Взойдёт над миром полная Луна —
Прекрасна, но — увы! — непостоянна…
Забудьте обещанья, донна Анна.
Не стойте у открытого окна…
Он снял наушники и аккуратно повесил на специальную проволочную стоечку. И расстелил на коленях карту. Привычно положил на неё светокристалл.
— Десять минут до линии фронта, — сказал в звукопровод.
Олег кивнул, хотя Димка не мог его видеть. Но Димка знал, что Олег услышал и кивнул.
* * *
До кустов "Мститель" всё-таки дотянул и врубился в них, с треском ломая крылья. Мальчишки скатились в ветки, как два больших мяча.
— Цел?! — выдохнул Димка.
— Плечо, — отозвался Олег.
Сюда добивал свет от пожара в ущелье. Потом там начало бахать, и при свете мгновенных вспышек стало видно лезущих вверх по склону турецких солдат. Их гортанные злые вопли доносились и сюда.
Плечо у Барбашова было явно раздроблено, рука висела плетью. Лицо во взрывающейся темноте сделалось белым, его покрывал крупный пот. Димка стащил с турели разбитого мотоплана ПКМ, выволок коробку с лентой.
— Уходи скорее, — сквозь зубы сказал он Олегу. — Я приказываю, я старший.
— Пошёл на хер, — сказал Олег, одной рукой изготовляя к бою АКМ.
— Уходи, сука, — ласково сказал Димка. — Уходи, Олежка. Батя ваш погиб. Витька тоже погиб. Если и ты не вернёшься — что тогда? Ты подумал, что с твоими будет — второго сына даже не похоронить?
Приём был нечестным, но действенным. Олег окаменел, дёрнул лицом, разревелся и, попятившись в темноту, пропал. Димка прокрался чуть в сторону, лёг между двух камней. В "Мстителе" с хлопком взорвался топливный бак. В этой вспышке Димка увидел турок в двух десятках шагов — впереди, внизу и сбоку. Они замерли на миг, глядя на взрыв.
Он медленно повёл стволом ПКМ, очищая склон…
…Когда ПКМ выплюнул последнее звено ленты и наступила звенящая тишина (которой на самом деле не было, она жила только в ушах Димки), мальчишка дождался, пока турки начнут подниматься, с обеих рук швырнул вперёд две РГД-5 и сразу за взрывом рванулся сам, стреляя в упор из АКМ, к которому примкнул заранее пулемётный барабан. Он знал, что делает, потому что ещё при взрывах бомб, которые сбрасывал Олег, разглядел внизу хорошо знакомый по рисункам и фотографиям грузовик с кабиной поста операторов БПЛА.
Такой шанс нельзя было упускать. Никак нельзя.
Последнюю, третью гранату он бросил в бегущих навстречу часовых. И сам останавливаться уже не стал, лишь пригнул голову и только чуть замедлил бег, когда ударило навстречу взрывной волной.
Прошив дверь очередью, мальчишка вломился внутрь, выбивая её плечом…
…Уорэнт-офицер Кински узнал мальчишку сразу. Мгновенно, хотя тот появился из невозможности — из ночного кошмара, из взрывающейся и горящей темноты, сразу после того, как по двери застучали пули.
Кински узнал мальчишку, хотя лицо его было чёрным от гари и искажённым яростью. Узнал, потому что вспомнил эти глаза и губы — шептавшие прямо в камеру сбитого "прэдатора", данные которой он отслеживал: "Я тебя убью… Ты слышишь меня, падаль? Не прячься. Я тебя найду и убью за моего батю. Жди."
Этого не могло быть, но это было. Кински вскинул руки и с истошным воплем закрыл ими — накрест — лицо.
Димка не мог узнать оператора, он никогда его не видел. Он просто прошил его и ещё двоих очередью, а остатки магазина выпустил по аппаратуре. Потом хотел сменить магазин — но его что-то с размаху ударило сзади в поясницу. Димка взмахнул руками и упал, не выронив автомат, со ступенек. Он ударился бедром, распорол его об угол лесенки, но боли не ощутил — две пули раздробили крестец и позвоночник.
— Господи, — сказал Димка и начал менять магазин. Подбегавший офицер выстрелил в него, попав в живот и грудь. — Господи, — повторил мальчишка, передёргивая затвор. Закашлялся и срезал офицера, но удержать автомат не смог.
— Живым брать! — послышался крик по-английски. — Сдавайся, казак! — ещё один офицер, американец, крича это уже по-русски, подбежал к мальчишке и наступил на автомат. Грудь американца ходила ходуном. — Сдавайся, мы сохраним тебе жизнь!
Губы мальчишки скривились.
— Чем от бесов дожидаться наград — лучше вовсе не дожить до седин, — сказал он тихо, но отчётливо в азартное лицо, плававшее над ним. И повернулся на бок, вздрогнул и сжался…
…Когда турецкие солдаты его перевернули, то отшатнулись.
Слева в груди под ребрами торчала рукоять сильным ударом загнанного до сердца засапожного ножа.
* * *
Олег Барбашов вернулся к нам уже из госпиталя. Он выбрался к позициям чэзэбэшников почти ползком — потерял много крови и слегка тронулся головой. В госпитале его привели в себя… Почти одновременно с его возвращением, чуть раньше, нам дали машину взамен погибшего "Мстителя". Как раз Олег рассказал, что случилось и как всё было. Рассказал всё честно и, хотя никто не думал его обвинять ни в чём, стал молчаливым и замкнутым. Дениска Коломищев сделался у него пилотом, на место Дениса взяли парнишку из добровольцев, не казаков — Кольку Есенева.
Новый аппарат, конечно, назвали "Дмитрий Опришко".
Дмитрий Ляляев
ПРОЩАНИЕ
Жестокий романс.
Посвящается павшим в Афганистане и Чечне.
И их возлюбленным.
Чайки небо штурмуют крылами ребристыми,
И светило замедлило пламенный ход.
Я прощаюсь с тобою на мраморной пристани,
Отправляясь в последний крестовый поход.
О себе не скорбя, за победу лишь ратуя,
Как достойная дочь скандинавских княгинь,
Ты не плачешь, о нет! Ты холодная статуя,
Ты бесстрастнее греческих древних богинь.
Я хотел бы спросить боевого товарища,
Не в себя ль мы частим за стрелою стрелу?
Там, где ищем мы славу, находим пожарища,
Где встречаем любовь, оставляем золу.
Перерублен канат. Огневыми раскатами
Артиллерия выдаст финальный салют.
Я прощаюсь с тобой парусами распятыми,
Я надеюсь, меня не напрасно убьют.
Догорал горизонт, пожиравший флотилию,
И пронзительный стон чьи-то губы разжал.
Нет, она не рыдала, поддавшись бессилию,
Но зачем-то к груди прижимала кинжал.
Чайки в небе кружили толпой окрылённою,
Не пытаясь достигнуть арабских руин.
И студёное море, на миг изумлённое,
Потеплело от алой горячей струи.
8. Я — ОГОНЬ!
Над рассветной твоей рекой
Встанет завтра цветком огня
Мальчик бронзовый — вот такой,
Как задумала ты меня.
И за то, что последним днём
Не умели мы дорожить —
Воскреси меня завтра в нём.
Я его научу, как жить!
П. Шубин
Известие о принятом "наверху" решении о демобилизации всех, кому не исполнилось 16 лет, даже из тыловых подразделений, застало Крылатую Сотню на рокаде Трабзон-Эрзурум.
— … в двухнедельный срок! — трагическим голосом закончил сотник Колька Радько и швырнул копию приказа под ноги, после чего совершенно непохоже на себя — скорей похоже на своего младшего брата — с полминуты вполне искренне топтал и пинал несчастный листок под одобрительный гневный гул сотни.
— Они с кем воевать собираются дальше?!
— Даёшь Константинополь, казаки!
— Не подчиняться!
— А войско утвердило?! Утвердило войско?!
Мат-перемат мальчишеских и девчоночьих глоток.
— Не сдавать оружия!
— Никуда не пойдём!
