И все остальное время, пока мы сидели у Сережки, Леночка была самой веселой по той же самой причине — потому что почти ничего не знала. А вот нам троим веселиться было не с чего.

Они, Витька с Леночкой, уехали примерно через час.

Мы остались с Сережкой вдвоем. Я думала, что он, может быть, теперь мне что-то расскажет. Нет, легче было бы Кощея Бессмертного уговорить рассказать тебе какую-нибудь сказку, чем вытянуть хоть что-то из Сережки, да Кощей как раз с удовольствием рассказал бы что-нибудь о себе, а Сережка — хоть бы слово.

И тогда я взяла и ото всей такой жизни напилась. Я пошла в магазин, купила большую бутылку вина и напилась. Мне, правда, для этого хватило двух бокалов. Я напилась первый раз в жизни и знаю, что больше этого никогда не повторится, потому что я такое стала от обиды и всего остального вытворять, что легче застрелиться, чем все это вспомнить, а уж пересказывать — это ни за что.

А потом, пьяная, я уснула.

Когда я проснулась, было уже не раннее утро. Сережка спал рядом. На мне были трусики и больше нечего. Сережка был одет полностью, то есть он был и в рубашке, и в брюках.

Он, наверное, сильно измучился за все те дни, сидел, сидел рядом со мной спящей и тоже уснул, даже не сумев раздеться.

Мне было обидно. Я наконец его нашла, а все плохое не прошло. И ночью мы просто спали, и больше ничего, но это я сама виновата, потому что не надо было напиваться.

Я, стараясь не разбудить Сережку, перебралась через него и пошла в ванную. А когда я вышла оттуда, то он был уже на кухне и готовил завтрак.

Я надела халатик, села за стол и стала ждать, когда он начнет меня кормить. Правда, есть мне совсем не хотелось.

Я только выпила кофе. А Сережка сидел и молчал и не спеша ел. Оказывается, он был такой голодный, что так, не спеша, он и съел все, что приготовил и для себя, и для меня.

Эта стерва Лилит, она что, она совсем не кормила его там?

— Сережа, — спросила я, — а ты, может быть, в нее, правда, влюбился?

— В кого? — спросил он.

— В нее, в Лилит.

— Я не знаю никакой Лилит, — сказал он.

— Хорошо, в ту девушку, которая тебя там держала.

Он промолчал, и я испугалась: а вдруг я угадала?

— Сережа, — сказала я, — а может быть, тогда мы станем хорошими друзьями?

— Ты с ней? — удивился он.

— Нет, мы с тобой. Ну, так всегда говорят, когда расстаются.

— Ты хочешь со мной расстаться?

— Не знаю, когда ты ответишь на мой вопрос, тогда я буду знать.

— Какой вопрос?

— Ты любишь ее?

— Кого, Маша?

— Хватит притворяться, ты прекрасно понимаешь, о ком я спрашиваю, — не выдержала я.

В это время зазвонил телефон. Сережка пошел в комнату и взял трубку.

— Да, — сказал он. — Да, это я.

И потом он почти минуту молчал и слушал. А потом сказал:

— Хорошо, я сейчас приеду.

— Кто это звонил? — спросила я, потому что мне стало очень тревожно.

— Ты раньше не задавала таких вопросов, — ответил Сережка.

— Это было раньше.

— Маша, мне бы хотелось, чтобы между нами ничего не изменилось. — И он нежно провел рукой по моим волосам.

— Куда ты собираешься ехать?

— Я ненадолго.

— Скажи куда?

— Маша, я скоро вернусь.

— Ты едешь к ней? Ты опять едешь встречаться с ней?!

Он ничего не ответил и быстро вышел.

Я хотела побежать за ним. Нет, не остановить его, я хотела узнать, куда он едет, я бы, наверное, смогла, если бы очень постаралась, потому что он не знает, что у меня сейчас другая машина, и не думал бы, что я еду за ним. И я уже подбежала к двери, но тут вспомнила, что я в одном только халатике.

Я быстро натянула на себя первое попавшееся, что было — джинсы и кофточку, — и выскочила на улицу.

Его машины около дома уже не было. Я подбежала к «Ниве». Я подбежала к ней и остановилась.

Я все равно уже не догоню его, да и на этой машине я не смогу за ним угнаться. Нужно забрать свою обратно. Только если бы я была и на своей, толку никакого не было бы, потому что мою «БМВ» он сразу узнал бы.

Но я все равно бессознательно полезла в карман за ключами. Ну вот, в придачу ко всему я и ключи забыла дома. А вместо ключей я вынула из кармана плоскую заколку.

Я смотрела на нее и не понимала, откуда она у меня взялась. И вдруг я вспомнила — и я все поняла. Я поняла все, все. Чего-то, может, я не знала, но главное я поняла, потому что я видела уже точно такую же заколку. И дело было даже не в заколке, она была просто толчком к моему пониманию.

Ну, вот, например, проснулся человек в темной комнате и сам не знает, где он находится (не сомневаюсь, с мужчинами такое может быть). И он понятия не имеет, что это за комната — начинает ее обходить, ощупывать мебель, и ему уже кажется, что место это какое-то знакомое, был он здесь.

Но до конца не может еще понять, к кому именно он попал в гости так неожиданно, но еще немного — и догадается. И вдруг он спотыкается о диван, падает на него, чувствует рядом с собой нежное женское тело и запах очень знакомых духов, и он догадывается наконец — он в комнате своей любовницы, потому что эти духи он сам ей дарил.

Он, радостный, начинает ее обнимать, целовать. А она испуганно кричит, протягивает руку к светильнику, включает свет… И оказывается, что совсем он не в такой ему знакомой квартире своей любовницы, а в такой ему знакомой своей собственной, и рядом не его любовница, а его жена, и вместо: «Любимый, как долго я тебя ждала», он слышит: «Совсем очумел, придурок?» А он не очумел, он просто подарил своей жене точно такие же духи, чтобы закрыть глаза и видеть в мечтах свою любовницу вместо нее.

Вот так же и у меня — я «ходила в темноте», но я много думала над всем, что происходит, и уже в подсознании начала понимать все, но до сознания еще не дошло. И вот эта заколка. Нет, она была не духами, она была включенным светом. А с духами можно сравнить бейсболку.

Я побежала обратно. Я взяла ключи, но ключи не только от машины, и снова выскочила на улицу. Сейчас я не сомневалась, куда именно мне нужно ехать.

…Я осторожно вставила ключи в замок и осторожно открыла дверь. Осторожно (сейчас я все делала осторожно) переступила через порог и осторожно закрыла за собой дверь.

Я была сейчас в той самой квартире, куда в прошлый раз привозила Феликса, из окна которой вылезала на карниз, в квартире Леночкиной знакомой, да и моей тоже, Риты Мищеркиной.

И я сразу услышала тихие голоса. Тихими они были не потому, что тихо говорили, а потому, что дверь в комнату, где разговаривали, была закрыта, а так — говорили нормально, не громко и не тихо.

Я подошла к двери, из-за которой доносились эти голоса, и стала подслушивать.

— ..чтобы убедиться в этом, тебе не обязательно было меня вытаскивать сюда, — говорил мужской голос. — Если бы я что-то рассказал, ты бы уже об этом знала.

— Я тебя позвала. Но ты сам разве не хотел меня увидеть? — чувствовалось, что женщина говорит это с нагловатой улыбкой.

— Хотел.

— Тогда чем же ты недоволен? Ты хотел меня увидеть, и вот я здесь, рядом с тобой. Могу быть еще ближе. Никто тебе не мешает быть даже во мне.

И у них там послышался шум, возня. Я хотела войти в комнату, протянула даже руку к ручке двери, но вдруг решила: пусть — если так, то пусть, а я лучше сейчас просто уйду.

Если он такой, то он мне не нужен.

Но в это время я услышала его голос.

— Сядь и успокойся и будь женщиной, а не шлюхой, какая в общем-то ты и есть. Не надо пытаться изнасиловать мужчину, тем более я тебе за это все равно не заплачу.

— Я шлюха? — возмутилась она. — Ты это мне говоришь? Ну, хорошо, Сережа, но ты об этом еще пожалеешь.

— Я давно жалею, что знаком с тобой.

— Ну хорошо. Что ты еще хочешь узнать? — спросила она, и в ее голосе чувствовалось раздражение, оскорбленное самолюбие.

— Мишель ты убила?

— Тебе ее жалко? — это было сказано с усмешкой.