На самом же деле все, к сожалению, оставалось без изменений.

За шесть недель пребывания на этом берегу предпринимались неоднократные попытки взобраться на вершину скалы с оконечности мыса. И поскольку они ни к чему не привели, то Фриц твердо решил обогнуть скалу вплавь. Никому, кроме Блока, о своем намерении он не сказал. И вот 7 декабря под предлогом охоты на черепах оба направились к бухте.

У подножия огромной скалы яростно бушевали волны. Решившийся броситься в этот омут Фриц рисковал жизнью.

Боцман долго отговаривал друга, но, так ничего и не добившись, приготовился в опасный момент прийти смельчаку на помощь.

Фриц между тем разделся, обвязал себя вокруг бедер длинным фалом, оставшимся от шлюпки, передал другой конец боцману и решительно вошел в воду.

Риск был двойной. Сильное течение могло подхватить его как щепку и бросить на острые скалы, а могло унести далеко в море, если фал вдруг оборвется.

Дважды попытка Фрица преодолеть сопротивление волн оказалась тщетной, но в третий раз он успел заглянуть за обрыв утеса, после чего Джон Блок тут же стал вытаскивать его на берег, и это стоило ему немалых усилий.

— Так что же там, за скалой? — нетерпеливо спросил боцман.

— Ничего, кроме голых скал и утесов, — ответил Фриц, переводя дыхание. — Насколько я мог увидеть, за утесом снова тянутся заливчики, мысы и эта же стена, повышаясь к северу.

— Ничего другого я и не ожидал… — спокойно произнес Блок.

С каким волнением слушала о результатах этой попытки Дженни! Итак, последняя надежда исчезла! Теперь окончательно стало ясно, что островок — лишь нагромождение безжизненных скал, откуда им никогда самим не выбраться. Вновь и вновь пассажиры «Флега» мысленно возвращались к недавним событиям. О, не случись этого проклятого бунта на корабле, они вот уже два месяца как были бы на благодатной земле Новой Швейцарии. Страшно подумать, в каком состоянии находятся сейчас ее обитатели, так долго ожидающие своих детей… Какое объяснение могут они этому дать? Что корвет погиб со всем имуществом и экипажем и они уже никогда не увидят ни Фрица, ни Франца, ни Дженни, ни Джеймса с его семьей? Не большего ли сострадания заслуживают их бедные родители, ничего не знающие о судьбе детей? Они, по крайней мере, находятся в безопасности в Новой Швейцарии!

Будущее представлялось тревожным и неизвестным. Трудно предугадать, чем все это может кончиться.

Но как возросла бы тревога пассажиров «Флега», если бы они узнали о том, что пока оставалось печальным открытием только Гарри Гульда и боцмана: количество черепах сократилось скорей всего из-за ежедневного отлавливания их людьми.

— Возможно, — высказал предположение Блок, — они знают какой-то подземный ход, по которому пробираются к другим бухтам, и как жаль, что мы не можем последовать за ними…

— В любом случае, Блок, — предупредил капитан, — пока о нашем открытии никому ни слова.

— Будьте покойны, капитан, и если я это вам сказал, то только потому, что вам можно говорить все…

— Так и надо было, Блок.

Теперь боцман стал усерднее прежнего заниматься рыбной ловлей, зная, что море никогда не откажет им в пище, раз на нее поскупилась земля. Хотя и здесь могла таиться опасность. Ограничив питание лишь дарами моря — рыбой, моллюсками, раками, не рискуют ли они навредить своему здоровью? А если начнутся болезни, — это будет уже верхом всех несчастий!

Шла последняя неделя декабря. Погода держалась хорошая, если не считать нескольких грозовых дождей, не похожих, однако, по своей силе на первую бурю. Жара в полдень казалась бы невыносимой, если бы не спасала тень от скалистого выступа, где можно было спрятаться от солнца.

К концу декабря на берег стали слетаться огромные стаи птиц. Это и обычные обитатели побережий — чайки всех видов, синьги,[170] фрегаты, а время от времени появлялись даже цапли и журавли. Они напоминали Фрицу о счастливых временах охоты в окрестностях ферм и на берегах Лебяжьего озера Земли обетованной. А над вершинами утесов парили бакланы, очень похожие на питомца Дженни, пребывающего сейчас на птичьем дворе Скального дома, и альбатросы, родные братья посланца Дженни с Дымящейся горы.

Но птицы держались вне их досягаемости. Стоило только кому-нибудь из людей приблизиться к мысу, на котором обычно сидели птицы, как пернатые стрелой взмывали в воздух.

Однажды внимание всех присутствующих на берегу привлекли взволнованные возгласы боцмана.

— Смотрите, смотрите! — кричал он, указывая на гребень хребта.

— Что там такое? — не понял Фриц.

— Как, вы не видите эти ряды черных точек?

— Да это же гагарки! — догадался молодой человек.

— Конечно, гагарки, — подтвердил Гарри Гульд. — Они кажутся не больше ворон, но только из-за дальности расстояния.

— Но если птицы смогли взобраться на плато, не значит ли это, что с другой стороны его склоны более доступны? — взволнованно произнес Фриц.

И догадка эта представлялась вполне логичной, так как неуклюжие, неповоротливые гагарки, имеющие только зачатки крыльев, никак не могли взлететь на такую высоту.[171] А это значит, что неприступная с юга гора, с обратной, северной, стороны должна выглядеть совсем по-другому. Открытие это, однако, не могло ничего изменить, Ну как, не имея шлюпки, попасть на ту сторону скалы?

Печальным оказался праздник Рождества! Франц, Фриц и Дженни грустили при мысли, что все могло быть иначе: Джеймс Уолстон с семьей, Гарри Гульд и боцман могли сейчас сидеть с обитателями Скального дома за рождественским столом в большом зале. От этих мыслей чувство одиночества становилось нестерпимым, и праздник ограничился бесконечными молитвами, не приносящими большого облегчения. Но они не могли не благодарить судьбу и Бога за то, что их здоровье не подорвали перенесенные испытания. Что касается боцмана, то подобный образ жизни вызывал у него огорчение лишь по одному поводу.

— Я толстею, толстею, — с неудовольствием отмечал он. — Вот что значит бездельничать длительное время.

Хуже этого ничего не могло быть: чувствовать свое бессилие в подобных обстоятельствах и невозможность что-либо сделать!

После полудня 29 декабря случилось событие, хотя и не внесшее особых изменений в судьбу несчастных, но, по крайней мере, напомнившее о временах более счастливых.

На оконечности мыса появилась большая птица. Она уселась довольно близко от людей, как будто совсем не боялась их присутствия.

Это был альбатрос, прилетевший, по-видимому, издалека: он выглядел очень уставшим. Он растянулся на скале, вытянув лапки и распластав крылья.

Фрицу сразу пришла в голову мысль поймать его с помощью лассо, сделанного боцманом из длинного шлюпочного фала. Вооруженный этим лассо — а он владел им мастерски, — Фриц стал осторожно взбираться на мыс. Друзья молча следили за его действиями.

Фриц уже подобрался к птице совсем близко, но она даже не пошевелилась. Он ловко накинул петлю на встрепенувшегося альбатроса и, взяв его на руки, стал спускаться на берег.

Едва увидев птицу, Дженни удивленно и радостно воскликнула:

— Это он, я его узнала.

— Ты думаешь?.. — ахнул Фриц.

— Да, да, Фриц! Это мой альбатрос, мой друг с Дымящейся горы. Это ему я привязала записку, попавшую в твои руки!

Возможно ли такое? Не ошиблась ли Дженни? Мог ли альбатрос, никогда не бывавший на этом острове, долететь до его скалистых берегов!

Тем не менее Дженни не ошиблась, и в этом все убедились, когда увидели на лапке птицы остаток веревочки. От того лоскутка, на котором Фриц нацарапал ответ, конечно, ничего не осталось.

Разумеется, альбатрос мог прилететь и издалека, так как эти мощные птицы проделывают большие расстояния. Но прилететь на эти отдаленные берега Тихого океана с острова, расположенного за тысячу лье в восточной части Индийского океана?! Это непостижимо!