я. – Мне очень неловко, что мы не смогли никого послать в Бистриц встретить вас и предупредить. Вы напрасно проделали такой долгий путь. Но все равно я вынужден просить вас уехать. В замке свирепствует болезнь. Ужасная болезнь.

Не переставая хмуриться, Коль поднял голову и пристально посмотрел мне в лицо. Увидев его добрые, умные глаза, я сразу понял, что этот человек наделен изрядной проницательностью.

Конечно же, он не поверил мне, хотя и не стал открыто обвинять меня во лжи. Вместо этого он удивленно поднял брови, а в его глазах промелькнула озабоченность.

– Кто болен? Возможно, вам пригодится моя помощь.

– Все, кроме меня, – сказал я, опустившись на ступеньку ниже.

– Тогда понятно, почему ни вокруг замка, ни внутри не видно слуг, – размышляя вслух, пробормотал Коль. – А граф тоже болен?

– Граф болен опаснее всех.

Я спустился еще на одну ступеньку. Мой тон стал резче и требовательнее:

– Герр Коль, многие уже умерли. Ради вашей же безопасности я вынужден просить вас немедленно покинуть замок!

Конечно, он уловил в моем голосе и панику, и подавленность. Любой другой на его месте понял бы, что я не шучу, и поторопился бы уехать. Но Коль расправил плечи, всем своим видом показывая, что никуда не поедет. Его упрямство не было дерзким или вызывающим, и все же я понял: выпроводить этого господина мне так просто не удастся. Непонятно почему, но он решил остаться.

– Я не боюсь болезни. Позвольте мне осмотреть графа.

Он говорил мягким, учтивым тоном, за которым скрывалась непреклонная решимость.

– Нет. Еще раз повторяю: вы должны немедленно уехать.

Я спустился к нему и взял за плечи, намереваясь силой выпроводить из замка. Но Коль был крупнее меня и вовсе не собирался подчиняться. Наша потасовка больше напоминала театральный поединок – никто из нас не хотел причинить другому вред. Кончилось тем, что Коль оказался на пару ступенек выше меня. В его руке застыл револьвер.

– Отведите меня к графу, – потребовал он, целясь мне в лоб.

У него были глаза человека, которому не чуждо сострадание. Я не верил, что он способен на жестокость. Он не был сумасшедшим. Похоже, им двигало какое-то отчаяние, по силе сравнимое с моим.

Я сел на ступеньку, уперся локтями в колени и... захохотал. Почему-то простая мысль: "Вот сейчас он меня убьет, договор разрушится, и моя семья будет спасена", – рассмешила меня до слез.

Герр Коль (сомневаюсь, что это его настоящее имя, ибо он говорил по-немецки с заметным акцентом) не стрелял. Он смотрел на мое истеричное веселье, которое удивило его ничуть не меньше, чем меня – наставленный револьвер.

– Что ж вы остановились? Убейте меня, и дело с концом, – начиная сердиться, потребовал я.

Я тут же прикусил язык, вспомнив, что спровоцированная смерть равнозначна самоубийству – она не разрушит, а только укрепит договор.

– Кто вы? – с искренним недоумением спросил Коль.

– Аркадий Цепеш, внучатый племянник графа. – Я опять засмеялся, и теперь мой смех больше напоминал отрывистый лай. – Точнее, его пра-пра-пра и так далее внук. Если я перечислю все "пра", у вас заболит голова.

– Вы должны отвести меня к графу.

Мой смех тут же оборвался.

– Не могу, даже если вы продырявите мне голову. Он спрятался.

Я понизил голос до шепота:

– Он – убийца, даже хуже, чем убийца. И потому вы должны немедленно отсюда уехать! Я прошу вас... Уезжайте! Иначе я не гарантирую вашу безопасность.

Глаза Коля за стеклами очков округлились от удивления. Я чувствовал: он мне поверил. Тем не менее он неподвижно стоял на ступеньках лестницы и продолжал целиться мне в лоб.

– Я не сомневаюсь в ваших словах, – спокойным голосом сказал Коль. – И не собираюсь причинять зло лично вам. Но я настаиваю...

– Домнуле! Домнуле!

Вниз по лестнице неслась Дуня. Темные волосы выбивались из-под платка, белый передник был в пятнах крови. Горничная была настолько взволнована, что даже не обратила внимания на незнакомца, наставившего револьвер на ее хозяина И то, что я сижу, скрючившись, на ступенях лестницы, тоже не удивило. Поскольку всю ночь и утро Дуне пришлось разговаривать с хозяйкой по-немецки, и ко мне она обратилась на этом же языке:

– На помощь! Ребенок перевернулся. Я не знаю, как развернуть его обратно. У госпожи идет кровь! Они оба могут умереть!

Страх и слезы в Дуниных глазах были настоящими. Забыв про дуло револьвера, наставленное мне в лоб, я вскочил и побежал наверх. Ни В., ни все демоны ада не могли бы сейчас меня удержать. Вскоре мы с Дуней уже были возле постели Мери.

Простыни вокруг моей жены были перепачканы кровью. Она находилась в полубессознательном состоянии. Меня испугала ее ужасающая бледность. Если бы Мери не шевельнулась и не застонала, я бы решил, что она мертва. Я опустился на колени и взял ее холодную руку. Мери даже не узнала меня, настолько ей было тяжело. Мне тоже было тяжело – от собственной беспомощности. Я глядел на посеревшие губы жены. Разговор с Колем полностью выветрился у меня из головы. Я даже не сообразил, что назойливый гость последовал за нами. Потом я услышал его ровный, уверенный голос, велевший Дуне:

– Укройте вашу госпожу потеплее и жмите вот сюда Я сейчас вернусь.

Я услышал его слова, даже понял их, но они прозвучали где-то далеко, за пределами моего сознания. Тихо всхлипывая, Дуня беспрекословно подчинилась. Я тоже плакал и впервые в жизни молился, правда, не знаю, кому именно: Мери, отцу, Богу или абстрактному Добру. Просто мое переполненное отчаянием сердце помогло мне прорвать завесу между миром видимым и миром невидимым, на мгновение коснувшись некой Силы, которая, как оказалось, была вполне реальной и ощутимой.

Я без колебаний отдал бы свою жизнь – только бы Мери осталась жива и наш ребенок не повторил судьбу своего отца. В мире непременно должно существовать Добро, способное победить Зло, поработившее наш род. Я молился, чтобы моя смерть положила конец и родовому проклятию, тяготеющему над Цепешами почти четыреста лет.

Я настолько отдался молитве, что совершенно не заметил, как Коль исчез, потом вернулся. Только когда на бледное лицо Мери упала тень, я поднял голову, испугавшись появления В. Но это был не он. Это над моей женой склонился Коль, похожий на большого белого медведя. Он успел снять сюртук и закатать рукава рубашки. Дуня держала канделябр. Дрожащие огоньки свечей отражались в стеклах очков незваного гостя.

– Я забыл упомянуть в письме, что моя профессия – врач, – сказал он, ставя на кровать большой черный саквояж. – Думаю, я сумею помочь вашей жене.

Он отвернул простыни и прощупал живот Мери.

– Так. Ребенок и в самом деле перевернулся. Сейчас мы это исправим...

Он приступил к непонятным мне манипуляциям... Вскоре все опасности родов остались позади. Мери пронзительно вскрикнула, затем послышался писк младенца.

Коль взял его на руки – моего скользкого, перепачканного кровью ребенка!

– Сын, – сообщил он.

Мы оба радостно улыбнулись, словно были давнишними друзьями, с нетерпением ожидавшими этой минуты. Даже не верилось, что каких-то полчаса назад один из нас держал другого под прицелом револьвера.

Мой сын! Мой крошечный, сердито орущий сын.

Мери сразу же уснула. Я рухнул на ближайший стул и заплакал, пораженный красотой и ужасом появления человека на свет.