Иногда Лёшка, лёжа вечером в шалаше, думал с замиранием сердца, что дядя Эд на самом деле — его, Лёшки, отец. Ведь отец-то был, конечно. И теперь он просто нашёл Лёшку. А почему не признаётся — да мало ли? У него другая семь в Америке. Может, не хочет, чтобы она знала про Лёшку. Ну и пусть. Он, Лёшка, всё равно будет считать, что дядя Эд — его отец.
Наверное, именно поэтому Лёшка и стал разведчиком.
Конечно, как и все детдомовцы, Лёшка в свои восемь лет был изворотливым и хитрым, неприхотливым мальчишкой. Поэтому одинокие странствия в поисках партизан его не пугали, не боялся он и ночного леса, и дождя, и голода. А что всем вокруг было как бы и не до него — так это даже и лучше.
Правда, как-то — на третий день странствий — мальчишка чуть не попался патрулю оккупантов, которому зачем-то понадобилось его именно отловить. Мальчишка кубарем скатился с заброшенного сеновала, где ночевал, шмыгнул буквально под руками у одного из солдат и плюхнулся прямо в протекавшую за сеновалом речку. В его сторону пару раз бахнули. Будь Лёшка повзрослей — он бы понял, что близок к цели своих поисков. В директиве оккупантов, разосланной как раз за день до этого по всем территориям, было выделено: "Особенно опасаться в части сохранения военной тайны русских детей и подростков обоего пола и любого возраста… аполитичность молодого поколения была нами сильно преувеличена… Совершенно непригодна апробированная на детях мусульманских народов практика подкупа. Русский ребёнок возьмёт у вас шоколадку и от души поблагодарит на неплохом английском, после чего подробно расскажет о вашей части человеку из леса… русские дети презирают и не боятся нас… Корни этого — в историческом мировоззрении народа, неискоренённом в мирное время…"
Лешка об этом ничего не знал, он просто переплюхал реку и даже не очень понял, что свистнуло возле уха. И ещё больше удивился, когда его вдруг подхватили две пары рук — и он оказался, как по волшебству, на полянке среди кустов, а на него непонятно смотрели двое пацанов. Один его ровесник, другой — постарше, оборванные. У их ног лежали старые школьные сумки.
— Ты чего под пули лезешь? — спросил тот, который постарше.
— Партизан ищу, — честно отозвался Лёшка (взрослому он так никогда не сказал бы.)
Мальчишки засмеялись. Старший сказал младшему:
— Слышь, Пух, он партизан ищет… А сам что, тоже партизан? — снова обратился он к Лёшке.
— Не, — помотал головой Лёшка. — Просто у нас есть нечего. Ну и дядя Эд сказал — надо партизан искать. А я говорю — давайте я найду. Три дня ищу, говорят все, а как найти никто не знает.
— У кого есть нечего? — удивился старший. И кивнул Лёшка: — Пошли, по дороге расскажешь, покатит?
— Пошли, — вздохнул Лёшка. И с надеждой спросил: — Пацаны, а вы не партизаны?
Мальчишки переглянулись…
4. ХЛОПОТНЫЙ ТОВАР
К ночи, когда из прибывшего наконец грузовика стали разгружать трупы, температура упала до -35 по Цельсию. В небе одичало и немигающее сияли крупные страшные звёзды, свет прожектора над площадью казался холодным, деревня вдоль речного берега — вымершей. Изнутри окна — для тепла и чтобы не было видно света коптилок или керосинок — позанавесили кто чем мог. На реке пушечно трескался лёд, заставляя солдат гарнизона поворачивать головы в раструбах тёплых парок на эти звуки. Позавчера с востока надвинулась канонада, но ко вчерашнему утру откатилась куда-то обратно, и прерывистая связь донесла весть, что фашистские банды русских отброшены. Видимо, это так и было. Но для солдат реальностью были двенадцать голых трупов на синем ночном снегу — трупов, чьи отрубленные головы, державшие в зубах солдатские жетоны, были зажаты между сведённых морозом ног. Отделение, пропавшее вчера на патрулировании.
Ещё недавно подобное зрелище вызывало ярость. Но сейчас — нет. Сейчас каждый из них думал только об одном: любой ценой оказаться подальше от этой прихваченной холодом синеснежной земли под безжалостными звёздами, где дыхание щёлкает в воздухе клубом пара. Оказаться где угодно, пока тебя не взял этот проклятый лес вокруг — и не отдал безголового, смотрящего на мир вымороженными глазами…
…На реке опять взорвался лёд.
На окраине деревни в стоячем от стужи воздухе белел над дорогой с пробитыми колеями плакат на простыне:
НИКТО НЕ УЙДЁТ!!!
Появившийся непонятно когда, он будет замечен и снят солдатами только утром. Снят с невероятными предосторожностями, которым они научились с тех самых пор, как первый раз рванула в руках у наиболее ретивого намалёванная на вот такой же простыне карикатура — это было ещё осенью.
Этот плакат не был заминирован.
* * *
Лёха привычно расставил на столе вскрытые упаковки, поклонился. Генерал-майор Иверсон кивнул мальчишке, бросил ему плоскую банку сардин — русский ловко поймал, снова поклонился.
— Иди, иди, — махнул рукой генерал-майор. Третий поклон — мальчишка вышел.
Двое гражданских, только-только снявших тёплые куртки, внимательно проводили мальчишку взглядами.
— Это неосторожно… — начал один из них, ставя на стол ноутбук. Иверсон хмыкнул:
— Не волнуйтесь, он не понимает английского. Лопочет три десятка слов, треть о еде, треть — ругательства. И кроме того, он уже убежал — порадовать своих этой банкой…
Мужчины переглянулись, усаживаясь. Иверсон накрыл ладонью ноутбук.
— Погодите, — тихо сказал он. Лицо генерала передёрнулось. Гости переглянулись. — Вам не кажется… — полковник криво усмехнулся. — Вам не кажется, что этот бизнес не имеет смысла более?
— Поясните вашу мысль, — так же тихо и настороженно ответил старший из гостей, до сих пор молчавший.
— А тут нечего пояснять, — вкрадчиво сказал генерал-майор. — Ни для кого уже не секрет, что операция проиграна; более того — мы этой попыткой оккупации, может быть, и подкосили Россию, но заодно разрушили и весь привычный нам мир. Лично в моём родном городе — уличные бои…
— ЭТОТ товар, — мужчина тронул ноут, — будет в цене при любом мировом строе.
— Я не о товаре, я о себе, — покачал головой Иверсон. — Это не цена — семь процентов. Согласитесь, что под прикрытием армии США вам работалось неплохо. Так прикройте теперь представителя этой армии. Десять процентов и место в вашем вертолёте.
Мужчины снова переглянулись. Старший усмехнулся:
— Вы ведь командующий базы. Одной из важнейших в зоне "Центр".
— Сегодня да, а завтра для меня не найдётся даже места на Арлингтоне, — ответил Иверсон. На его лице на миг проступил открытый страх.
— Хорошо, мы заплатим наличными, — с лёгкой брезгливостью и отчётливым нетерпением отозвался мужчина.
— И не долларами, — усмехнулся Иверсон, слегка расслабившись. — Я предпочту британские фунты.
— Конечно, — был ответ…
…В холоде сеней пар, вылетавший изо рта распластавшегося по стене мальчишки, был единственным, что могло его выдать. Но в выстуженные сени из комнаты никто не торопился соваться.
Леха знал, что внутри сейчас напьются и уснут. И тогда…
А пока надо было ждать.
* * *
Изба загорелась около двух ночи. Генерал-майор Иверсон, вывалившийся из окна, сидя в снегу, смотрел, как рушится крыша, тяжело дыша перекошенным ртом. Кто-то поднимал его, кто-то натаскивал на плечи куртку. Смаргивая и выдыхая неусвоенные алкогольные пары, Иверсон качался в руках солдат, даже не пытавшихся тушить особенно страшное на лютом морозе пламя.
Потом внутри что-то взорвалось.
Представители фонда "Future" изнутри так и не выбрались.
* * *
Полулёжа на топчане, Лёха орал в голос, не сдерживаясь, крупные слёзы катились по щекам. Растиравшая ноги мальчишки женщина приговаривала:
— Терпи… терпи… больно, зато уцелеют…
— Ой мама!!! — выл мальчишка. — Ой больно, не могу-у-у!!! Ой пустите!!! — но оставался лежать.
