Допустим, он узнал о Вадике, ему рассказали. Но он может сказать мне об этом, а не говорить, что ему все равно.

Поэтому прежде чем бросить его, мне нужно было выяснить, что же произошло.

Поэтому я пока еще не успокоилась.

— Что случилось, почему ты даже не хочешь разговаривать со мной? — начала я немного по-другому.

— Давай не будем, Машенька, больше ничего обсуждать.

Закрыли эту тему.

— Закрыли и забыли?

— Маша, все. Я не хочу больше об этом говорить.

— Значит, ты меня простил? — Я начала немного злиться.

— Маша, извини, но я не могу обсуждать этого.

— Почему?

— Слушайте, ребята, — не выдержал и вмешался Витька, — давайте вы разберетесь в ваших семейных делах потом, когда останетесь вдвоем. — Говорил он, как всегда, спокойным голосом, без всякого раздражения.

— Нет, — сказала я, — я не согласна. Пусть он скажет, в чем я виновата перед ним.

— Маша, могу только еще раз попросить, что все разборки без меня, — повторил Витька.

— Нет, при тебе. Я хочу, чтобы он все сказал при тебе.

— Перестань, Маш, — попросил уже Витя.

— Нет, не перестану. Пусть скажет, в чем я виновата перед ним, — повторила я, — кроме… — я немного замялась, но решила, что пусть и Витька знает, — кроме Вадика.

Пусть расскажет. Он же твой лучший друг, он тебе все равно потом расскажет, без меня. Тогда почему не при мне?

И Сережка стал рассказывать, потому что вдруг разозлился еще сильнее.

— Вадики, Владики, Галины, Мишель, группники, которые там устраивались и за которые тебе платили. Тебе что, денег не хватало? — спросил Сережка со злостью у меня. — Или за деньги совсем другое ощущение?

Если бы я стояла, я бы упала от такого бреда, но я сидела в машине, и упасть можно было разве только вместе с ней в кювет.

— О чем ты говоришь? Какие группники, какие деньги, какая Галина и Мишель? Да я их всех только и узнала после того, как ты исчез, а до этого я о них понятия не имела, только Вадика знала, и то я познакомилась с ним в тот день, когда ты, как сволочь, убежал, а мы должны были идти в театр.

— Маша, а откуда я, по-твоему, всех этих людей знаю сам, я никого из них не знал, кроме Мишель разве, и то видел ее только раза два, не больше. Ну откуда я все это знаю?

— Я не знаю, откуда ты знаешь. — Но вдруг я догадалась. — Тебе обо всем этом рассказала Лилит.

— Кто? — удивился Сережка.

— Не надо делать удивленное лицо и говорить, что ты ее не знаешь.

— Да я действительно не знаю никакой Лилит. — Он это сказал, но я почувствовала, что что-то здесь не так, тем более я ведь знала, что женщина его украла, а он теперь это хочет скрыть.

— А кто тебя приказал привязать к трубе, по которой ты мог бегать только из стороны в сторону, как собака на цепи по проволоке?

— Меня к трубе приковали только часа за два до вашего появления, а так меня просто закрывали, но мне это надоело, и я решил уйти, тем более они забыли закрыть дверь. Но у меня не получилось, и я только зря троих человек немного покалечил.

— Так тебя за это так избили? — пожалела его я.

Но он не захотел, чтобы я его жалела.

— Не важно, — сказал он.

— Хорошо, значит, ты хочешь сказать, что никакой женщины там никогда не было и вообще не женщина виновата, что тебя там держали? Ну, скажи, только честно.

Сережка промолчал.

— Молчишь, значит, знаешь, о ком я говорю. Хочешь, я тебе ее опишу? Правда, я сама ее не видела, но знаю, что она ходит в темных очках и бейсболке. Ты не знаешь такую?

Сережка вздохнул.

— Знаю, — сказал он.

— И это она тебе все рассказала. И о том, что я занимаюсь сексом с гомосексуалистами, и о том, что вместе с Мишель трахаюсь за деньги у нее дома, и еще, наверное, много всего подобного. Правильно?

— Правильно, — согласился Сережка, голос у него был странный, как будто он не хотел с этим соглашаться.

— Так вот, Сереженька. Все, что она тебе рассказала, все это правда, но только правда не обо мне, она все это рассказала о себе, только с маленьким изменением, она свое имя изменила на мое. Это она, Лилит, все это делала, а рассказала как будто я, и я знаю почему, во-первых, потому что она тебя любит и хотела, чтобы ты стал ненавидеть меня, и тогда бы она смогла соблазнить тебя. И если ты не веришь, что это так, как я сказала, что она все свое переложила на меня, и если скажешь, что у тебя ничего никогда с ней не было, то я уйду сейчас. Витя, останови машину. — И я стала дергать ручку двери, пытаясь открыть ее.

Витя понял: в том состоянии, в котором я находилась сейчас, я смогу выйти и на ходу, — и затормозил.

Сережка взял меня за плечо, придвинул к себе.

— Поехали, Витек, поехали, я ее подержу до дома.

— Ты мне веришь? — требовательно произнесла я.

— Да, — ответил он.

— Кто такая Лилит? — поинтересовалась я.

— Не знаю, — соврал он.

Ну ничего, я решила, что пока хватит. Пусть он немного отдохнет, а потом я продолжу допрос, он мне все расскажет, потому что я имею право знать, за что я так мучилась и за что меня мучили другие.

Но на всякий случай я еще раз спросила:

— Ты честно мне веришь? А то, может быть, ты только делаешь вид, потому что боишься, что я уйду от тебя? у Витька почему-то рассмеялся. Редко кому, наверное, приходилось видеть смеющегося Косаря. Только я не понимала, что его так рассмешило.

— Я честно тебе верю, — сказал Сережка и, взяв меня за плечо, прижал к себе.

— А то, что было с Вадиком, это ты сам виноват, — решила я уж все сразу закончить.

— А что было с Вадиком? — задал вопрос Сережка.

— Кажется, начинается сначала, — устало вздохнул Витька.

— Так что было с Вадиком?

— Если ты меня простишь, то я тебе расскажу.

— А может, ты сначала расскажешь?

— Нет, сначала пообещай, что ты меня простишь. Потому что ты сам виноват во всем.

— Кажется, ты это уже говорила, но только не сказала, в чем я виноват.

— В том, что я тебе изменила.

— Ребята, хватит, а? — сказал Витька немного раздраженно.

— Хорошо, — согласился с ним Сережка и сказал мне:

— Потом поговорим.

Это было нечестно, потому что сначала он должен был бы простить, а потом уже разговаривать, а он собирался сначала говорить, а потом уже простить, я ведь сама во всем призналась, а он сам во всем был виноват. Но это ладно, я ему смогу доказать, что он виноват сам. Сережка, я уже говорила, он не глупый и не упрямый, и он поймет, тем более если увидит, что сам виноват.

Я прижалась к нему и положила голову на его плечо. А он нежно обнимал меня. И мне снова стало хорошо. Конечно, лучше бы было обойтись без объяснений о Вадике, тогда бы было еще лучше, но пусть уж будет так, тем более тогда я совсем перестану чувствовать себя виноватой и смогу спокойно потребовать у него рассказать: было у него еще что-то с этой Лилит или нет.

Мы пошли к Сережке домой.

Но сейчас, когда первые впечатления прошли, когда Сережка снова оказался дома, он стал вдруг молчаливым и задумчивым, и чувствовалось, что ему как-то немного не по себе.

Он сразу пошел в ванную, умылся, переоделся, но настроение его от этого не изменилось.

— Короче, ребята, — сказал Витька, — все это очень хорошо, но, как я понимаю, на этом все не кончилось. Серега, здесь замешана какая-то женщина. Ты говоришь, что не знаешь ее, но, может быть, знаешь что-то о ней? Ее нужно найти, или у вас и у меня будут еще неприятности.

— Я знаю о ней, — сказала я, — только то, что она ходит в бейсболке и темных очках.

— Серега, — обратился Витька к Сережке, — ты же ее видел?

— Я ее видел только в таком виде и понятия не имею, кто это такая.

— Почему ты врешь? — не смогла удержаться я. — Она у тебя была в мастерской, и не один раз. И не просто была, Сереженька, а так, что нам с тобой еще разобраться нужно будет в этом.

— В этом вы разберетесь без меня, — проговорил Витька.