255.

Юрий Левитанский

Каждый выбирает для себя

Женщину, религию, дорогу…

Дьяволу служить, или пророку —

Каждый выбирает для себя!

Каждый выбирает по себе

Слово для любви и для молитвы,

Шпагу для дуэли, меч для битвы

Каждый выбирает по себе!

Каждый выбирает для себя

Щит и латы, посох и заплаты,

Меру окончательной расплаты

Каждый выбирает для себя!

Каждый выбирает для себя!

Выбираю тоже — как умею!

Ни к кому претензий не имею —

Каждый выбирает для себя!

* * *

— Ну ты собираешься меня отправлять?

Мы с серёжкой загорали (носами друг к другу, попами вверх, щекой в сложенные руки, пятки над краем обрыва) и вели философскую беседу, на данный момент плавно перешедшую в деловой разговор.

— Собираюсь, — кивнул я. — Завтра пойдёт Север к Идее, он давно просился. Посмотрит, что и как, денька через два вернётся, а там и ты рванёшь… Кого возьмёшь с собой-то?

— Баса возьму, Арийца… Серый с Джеком тоже просятся. Вот впятером и пойдём. За десяток дней обернёмся.

— Угу, — я перевернулся на спину, забросил руки под голову. — Серж, у тебя нет ощущения, что, так сказать, "что-то страшное грядет"?

— Что это ты Брэдбери вспомнил? — мой друг зевнул. — Нет у меня ощущения никакого, кроме ощущения голода, — он рывком сел, помотал лохматой головой: — Брр, а то усну… Интересно, чем нас девчонки будут кормить?

Он вскинул руки над головой и с обрыва махнул в море — только пятки мелькнули. Я, тоже поднявшись, присел на краю, качая ногой и поставив подбородок на другое колено. Сергей внизу бесился, как спятивший дельфин.

Меня грызло беспокойство…

…Оно не замедлило вылиться в реальную форму. Сергей всё ещё плавал, когда я обернулся — подходил Саня.

Он подошёл в полном снаряжении, а если учесть, что ко мне напрямую он последний раз обращался очень давно, то это казалось удивительным. У меня было поганенькое настроение, и я демонстративно закинул юёдра курткой.

— Меня не интересует твоя попка, — хладнокровно сказал Саня.

— Не уверен, — отрезал я.

— Это твои проблемы, а я как раз и пришёл тебя от них избавить, — Саня оперся локтем о выступ скалы. — Дело в том, что мы уходим.

— Кто это "мы"? — через плечо уточнил я.

— Мы — это я, Сашок, Сморч и Наташка, — в тон мне уточнил Саня.

Я встал. И развернулся к нему лицом. Несколько секунд мы мерили друг друга взглядами — и нехорошие же были у него глаза…

— С какой стати ты это решил? — спросил я.

— Нам не нравится то, что ты делаешь, — Саня чуть прищурился. — Всё это плохо кончится, но раз уж ты забил мозги большинству, то я уведу тех, кто верен мне.

— Ты дурак, — "откровенно" сказал я. В кавычках — потому что я так не думал, а ляпнул просто то, что мне пришло в голову. И Саня это понял — он презрительно усмехнулся и отбрил:

— Ты вспомнишь эти слова потом.

256.

— Чёрт с тобой, убирайся, — я вновь сел и свесил обе нроги. Но чувствовал — Саня не ушёл. И ждал, что он скажет ещё — он не мог уйти, больше ничего не сказав.

— Мы были друзьями, Олег, — послышался его голос, и я, повернувшись, увидел его большие глаза, в которых была печаль. — И я предупреждаю тебя: игра в рыцарей не доведёт до добра. В этот мир надо встраиваться, а не пытаться его перестроить.

Я отвернулся. Мне просто стало неинтересно, что ещё может сказать Саня, и он, очевидно, понял это.

Потому что ушёл.

* * *

Вообще-то у нас весьма однообразная жизнь, если подумать непредвзято. Ни книг, ни кино, ни телевизора… Только то, что сами для своего развлечения изобретём, да и тут фантазия ограничивается отсутствием материальных средств. Хотя — никто из нас особо не был избалован игрушками, а руки имелись у всех, так что устроить, например, теннис из самодельных ракеток и кожаного мячика с воткнутыми перьями для нас было делом плёвым. Кроме лироарфогуслей (с понтом просто "гуслей") Баса появились несколько самодельных свирелей, на одной из которых, вспомнив свою учёбу в музыкальнйо школе, самозабвенно насвистывал Вадим. Кто-то (я так и не узнал — кто) склепал почти настоящий футбольный мяч с волосяной набивкой — его же использовали и во всех остальных играх, требовавших мяча. Рикошетировал он весьма неожиданно, был увесистым и инерционным, но это только придавало игре шарм — всегда можно было попытаться ухайдакать игрока противника прямым попаданием… Правда, девчонки восстали на футбол, когда поняли, что игра этой самоделкой непоправимо калечит обувь. Мальчишки стали играть босиком, и слабый пол унялся — очевидно, наши ноги их не очень беспокоили… Арнис вырезал из дерева шахматы, а Олег Крыгин, позавидовав ему, но не имея таланта резчика, сооружил домино и шашки. Колькин — старый — набор шахмат тоже не бездельничал.

Наконец, никто не отменял тренировок, и я с удовольствием замечал, что многие подтягиваются в фехтовании до меня… хотя и мой уровень рос. Я всё больше понимал, что становлюсь способен на весьма впечатляющие вещи — например, в прыжке словать ногой выставленную навстречу жердь и, приземляясь, рассечь другую палашом…

Но, если честно, больше всего мне хотелось просто загорать (купаться я так и не полюбил) — одному или в обществе Танюшки. Жаль, что нечасто получалось… Но иногда мы заплывали на небольшой островок, где на клочках земли между каменных глыб росли оливы с серебристой листвой, выбирались на плоские каменные козырьки и… Впрочем, случалось, что мы просто спали голова к голове, болтали или бродили по островку, наслаждаясь одиночеством, солнечным теплом и тишиной, в которую вплетался шорох прибоя. По характеру мы с Танюшкой идеально подходили друг другу — хотя и говорят, что сходятся противоположности, но мы были похожи: спокойные, но способные на резкие, почти неконтролируемые вспышки гнева и ярости; умеющие говорить и молчать; даже ростом почти одинаковые…

…Мы сидели плечо в плечо на камне над небольшим озерцом дождевой воды, похожим на зеркало в рамке из багрового гранита. У наших ног в ровной, спокойной поверхности отражались мы сами: одинаково обнимающие руками коленки, с почти одинаково длинными волосами, тёмными и уже начинающими завиваться на висках и на концах сзади у меня, русыми и прямыми у Танюшки. Последнее время она заплетала их в тугую косу (мне не очень нравившуюся, но удобную), а я перехватывал кожаной повязкой, но сейчас, после купания, волосы у нас были распущены — сохли.

— Подрезать пора, — она провела нальцем по моей шее. Я невольно дёрнулся, Танька повторила жест и хихикнула. Я недовольно спросил:

— Подрезать что? Шею мне?

— Дурак, — резко сказала она, но тут же погладила меня по плечу: — Извини, я не

257.

подумала. Тебе правда надо постричься, хотя бы подкоротить… — она запустила пальцы в мои волосы, довольно безжалостно подёргала.

— Ну пусти, — пробормотал я, не пытаясь освободиться. Она вместо этого рывком притянула меня к себе…

…Губы Танюшки были солоноватыми от высохшей на них морской воды. Горячими и живыми. Глаза блестели шалой зеленью, и в них отражалось моё лицо с такими же безумными глазами. Мы оба хорошо знали, чем кончится эта игра с поцелуями — и оба не очень торопились.

В таким мгновения казалось, что они — навсегда.

Игорь Шевчук

Шумит река времён,

И ночь идёт к концу,

И дым пустых надежд

Струится по лицу.

Я по цветам иду

На дальний свет звезды,

Где были мы с тобой,

Где только я — и ты!

Ты — моя судьба!

А за стеной обрыв,