Из будки на переезде вышла тетка в ярко-желтом жилете, за ней мужик в плаще.

– Бензин кончился? – крикнул мужик Бабкину. – Туши свет, сливай воду: на шоссе не сторгуешь, а заправка в Гагарине.

– А-а?

– Чего «а»? Церква тут есть. У бати «Москвич», может, даст малку… Пихай аппарат под навес…

– Вот еще! – заорала тетка. – Буду я чужое стеречь!..

– Пихай, говорю! – прикрикнул на Бабкина мужик и повернулся к тетке.

– Смолкни, а то обидюсь!

Он помог Бабкину приткнуть мотоцикл к будке. Постучал по шлему.

– Поактивней натяни! Соскочит с башки-то.

– Не натягивается, – пробормотал Бабкин.

– Калган у тебя будь здоров! – заржал мужик. – Значит, мозгов много. Как звать-то?

– Влад

– Вован, значит… А я Толян, На краю деревни под раскидистой рябиной, с вершины которой, свесив башку, уставилось вн чучело, в маленьком прудке среди попискивающих нутрий длинным сачком ковырял воду толстый старик в красной синтетической куртке.

– Генералам! – поприветствовал его Толян. – Чего воду мутишь? Старик разогнулся.

– Мотыля вот ловлю на Птичий рынок, не ловится.

– А на Птичке только самцов берут. Ты проверяй.

– Ладно врать-то!

– Точно говорю. Мотыля на половое меж зубов проверяют. Протянулся – самка, отбрасывай. Яйцами застрял – самец. Все научи. Что б вы без меня делали, если б я всю дорогу чалился?

– Кто это с тобой? – перебил Петров.

– Вован с Москвы. Корефан мой. С бабой поругался. Порнуху на ночь ходил смотреть малек. Для сна. Утром пса не вывел, заспал. Пес нагадил. Баба обоих и выгнала. – Толян обернулся к Бабкину. – Так я говорю?

Бабкин пожал плечами.

– П-приблительно.

Петров, насупясь, внимательно осматривал Бабкина.

– Зачем башку мотоциклетную нацепил?

– От дождя, от ветра! – заступился Толян. – Да он ее сымет, дядя Федь. Со временем. Батя прибыл, не знаешь?

– Мне-то какой он батя? – скривился Петров. – Я в религию не верю. Ступай давай, не мешай. Собаку-то пристегни.

Возле церкви мотались на веревке две рубахи и хлопал надутый ветром пододеяльник.

Толян кивнул на церковь:

– В прошлом году грабанули, а не отразилось, денег – как у дурака махры. Собаку-то привязать надо. Не кусается?

– П-почему не кусается? – обиделся Бабкин. – Ку-кусается, когда надо. Церковь была в неубранных лесах. Возле лесов валялась разбитая бочка с побелкой, рваные мешки – под цемента, доски… На ржавых, покоробленных листах схватился невыработанный рас На правом приделе церкви стучал по обрешетке лист оцинкованной кровли.

Из сторожки с тазом в руках и связкой прищепок через плечо вышла старуха в офицерском кителе.

– Э! На катере! – окликнул ее Толян. – Стоять!

– Пошел ты!..

– Чего ты, в натуре? Сама кочегара просила!..

Сразу помягчев, старуха поставила таз на хромую лавочку возле неогороженной могилы.

– Заходите, пожалуйста, в трапезную. Там батюшка. Толян подтолкнул Бабкина:

– Вон домик кирпичный.

Бабкин на всякий случай постучал в обитую коричневым дерматином дверь с наколоченным на ней шляпками обойных гвоздей большим крестом.

– …Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!.. Сзади на Бабкина налетел Толян, вдавливая его в дом. Бабкин шагнул, не посмотрев куда, и сокрушил стоявшие в междверье кастрюли.

– …Слава Отцу и Сыну… – дорокотал невидимый передней бас, и следом впритык раздраженный женский голос крикнул:

– Что там еще?

– С благоприятной погодкой вас, граждане! Каструлю тут… Из трапезной шикнули и продолжили религию.

Бабкин оглядел переднюю. Справа от двери шумел отопительный котел с осколком водомерной трубки, рядом стояли два ведра с углем и таз со шлаком. На котле сушились поленья. В углу кипел чайник. Толян по-хозяйски выключил плитку.

– Все кипит и все сырое.

В переднюю выходили три комнаты. Бабкин заглянул в ближайшую: шесть застеленных раскладушек, икона, лампадка, на подоконнике старинная, книга в протершем кожу деревянном переплете.

Торян замел веником пролитые щи и бухнулся на раскладушку.

– Толковище!.. – усмехнулся он, прислушиваясь к соседней» комнате. – Опять ругаются.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru