Вслед за гостями в холл протиснулся коренастый малый с добродушной широкой физиономией, которого Кирилл не знал.

– Максим Петрович, куда машину ставить? Она слишком большая, в гараж не заедет.

– Ну поставь куда-нибудь, – с раздражением бросил Доронин.

Шофер повернулся к выходу, но перехватил изучающий взгляд секретаря, который по-прежнему не проронил ни слова, и, как показалось Виктории, смутился. Бочком протиснувшись в дверь, покинул дом, Наталья вернулась на кухню.

– Максим Доронин, – на всякий случай представил вновь прибывших Валентин Степанович. – А барышня… э…

– Ира Короленко, очень приятно, – скороговоркой проговорила барышня и порозовела.

Это был экземпляр из породы «девушек» – длинноногих, ухоженных и красивых, которые обязательно должны находиться рядом с таким мужчиной, как Доронин. Само собой, ее имя забыли сразу же после того, как оно прозвучало. Разговаривая о погоде, мировом кризисе и последних сплетнях, гости двинулись в гостиную, расположенную в боковом крыле дома. Там Кирилл сразу же завладел графином с прозрачной жидкостью, который стоял на круглом одноногом столике, но, к разочарованию бизнесмена, в нем оказалась всего лишь вода. Однако тут он завидел в гостиной новое лицо, которого не было в холле, и в легком остолбенении остановился.

– Лев Подгорный, – объявил хозяин дома. – Думаю, все вы его знаете… кроме спутника Виктории, наверное.

Однако спутник Виктории отлично помнил поименованного прохвоста. Лев Подгорный принадлежал, как и Виктория Палей, к тем немногим молодым дарованиям, которым в смутные и мутные девяностые маститый писатель Адрианов помогал, чем мог. Пользуясь выражением XVIII века, можно сказать, что Валентин Степанович им покровительствовал, но если Виктория вполне оправдала его надежды и сделалась писателем, то Лев Подгорный стал критиком, да еще каким! Ядовитым, желчным, разящим. Он принадлежал к тем устрашающе высокодуховным интеллигентам, которые не признают ни детектива, ни фантастики, ни любовного романа, и высмеивал их, а также их авторов, где только мог. Две недавние статьи Подгорного посвящались как раз последнему роману Адрианова, который зубастый критик разнес в пух и прах, и крушению современного детектива, причем тут Подгорный по старой памяти проехался и по Виктории, приведя ее как пример небесталанного, но, увы, безнадежно деградировавшего автора. С широкой улыбкой Кирилл подошел к критику, который надменно (так ему казалось) посмотрел на него и поправил очки.

– Ух ты! Так критик Козьма Буквоедов – это вы?

– Так точно, милейший, – самодовольно признал Подгорный. В следующее мгновение безымянная девушка Макса-плейбоя взвизгнула, а Илона Альбертовна широко распахнула глаза: все оттого, что Кирилл с размаху звезданул критика кулаком в челюсть. Подгорный был широк в плечах и в росте ничуть не уступал Кириллу, но неожиданность нападения сделала свое дело. Он отлетел на метр, потеряв очки, а мужчины бросились оттаскивать разъяренного бизнесмена, который явно был не прочь размазать своего противника по ковру тонким слоем. Объединенными усилиями Макс и профессор отодрали Кирилла от жертвы, а секретарь как-то очень ловко ввинтился между ним и критиком, чтобы оградить персону Буквоедова-Подгорного от дальнейших покушений. Кирилл попытался было вырваться, но его держали крепко.

– Валентин! – плачущим голосом воззвала к мужу Илона Альбертовна. – Что же это такое?

– Ничего страшного, дорогая, – успокоил ее писатель, который был смущен не менее бывшей жены. – Небольшая… э… размолвка.

Виктория подошла к Кириллу вплотную и посмотрела ему прямо в глаза. Только вот ее спутнику все было нипочем: он дождался, дал-таки в пятак сукину сыну, из-за статейки которого Виктория плакала (тайком; она думала, что Кирилл ничего не видел, но, как уже говорилось выше, когда дело касалось Виктории, он видел все). Душа Кирилла пела, он воспрянул духом и решил, что сегодняшний вечер определенно прожит не зря.

– Он ненормальный! – простонал растерянный критик. Сидя на полу, он ощупывал лицо.

– Да оставьте же меня! – прошипел Кирилл на Макса и профессора, которые по-прежнему держали его. – Ладно, не буду я его трогать, пока хватит!

– Что происходит? – С этими словами в комнату вошла сутулая молодая женщина с невыразительным лицом и длинным носом. Это была Лиза, дочь Адрианова, единственный его ребенок, родившийся к тому же достаточно поздно. Как это нередко случается с детьми знаменитостей, природа сполна отыгралась на ней за те дары, которые выделила в свое время родителям. У Лизы не было ни ядовитого шарма матери, ни импозантности отца, не говоря уже о его литературном таланте. Однако от нее с детства ждали каких-то особенных свершений, и чем более явно выражалось это ожидание, тем больше Лиза замыкалась в себе. В конце концов, разумеется, все смирились с тем, что она обычный человек, просто хорошая женщина, хорошая жена и хорошая мать двоих детей, – но, прежде чем это произошло, Лизе пришлось изрядно натерпеться. До сих пор у нее был замкнутый, настороженный вид человека, вынужденного держать круговую оборону, и требовалось нешуточное усилие, чтобы заставить улыбнуться это хмурое, некрасивое лицо.

– Друг Виктории побил Льва, – трагическим шепотом сообщила ей мать.

– Какой же он лев, если его побили? – весело спросил блондин, вошедший вслед за Лизой. Это был ее муж, Филипп Ермолов. Подвижный, обаятельный и приветливый, он составлял занятный контраст со своей супругой. – Привет, Макс! Ну вот, мы опять пропустили все самое интересное.

– Это должно быть смешно? – сухо спросила Илона Альбертовна.

Критик осторожно сел в кресло, пригладил волнистые темные волосы и стал протирать очки, подобранные с пола. Профессор Свечников, оставив Кирилла на Макса и секретаря Олега Петровича, подошел к Подгорному и стал осматривать место, куда пришелся удар.

– Ради бога, простите, Валентин Степанович, – пробормотала растерянная Виктория.

– Ничего, ничего, – успокоил ее хозяин дома и улыбнулся. – Я и не подозревал, что ваш друг так чувствителен к критике в ваш адрес!

– Да уж! – хмыкнул Макс, покосившись на Викторию.

Подгорный громко объявил, что не в его привычках находиться там, где ему не рады, и что он собирается незамедлительно вернуться в Москву. Однако Адрианов стал уговаривать его остаться. В конце концов, Лев ведь хорошо знал его покойную жену, и они собрались здесь вовсе не для того, чтобы ссориться. Лично он будет очень огорчен, если Подгорный уйдет. А потом, Наталья так старалась, приготовила его любимое мороженое. Услышав про мороженое, критик малость смягчился.

– Хорошо, – сказал он наконец, – я остаюсь, но исключительно из уважения к вам, Валентин Степанович. Только пусть этот господин, – он подбородком указал на Кирилла, – держится от меня подальше!

– А может быть… – несмело начала Илона Альбертовна. Она хотела предложить, чтобы буян и бузотер Кирилл удалился, но секретарь Адрианова опередил ее.

– Не волнуйтесь. Я сяду между ними и прослежу, чтобы все было хорошо.

Мягкий, очень спокойный голос. Даже не спокойный, а успокаивающий, вселявший надежду, что все будет именно так, как должно быть. Невольно Виктория поглядела на Олега Петровича внимательнее.

– В самом деле? – с сомнением проговорила Илона.

– А еще мы посадим между ними Кавериных, – вмешалась Лиза. – Они еще не приехали?

– Надя звонила, передавала, что они задержались в дороге и будут позже. – Илона Альбертовна беспомощно пожала плечами. – Сколько хлопот, сколько хлопот, – она понизила голос, – и из-за кого!

Олег Петрович отошел. Филипп зевнул и прикрыл рот рукой.

– В любом случае, – сказал он скучающе, – все это скоро кончится. – Он обернулся к жене. – Ты сказала Наталье, чтобы она подавала на стол?

– Да, конечно.

– Неужели этот новый секретарь тоже с нами сядет? – с тревогой спросила Илона Альбертовна, до которой наконец дошел подтекст фразы Олега Петровича. С ее точки зрения, секретарь был чем-то вроде прислуги, и она сомневалась, что его присутствие за столом целесообразно. Было бы куда лучше, если бы он остался на кухне вместе с Натальей, дочерью домработницы Машей, которая помогала ей по хозяйству, и шофером Доронина.