Говоря о заслугах и месте Вельтмана в истории изучения "славянской мифологии" и славяноведении в целом, надо учитывать не только сделанные им наблюдения и выводы, не только то, что он одним из первых широко использовал исторический и сравнительный методы, но и влияние, оказанное его личностью и трудами на формирование исследовательского сознания, школы русских славяноведов, историков языка, общественной мысли, культуры.
Пример Вельтмана увлекает молодого И. И. Срезневского, который пишет своей матери: "Вельтман… пишет несравненно лучше, чем говорит, но говорит умно, весело и задумчиво вместе, добр, прост, окружен книгами, беспрерывно работает, чем и живет". "И прежде всего о Вельтмане… Я сознавал в нем великое дарование, — я нашел в нем — истинно доброго человека, душу, которая рада найти сочувствие с другою душею, душу художника и — Русского Человека… Я не в состоянии забыть его, не в состоянии не быть его поклонником". А позже Срезневский — уже крупнейший филолог — создаст свой знаменитый "Словарь Древне-русского языка".
Срезневскому вторит будущий крупный знаток русских сказок А. Н. Афанасьев. "Кроме искреннего моего уважения к Вашему таланту, и прежнего и нынешнего, — пишет он автору "Светославича", — я в Вас просто влюблен; Ваш прием очаровал меня, Ваша беседа всегда услаждала душу мою…"[69] Вполне возможно, что увлекательные изыскания Вельтмана сыграли какую-то роль в том, что А. H. Афанасьев обратился к изучению русской мифологии, подготовив и издав наиболее полный свод наших сказок.
Увлеченность Вельтмана поисками в малоисследованной области славянской мифологии, на каждом шагу приводившими к необычайно интересным сопоставлениям и размышлениям, оказывала сильнейшее влияние на его литературное творчество. «Светославич» является тому ярким примером. Щедро рассыпанные по "го страницам мифологические реалии были тщательно продуманы автором и образуют вместе оригинальную гипотезу о происхождении североевропейского и славянского язычества. Переданная в романе художественными средствами, она получает объяснение в примечаниях, которые, видимо, были продуманы автором еще до создания основного текста.
Вельтман предполагал в 1835 г., что рождение славяно-германской мифологии было связано с пранародом Азаланда — описанной в «Диалогах» Платона Атлантидой. Потомками атлантов были филистимляне, вождь которых Голиаф (Геоа-Хельг-Атта) потерпел поражение от библейского царя Давида. Магами-финикянами сиро-палестинская (ханаанейская) мифология была перенесена в Северное Причерноморье. Затем жившие в низовьях Дона ваны ("финны-пуны-финикяне"), объединившись с обосновавшимися в Приазовье азами, в I в. до н. э., во главе с Одином двинулись на север, принесли свои верования к народам Северной Европы и распространили их от Скандинавии до Уральских гор.
Таким образом, подмеченные Вельтманом признаки индоевропейского единства были объяснены тем, что азы — азиатский кочевой народ древнего происхождения — и ваны, продвигаясь с юго-востока на северо-запад Евразии, оставили всюду, следы своей культуры. Поэтому следы почитания скандинавского (азского — по Вельтману) бога Тора оказываются в романе на Днепре (где на месте Киева стоял временный Азгард). От имени Тора произведено название Днестра — Данастора, так же как Днепра — от Перуна (Дана-Перун). В Дон впадает речка Большой Тор, на которой поклоняются "Божичу Туру". Знаменитые каменные бабы в южнорусских степях, на реке Самаре, по Вельтману, посвящены скандинавской богине вечной молодости Фрее (Фрейе). В древнем Новгороде, на месте еще более древнего города финнов — Ванов, поклоняются "Богам Дубравным" и т. п.
Построения Вельтмана представляли собой интерпретацию первых глав "Саги об Инглингах" исландского писателя XIII в. Снорри Стурлусона, в которых рассказывалось о предках скандинавов, вышедших из Азии во главе со своим вождем Одином.[70] Не только Вельтман, но и большинство исследователей XIX в. относилось к «Саге» с глубоким доверием. Капитальное исследование, бесповоротно опровергающее достоверность первых восемнадцати глав "Саги об Инглингах", появилось много позже.[71] Для этого ученым было необходимо отказаться от метода «голых» звуковых сопоставлений и накопить более «вещественный» материал о жизни и передвижениях народов, в котором не оказалось никаких следов азов и ванов.
Хотя представление Вельтмана о происхождении индоевропейской мифологии оказалось не более верным, чем его фантастический источник, его работы, и особенно художественные, не только увлекательны, но и содержат много верных, интересных наблюдений. Например, "тьмуглавый змей" не напрасно сделан воеводой всей нечистой силы, а Волос — главным богом новгородцев-язычников. Последний соответствует, по изысканиям Вельтмана, индийскому Вишну — «тысячеименному» божеству.[72] "Руссы, гражданство Славянское, при обетах произносили: "Да имеем клятву от бога (вышняго) и в него же веруем в Перуна (карающего, громоносца) и в Волоса скотья бога (гауспати)".
Продолжая сопоставление, Вельтман отмечал, что "Виджая, витязь, Вишну в свойстве победы, витяжства, изображался в Индии на знаменах, едущим на птице гаруда. Он имел тысячу голов и вооруженных рук… Найденное в г. Ретре (городе прибалтийских руссов. — А. Б.) знамя имело именно это изображение…"[73] Отсюда, после победы христианства, — "тьмуглавый змей", возглавляющий сонм противостоящих Христу нечистых сил. В новейшем исследовании мы читаем, что Святовит почитался в Арконе и у других балтийских славян в качестве могущественнейшего из богов. "Идол его был четырехглавым и находился в большом, храме. Святовиту были посвящены белый конь и оружие… Определяя важное значение Святовита (первая часть имени которого действительно происходит от слов «свят», "святость".- A.Б.). Гельмгольд называет его "богом богов" (Deus deorum)… Для восточных славян таким "единым богом в небесах" был Род" (по Вельтману — Волос).[74]
Но в русском эпосе и сказках многоголовый змей связан также с кочевниками, постоянно угрожавшими славянам-земледельцам. Это тоже отражено в «Светославиче», где рядом с драконом стоит Кощей — "это слово является со времени войны с половцами, когда и пленные из поганых обращались в прислугу. В песни о полку Игореве кощей означает именно челядинца Половецкаго… В Ипат<ьевской> л<етописи> под 1170 г. кощей Иславича Гаврилкова бежит от него и дает весть Половцам, что Русские Князья поднимаются на них войною. В Летописи Кончак называется безбожным, в Слове о полку Игореве поганым кощеем".[75] И так далее.
Многочисленные примечания к "Кощею бессмертному" и "Светославичу, вражьему питомцу" играют в романах особую роль. Они были призваны не только разъяснить вплетенные в ткань произведений древне-славянские понятия, слова и выражения, но и закрепить авторские находки и гипотезы в сознании читателя. Примечания, многие из которых в настоящее время сами требуют пояснений, представляли, по замыслу автора, неотъемлемую часть текста. Романы основаны на глубоком знании русской истории, приобретенном Александром Вельтманом в результате самоотверженного исследования многоязычных источников. Проблемы исторической науки, увиденные как проблемы национальной истории и культуры, питали корни авторских замыслов и во многом определили, видимо, сам характер повествования. Романы должны были не только развлекать и воспитывать, но и стимулировать интерес общества к древней истории Отечества, и они выполняют свою задачу.
