Выстрелов в ответ не было. Прошло ещё с полминуты — и вдруг кто-то что-то истошно заорал — и в сторону полетела первая винтовка…
…Из кустов на склоне холма появился тощий, длинный, как жердь мужик лет сорока, в сапогах, болтающихся, как вёдра, на его журавлиных ногах, и в камуфляже, сидящем, как вторая кожа. Он шёл к стоящим на дороге американцам чуть ли не танцующей походкой, держа на локте "тигр". Шёл неспешно, по-хозяйски и, когда один из американцев, увидев, что к ним движется одиночка, дёрнулся было за пистолетом на бедре — на ходу небрежно выстрелил. Вопль боли — пуля раздробила янки кисть — и слова мужика:
— Э, пиндос. Не надо. Ну вот, я ж предупреждал…
Подойдя, он по-хозяйски оглядел пленных — в том числе сидящего на земле раненого — и сокрушённо покачал головой:
— Ой, много вас… Никитос, давай сюда!
— Иду, па! — из кустов за дорогой появился мальчишка лет 12, такой же тощий и камуфлированный, но в кроссовках, и со складной мелкокалиберной "сайгой" в руках. Лицо мальчишки было азартным. Он оседлал передний "хаммер" и ловко взял янки на прицел. Деловито заявил: — Каску одну надо взять, Мишке ночной горшок нужен. И соль мамка просила. А этих чё, валим?
— Не по-христиански получается, сынок, безоружных убивать, — строго сказал мужик. — Они, может, ещё исправятся… Ну-ка, гости дорогие, — он повысил голос, — давай, раздевайся! Как это там по-вашему…
…За последнее время я видел мало смешного. Но сцена, свидетелем которой я стал, заставила меня надуть щёки и выпучить глаза.
Шестеро здоровых мужиков стояли на дороге голышом, в одних ботинках, которые мужик щедро позволил оставить, "чтоб ноги не покалечили". Раненого он прямо-таки приказал перевязать. Потом перекрестился, вздохнул печально и сказал мальчишке:
— Ну, Никит, приступай с богом к святому делу. Если им ума через голову в школе не вложили — будем, так сказать…
…Он их выпорол.
Вы можете смеяться, можете плакать, но это так и было. Наломав солидное число прутьев от американского (!) клёна, мальчишка, повесив "сайгу" за плечо, все эти прутья…
Ой-ой-ой… Я ещё до-о-олго смотрел вслед этой дикой колонне, тащащейся по просёлку куда-то в сторону Тамбова. Так долго и с таким даже некоторым сочувствием, что едва не упустил эту весёлую парочку — благо, оба деловито собирали трофеи, перекликаясь, как после удачной охоты.
Я был в тихом восторге. И понял, что это — именно то, что нам надо…
…Мужика звали Михаил Тимофеевич, был он тут лесником и что не поделил с пришельцами — не объяснял, но так или иначе жил вот уже месяц в землянке вместе со своим старшим сыном Никитой, младшим Мишкой и женой Еленой Ивановной. Примерно месяц назад открыл он и охотничий сезон — и пока самым жирным трофеем был сбитый из винтовки беспилотник. Как пояснил Михаил Тимофеевич, "надоел, паскудник, жужжит и жужжит, спать не даёт".
Предложение перебраться к нам лесник встретил благосклонно. Вообще мне показалось, он ко всему происходящему, как это ни странно, относился с каким-то юморком. И старший сынок был явно такой же. По-моему, они оба смотрели на уничтожение пришельцев, как на истребление каких-то чрезмерно расплодившихся мелких хищников типа хорьков — ну надо числом убавить, вот и бьём, а так, может, они в природе даже и где-то полезные, тоже божьи твари; вот кур у нас душить перестанут — тут мы сразу бить прекратим, не звери, чай… Когда я — пока собирались — спросил его насчёт войны, то Михаил Тимофеевич обрисовал ситуацию коротко и ясно:
— И не такое пережили.
С собой мы тащили на двух тачках два "миними", 5 М16 — три обычные и две короткие, с раздвижными прикладами — две "беретты", кучу боеприпасов и гранат и ещё разной мелочи. Ещё одну "беретту" я наконец-то взял себе.
Впереди нашего каравана бежали псы лесника — кавказцы Кудряш и Серый.
* * *
Ми-8 Тёмыч нашёл в первый же вечер.
Развороченный большой вертолёт — точнее даже его обугленный остов — лежал прямо в лесу, сломав деревья потоньше и нанизавшись частями на более толстые. Подальше, около двух дубов, Тёмыч обнаружил три могилы. Просто холмики, уже зазеленевшие, с тонкими крестами из скрученных проволокой веток. На крестах висели шлемы. Между холмиками лежал кусок дюраля с выцарапанными именами-фамилиями, званиями и датами.
Тёмыч постоял около могил. Ему не было так уж грустно, он не знал этих людей, хотя и понимал, что это были наши военные. Потом мальчишка обыскал остатки вертолёта и ничего толком не нашёл. Пустые летели, что ли? Или должны были кого-то или что-то забрать? Размышляя об этом, он вернулся к могилам… и понял: а ведь кто-то же их похоронил, этих трёх человек! И этот кто-то остался жив, и этот кто-то — явно не враг, уж больно по-нашему сделаны могилы…
Найти бы этого человека… Тёмыч вдруг подумал, как им всем не хватает взрослого. Хоть одного, чтобы… Что "чтобы" — Тёмыч не мог придумать, но снова и снова думал: не хватает. Правда, вертолёт сбили давно. Наверное, ещё в самом начале. И где этот оставшийся в живых — кто его знает…
Мальчишка заночевал около разбитого Ми. Уснул не сразу, долго размышлял, куда идти утром…
…Утром проблема решилась сама собой. Тёмыча разбудило урчание мотора — мощное и тягучее. Ещё толком не продрав глаза, он слинял в кусты поглубже и начал вслушиваться. Потом — то и дело останавливаясь и осматриваясь — пошёл на звук, который то обрывался, то снова возникал.
Буквально через пару минут мальчишка выбрался к просёлку.
Приземистая черепаха танка — серо-зелёная — стояла посреди просёлка, то и дело взрыкивая движком и выплёвывая облака гари. Рядом стояли широкий джип и какая-то
фигняция вроде экскаватора. Человек десять-двенадцать копошились тут и там, стояли вдоль обочин, рассматривая лес по обе стороны дороги. Тёмыч понял, что они собираются то ли чинить, то ли тащить танк. Заглох, что ли?
Это были настоящие американцы. До Тёмыча это дошло с опозданием, и он удивлённо всмотрелся. Точно американцы! Все!
— Блин, — прошептал Тёмыч, еле шевеля губами и не веря своим глазам. Потом даже перестал дышать — голова одного из стоявших на обочине солдат повернулась точно в его сторону. Большие чёрные очки отразили блик солнца, и в животе у мальчишки сжалось. Какой-то подсознательный парализующий страх растёкся по телу. Он не ощущал такого ни с теми латиноамериканцами, ни с неграми на дороге… Как будто его приморозили к земле. Он не мог отвести глаз. Не мог пошевелиться. Не мог даже думать. Наверное, так ощущает себя кролик, на которого посмотрел удав.
Американец неотрывно смотрел в его сторону. Большая рука в беспалой перчатке скользнула по винтовке, и оружие начало приподниматься. Так, словно его держал в руках робот из фильма — медленно и уверенно…
…Откуда это пришло и кого он звал? Тёмыч не знал. Но его губы пошевелились, выдыхая (травинки возле рта мальчишки качнулись еле-еле…):
— Помоги… защити… помоги… отведи…
Чёрный блик исчез. Голова отвернулась. Опустился ствол винтовки.
Тёмыч снова принадлежал себе. И с трудом перевёл дыхание… а потом ощутил злость. Растущую злость за свой беспомощный страх. Такую злость, что в ней сгорала даже обычная осторожность.
— Ах ты сука, — сказал Тёмыч негромко. И устроил ствол АКМ на толстом корне. — Ах ты ж сука… Ну я ж тебе…
Он выложил рядом две гранаты — с ледяным злым спокойствием. Разогнул усики чек. Потихоньку — чтоб не щёлкнуть — перетянул флажок предохранителя автомата на "АВ".
Он видел, что этих — не меньше дюжины. Танк, джип, этот грёбаный экскаватор… И где-то в уголке мозга понимал, что этот бой не выиграет.
А насрать.
Вытянув зубами обе чеки, он сплюнул. И метнул обе гранаты по дуге — одну и вторую. И схватился за автомат.
Одна граната звонко разорвалась на броне танка. Вторая хлопнула за спинами стоящих вдоль дороги солдат. А Тёмыч уже стрелял, стараясь отсекать очереди по три-четыре патрона. Он увидел, как упал тот, смотревший в его сторону — прошитый пулями "калаша" — и засмеялся сквозь зубы. Но в его сторону уже разворачивались пулемёты, журчала башня танка, стрекотали неслышно в пулемётном рокоте винтовки залёгших солдат. Со щелчками полетела щепа.
