Метались огненными роями?
Чтоб воздух горло палил на вдохе,
Не достигая бьющихся лёгких,
И на лопатках прела рубаха,
Мокрая от безотчётного страха?
И ты сознаёшь: свалилось на темя
Такое, что вылечит только время,
Но в завтра тебе заглядывать жутко,
Ты хочешь вернуть прошедшие сутки,
Где было уютно и так тепло,
Где ЭТО ещё не произошло…
…Бывало? И длилось больше, чем миг?
Тогда ты Отчаяние постиг.
…Франсуа сидел недалеко от спящей Танюшки, держа на высоко поднятом колене клинок своей сабли. Он обернулся на мои шаги и молча смотрел, как я, подойдя, встал рядом.
— Не спится, — то ли спросил меня, то ли о себе сказал, то ли — всё вместе — Франсуа. — Послушай, ты не был в Карелии? Там и правда так красиво, как говорят?
— Не знаю, — рассеянно ответил я. — Мне там не приходилось бывать.
— Ясно… Ладно, как-нибудь потом побываю, — он встал, несколько раз, заложив одну руку за спину, рассёк воздух поющим сабельным клинком. — Я пойду с тобой на Нории. И ещё кое-кого позову по пути. Ты хорошо сказал о нас, французах. Может быть, мы и не такие рыцари, как принято о нас думать. Но мы хотим быть такими. Хотим, а это уже немало…
* * *
Я фехтовал с Андрюшкой Альхимовичем и Олегом Фирсовым — они просили ещё раз показать кое-какие защиты. Временами мне казалось, что вчершаняя ночь мне почудилась — и Саня, и Щусь вели себя совершенно как обычно. Так бывает — что-то очень страшное кажется нам нереальным…
Отряд Франсуа собрался тоже. У них наверху, в хижине, кто-то наигрывал на самодельной свирели простенький, но красивый мотив из нескольких повторяющихся нот. Солнце пекло беспощадно — потоки света, казалось, выливаются с неба ручьями расплавленного металла. Я машинально обратил внимание на то, что ровный южный загар начинает уже ложиться на тела ребят и девчонок. И Танюшка тоже была загорелая, тоненькая в поясе и смеющаяся — она вместе с Ленкой Чередниченко и Валькой Северцевой о чём-то разговаривала с двумя девчонками из компании Франсуа. Слышалась непередаваемая трескотня на чудовищной смеси из нескольких языков. Вот Танюшка
210.
показала корду, несколько раз ловко крутнула её в руке… Надо же, то ли об оружии заговорили…
Андрей "проколол" мою защиту и шлёпнул кончиком валлонки по плечу. И даже сам удивился, судя по выражению его лица.
— Ты что-то не в форме, — заметил он, проводя ладонью по мокрому от пота лицу.
— Вроде того, — кивнул я, отходя в сторону. Клинки продолжали звенеть. Арнис
боксировал со Сморчём, Колька показывал какие-то приёмы.
Я должен был поговорить. Поговорить немедленно… с кем? Я рассеянно осмотрелся кругом — и увидел Вадима, который поднялся на склон холма снизу. Он нёс на плечах тушку косули, а шагавшая следом Наташка тащила в каждой руке по кабанёнку.
Я подождал, пока Вадим, свалив добычу, двинется обратно — к ручью, мыться. Наташка за ним, к счастью, не пошла. А вот я — пошёл. В конце концов — Вадим был не только моим другом, но ещё и лучшим другом Сани и познакомились они друг с другом на год почти раньше, чем со мной.
Вадим отмывался у ручья. Заметив меня, он весело сказал:
— Хорошая косулька! Я тут ещё в болоте таких зараз видел — вроде длинномордых
бегемотов с клыками…
— Платибелодоны, — вспомнил я иллюстрацию в "Палеонтологии в картинках". -
Честное слово, чертовщина тут творится необъяснимая. Их просто не может быть всех вместе — водяных слонов и косуль, например… Ты знаешь, что Саня гомосексуалист?
Ляпнул я это в отчаянье, просто не зная, как подступиться к теме.
Глаза Вадима не просто широко распахнулись. Даже не распахнулись — этому нет названия. Он упустил с плеча в ручей куртку, подхватил её, чертыхнулся, отбросил, словно обжёгшись. Потом спросил, поднимаясь:
— Ты что, мозги отоспал?! Или сбесился по весне?! А в морду, по-простому
выражаясь?!
— А что от этого изменится? — спокойно поинтересовался я. — Он со Щусём… — я
помолчал и выговорил, — …трахался. Вчера ночью.
Наверное, он бы всё-таки мне врезал. Если бы не знал, что у меня нет привычки врать. Его взгляд метнулся вправо-влево, словно он искал Саню, который опроверг бы это дикое, чудовищное обвинение. Конечно, никого рядом не был, кроме меня — а именно я это обвинение и высказал…
Вадим потряс головой.
— Неплохо ты меня приложил, — признался он. — Нокаутировал, если честно… — и
сердито спросил: — А промолчать ты не мог?!
— Здра-ась! — удивлённо развёл я руками и добавил слова песенки из детского фильма: —
Я не шкаф и не музей — хранить секреты от друзей!
— В данном случае — ты уж, пожалуйста, храни, — Вадим ожесточённо сплюнул в
сторону. — Не хватало ещё, чтобы об этом растрепали по нашей компании!.. Нет, но… — он не договорил — мерзко и удивительно сложно выругался, я удивлённо посмотрел на него, а потом сказал:
— Да я-то промолчу. Я не об этом… — я присел на камешек, задумчиво проводил
взглядом парочку стрекоз над водой, занятых тем, что я в раннем детстве называл "брачной игрой". — Что нам делать-то дальше? В смысле — а если Саня и дальше свою деятельность будет разворачивать? Э… на других?
Вадим присел на берегу, начал остервенело тереть руки песком. Потом тихо сказал:
— Не знаю… На кого он в первую очередь может… ну, кинуться?
Я засопел. Если честно, мне не приходило в голову рассматривать окружающих меня с такой точки зрения. Какие тут критерии? Как с девчонками? Ирка Сухоручкина красивая. Ленка Черникова — симпатичная. Наташка Бубнёнкова — так себе. Танюшка —
211.
это Танюшка. Созерцая спину Вадима, я попытался — умное слово! — экстраполировать это видение на парней, хотя это было смешно и как-то неловко, словно я сам был… "небесного" цвета.
Север — красивый. Серёжка — симпатичный. Андрюшка Альхимович — так себе. А Щусь…
— Нет! — уверено выпалил я. Вадим обернулся:
— Что "нет"?
— Нет, — кивнул я. — Я был неправ. Никого больше Саня не тронет.
— И на каком основании такие выводы? — Вадим встал, не сводя с меня глаз.
— На таком, — я помедлил. — На том, что Санёк любит Щуся, — меня невольно
передёрнуло. — Уверен. Я всё видел и точно могу это сказать…
— Блядь, — задумчиво сказал Вадим. Посмотрел на меня и вздохнул. Потом вдруг
добавил: — Знаешь, а я ведь хотел голосовать-то против этого похода.
— Интересно, — оценил я, ожидая продолжения.
— Мне понравилось, что ты решил быть рыцарем, — хмыкнул Вадим. — Знаешь, у меня
такое ощущение, что я проживу тут довольно долго. И мне интересно посмотреть, что с тобой, Олег, будет дальше.
— Со мной? — нейтральным тоном выделил я. Вадим кивнул:
— С тобой. Я, если честно, удивился тому, как ты за дело взялся. Крутенько. Ещё
осенью начал удивляться — до сих пор остановиться не могу. Мне тебя князем в шутку называть уже и не хочется.
— Спасибо…
— Пожалуйста, ради бога… Так что считай — мне просто хочется быть рядом с
тобой. И увидеть, как ты падёшь в бою, накрыв собою свой палаш.
— Даже так? — хмыкнул я. Мне вдруг стало смешно. — Не знал, что я выгляжу таким
чудным.
— Не чудным, — без улыбки возразил Вадим. — Совсем не смешным и не чудным. Иногда,
если честно — страшным ты выглядишь, Олег. Как тогда, в феврале, на морском берегу…
— Помнишь, как мы убили медведя? — я подошёл, сел рядом, опустив руки к воде. — Ты.
Я. Сергей. Помнишь?
— Конечно.
— Хочешь — ты будь князем.
Он хлопнул меня по плечу мокрой рукой:
— Не хочу, Олег. Но тебя поддержу всегда. И во всём… брат.
* * *
Ещё издалека стало слышно, как Игорь Басаргин под взрывы хохота бренькает на гуслях, а Север поёт:
— Как на Поле Куликовом
Засвистели кулики,
