– Глупость! – отрезала Люська, услышав про мои метания. – Вчера тебе было надо. Надо!

– Да?

– Обязательно. Я вообще удивляюсь, как ты эти три недели держалась тут без меня. Ни выпила, ни расслабилась, ни тарелку не разбила об чью-то подходящую голову.

– Надо было об Нинкину. А то она совсем на мою села, – согласилась я, мучительно поднимаясь с кровати. Сонька радостно скакала по матрасу в ожидании кормежки. Чем ее в Люськином доме кормить, я даже и представить себе не могла. Остатками копченой колбасы? Маринованным чесноком?

– Орет?

– А то. Я же на ее территорию вперлась, даже коты теперь к ней вернулись. Бивис-то еще может у мамы пожить, а Батхеда Сонька так за хвосты издергала, что он только у Нинки теперь и отсиживается.

– Ладно, прорвемся. Ты как?

– Пока не знаю, – потянулась я. – Надо ребенку что-то поесть дать. Как ты думаешь, что бы ей придумать?

– Ма-ам! – проорала Люська, совсем как в детстве, таким беспомощным, но по-детски эгоистичным голосом.

– Что, Людок? – через мгновение всунулась в комнату тетя Шура. Вот это сноровка. Вот это материнская забота. Мне до такого как до звезды, Сонька меня иной раз часами дозваться не может. А когда я, к примеру, в ванне рыдаю, то вообще…

– Ой, ну вот ты опять «Людок»! – возмутилась Люська.

– Ну, прости, – пожала плечами тетя Шура. – Так что? Может, покормить Сонечку? Сонечка, кашку будешь? Бабушкину Шурину кашку? Ага? Ах ты маленькая, ах ты сладенькая!

– Чудеса, – восхитилась я, глядя, как Соня исчезает в дверном проеме, идущая на тети-Шурин голос, как ослик за морковкой. Одной проблемой стало меньше, но остальные остались. Стоило спиртному жару выветриться из моего подсознания, как оно снова заныло, засаднило открытой раной – как же, как же сделать так, чтобы все возвратилось на свои места? Как же вернуть Дениса, как заслужить его любовь?

– Заслужить? Ну ты и дура, – в который раз поразилась Люська, но задумалась над моими словами. – Так ты все-таки хочешь его вернуть?

– А то! – честно призналась я. Как бы я могла жить без него, я не представляла. Я вот уже три недели только и делала, как ждала, когда он разрешит мне вернуться домой.

– Зачем?

– Ну… чтобы…

– Понятно. Ладно, – пожала плечами Люська и горько вздохнула. – Я, конечно, знаю, что тебе делать.

– Что? Экспертизу? – заинтересовалась я.

Идея Люськи была проста, как все гениальное. Правда, я не говорю, что она легка или вообще исполнима, особенно в моем случае, но она предельно проста. Я, кстати, также не утверждаю, что идея ее умна. Подруга решила, что мне надо сначала не экспертизу бросаться делать, а привести себя в порядок. Это я уже перефразирую, потому что Люся сказала об этом так:

– Тебе надо предстать перед ним хоть в каком-то потребном виде. Подлатать фасад и прочее.

– Но я… ведь дело-то не в этом, – слабо защищалась я.

– Вспомни свое отражение в зеркале и скажи мне честно, что ты всерьез полагаешь, что дело не в этом. Да с таким пугалом никто жить не захочет! – возмутилась она.

– Тут ты права, – согласилась я. – Но только что я с этим могу сделать? Если уж я уродилась такой, то остается только принимать все как есть.

– Да что ты! Уродилась ты нормальной, только кто-то тебе по дороге крышечку сдвинул, вот ведь проблема, – отмахнулась Люська и тут же прочитала мне лекцию, общий смысл которой сводился к тому, что не антураж красит женщину, а женщина антураж и что ходить с впалыми щеками и синяками под глазами уже не модно. – Мы не в начале двадцатого века, в конце концов, когда была мода на кокаин, чулки и длинные курительные трубки.

– И что ты предлагаешь? – переспросила я. Оказалось, что речь шла о совершенно определенных вещах: маникюре, педикюре, всяких там процедурах, которые я когда-то очень даже любила. Не в этой, в прошлой жизни, когда еще работала в клинике и жила рядом с Люськой. До замужества, одним словом.

– Кстати, у меня тут в клубе накопились баллы на гостевые визиты, так что одноразовое посещение всех радостей жизни я тебе гарантирую, – порадовала меня она. – Только давай не сегодня, а то у меня голова и так болит, а там еще сауна, массаж, бассейн. Слишком много на простую русскую женщину, перебравшую вчера с самогоном.

– Так это был самогон? – ахнула я. Люська победно кивнула.

– А ты не поняла? Вот ты наивная чукотская девушка. Только я-то тебя плохому и учу, больше некому. Теперь можешь смело всем говорить, что ты пила чистый самогон на рябине. От деда моего, из деревни.

– Об этом я помолчу, пожалуй, – после некоторого размышления ответила я. А подумала о том, что скажет папа, если узнает, что я у Люськи пила самогон. Ой, не погладит он меня по головке. Мысли мои, видимо, были столь прозрачны, что Люська, считав их с моего немного припухшего круглого щекастого лица, нахмурилась и разразилась каскадом упреков в том, что я как была трусиха бесхребетная, так и осталась, ничто меня не исправит.

– Тебе двадцать пять лет, у тебя дочь. Тебя муж выгнал, и я тебя дома нашла в халате с пятнами от детского пюре. С дырками под мышками. И ты хочешь сказать, что тебе важно, что скажет папа?

– Ладно, ты права. Значит, теперь мне положено гордиться, что я пью самогон? – ухмыльнулась я.

– Да, – важно кивнула Люся. – А завтра, после нашего дня СПА, ты вообще у меня засияешь, как начищенный пятак. И вообще, пора тебе за себя браться, похудеть немного, кремами снова мазаться начать. Высыпаться, в конце концов.

– Попробовала бы ты высыпаться с Сонькой, – грустно пожаловалась я. Как ни крути, а трудным был весь последний год, очень трудным.

А назавтра мы с Люськой действительно отправились в ее клуб, и мама, вопреки моим страхам, почему-то очень одобрила эту идею, хотя Людмилу в целом она не одобряла никогда. Скорее терпела от безысходности, ведь больше-то я ни с кем не общалась. Сидела сиднем дома, что, как говорила мама, тоже неправильно. Про самогонку я, конечно, малодушно умолчала, в остальном же все про вечер рассказала и про то, что Люська считает, что, может быть, мне надо как-то отвлечься и немного заняться собой.

В клубе было чисто, пустынно и просторно. Мраморные стены холла отражали звук, разнося эхо до самого потолка. Все кругом улыбались, а из-за дверей раздевалки доносился смутный гул и шум воды – где-то там был бассейн. Я прошла вслед за Люськой к своему шкафчику, огляделась, стесняясь того, что придется вот так переодеваться в людном месте, но желание упасть в мягкую теплую голубую воду оказалось все же сильней. И оно стоило того, я это поняла, как только сделала первую пару гребков, когда увидела, как яркое зимнее солнце играет, прыгает зайчиками по чистой воде.

– Хорошо? А, хорошо же? – отплевываясь и смеясь, дергала меня за руку Люся.

– Не то слово! – прокричала я, перекрывая шум воды.

– Там еще и джакузька есть, можно попу пощекотать, – сказала она, хохоча. – У тебя такой вид, будто ты из дикого леса только что вышла. Давай, Машка, расслабляйся и ни о чем не думай.

– Хорошо, – согласилась я и отдалась в ее добрые руки. Как же давно мы не были нигде вместе. Даже странно, будто моя жизнь развалилась на два отдельных куска, будто две планеты – моя жизнь до Дениса и после. Как в журналах: до и после, только мое «после» было значительно хуже моего «до». Когда-то мы с Люськой целыми вечерами болтали по телефону, ходили друг к другу в гости безо всяких там звонков и приглашений, придумывали всякие смешные штуки типа модных показов из маминых ночных рубашек. Дразнили Нинку мою, когда та еще не вышла замуж за своего Юрика и не остервенела. А потом появился Денис, и он как-то незаметно, но твердо оттеснил всю мою старую жизнь, отделил ее от меня, сделал это, ни слова не говоря. А потом и вовсе оставил где-то на обочине, заполнив весь мой мир без остатка. Тот самый мир, который сейчас такой пустой и больной. Люська, словно услышав мои мысли, подняла голову, мы лежали в сауне в этот момент.

– О чем думаешь? – спросила она. – А знаешь, я ведь даже рада, что так все получилось. Как-то мы с тобой в последнее время редко встречаемся. Алтуфьево – это же другой свет.