Никак не могу постичь: зачем им олений мех и океанские кораллы? Полжизни я положил на всевозможную чепуху. Дай мне минуту покоя. То ли на чепуху я полжизни положил, то ли в раж она вошла: посмотри вокруг, никто такого не носит! что ты, это у всех есть! У всех все есть, одна я… У всех нормальные, один ты…
И правда: один я. Книг не читаю и песен не пою; всем озабочен, плеч не распрямить; нет мне чудесного мига долгие годы подряд. Словно покинула меня вследствие бесконечных этих треволнений приданная мне бессмертная душа.
Была она, крылатая! Незаметно, забыв предупредить, ушла или переметнулась к другому. Унеслась, сбежала, оставив крест на стене да пыльные слайды -- свидетельства угасших озарений. Воспоминания, мутные тени былого сияния, несовместимы с озарениями; природа озарения противоположна природе воспоминания; стартуешь вдоль путеводной нити, намеченной в небе молодыми светилами, а затем, скатившись в какой-нибудь ехидный овражек и набив шишек, начинаешь смотреть только вниз, под ноги. Смело шагаешь по жизни, все безнадёжнее удаляясь от ее истоков, и лишь в редких снах, хрупких, как осенние промёрзшие лужицы, вопреки себе самому продолжаешь летать.
Минуло время. Странно и вдруг переменилось всё. Полёт можно было заработать трудом великим, но радости в нем уже не было. Росло число вдовых ведьм. Исчезали знакомые и соседи. Никто не понимал происходящего. "Василий пропал, вновь у нас потеря, редеют ряды. Глянь, Василиса свободу обрела, сияет, хвост распустила, мегера… тише, мигнёт -- тоже пропадёшь!" Разрешалось уйти куда глаза глядят, отказавшись от имущества и права возврата, и поначалу никто особо не тревожился. Никто не пытался разыскивать сбежавших. А что, плюнуть и пропасть навек! Не для разглашения: Гришка свалил в Тихие Леса, пчёл там разводит, медком медведей закармливает…
Когда не осталось никого из стариков, -- они все канули в безвестность, их следы на песке безжалостно затоптали птичьи лапки, -- пришел наш черёд.
Всё, Митяй, откуковала своё жизнь, сосчитала дела и смолкла, потеряв к нам интерес. Хмельное покаяние, глоток из фляги перед разведкой боем. Скоро рванём навстречу тьме и узнаем, наконец, что же там, за пределами -- или вернёмся со щитом, если пули мимо просвистят. Спешить незачем, спешить уже некуда.
Как думаешь, Митяй, отчего нелады у нас с ними? Может, сами мы и виноваты? Нужно было их тогда, по молодости, к полёту принуждать, плетью выгонять на рассвете, выталкивать босиком на снег и росу: хочешь не хочешь, а не ленись, милая! лети! Лети над нами, безобразными, неси надежду на кончиках крыльев…
В сезон ненастья и тьмы обрушился на мир чёрный ревущий вихрь. Прогарцевал над Пуповинами и много бед наделал. Сломал он что-то в жутком, уводящем в граниты и базальт великом лабиринте, обнажил адово пламя и склепы. Открылось нам: хищны наши симбионты, наши небесные пастыри. Доказательства сего прискорбного факта хранятся в музее новейшей истории; ничего удивительного в том, что музей этот перестали посещать.
Крылатые ведьмы, паразитируя на обитателях завоёванных планет, проводили над ними тайные эксперименты и хранили свои замыслы за семью замками. Никто так и не узнал, как общались между собой пришельцы: словами ли птичьими, интонациями или мимикой; необходимо признать, что их коммуникационные способности оказались чрезвычайно эффективными. Сообща старались они изменить генотип покоренных и, в конце концов, превращали их в себе подобных существ: в слабовольных, внушаемых, видящих нежные сны вертикальных двулапых уродцев.
Обнажился лабиринт -- сразу закончилось всё. За три военных дня, так и не встретив настоящего сопротивления, отвоевали мы свободу. Не довелось нам, нынешним дедам, исчезнуть в неразборчивой дали. Юнцы наши слушали нас, слушали, на ус мотали, шептались и насмешничали в своих невидимых подвалах, а затем вдруг взяли да и устроили жизнь по-своему. Устроили раз навсегда свою лихую отдельную жизнь, -- кто знает, что выйдет из этого? Не нам, летавшим, судить о том.
Чужестранки не успели умыкнуть нас, выпрямить, переделать зрение, прищепить инстинкт полёта. Но кое-что они нам оставили, не без того: слова и сны, воспоминания и тоску. Ни к чему теперь… Множатся вольеры за бетонной стеной. Недавно соорудили открытый бассейн для водоплавающих, а небеса обнесли мелкоячеистой сверхпрочной информативной сетью, непрозрачной для волн вне оптического диапазона. На длинной магистрали, соединяющей общинный выгон с Галактическим ядром, хитро расставлены селективные ловушки, резонансные капканы, магнитные силки. Крылатые не пройдут! Новые вожди разбили хрупкие соты лабиринта, продавили скорлупу последней кладки: кипяток из шлангов и яд в корм, огненное очищение, легкий свист удавки. Они вовремя раскрыли заговор, спасители наши; они сумели предвосхитить падение небес на беспечные головы отцов. Слава им, мускулистым сыновьям эпохи!
Нет больше птиц, пугающих и прекрасных птиц счастья. Сразу легче стало, законы новые приняты, не боится никто острого клюва. Былой симбиоз официально признан вредным, опасным и противоестественным. Есть надежда с умом использовать развалины, воздвигнуть на их месте современный подземный дворец молодежи и ветеранов. Плодится род как положено, в тепле, во тьме, в питательном гумусе Планеты Земноводных; лоснятся хитиновые покровы, судорога нетерпения сводит ротовое отверстие, -- так хочется скорее превратиться, ступить на собственные ноги, нацепить на закрылки взрослые одежды. И насчет благосостояния подвижки имеются. Спрашивается, о чём горевать?
Тоска по чайкам -- всего лишь колдовство. Магнит, двигаясь мимо проводника, рождает в нём ток; время, струясь мимо нас, тоже вызывает некие электрические чувства. Любовь… То, что уже недоступно, сохранится на фотографиях и в снах. Время, встряхнув нас своим прибоем, уже резвится где-то впереди, вдалеке. У меня нет особой потребности ни догонять его, ни плыть против его течения. Зачем? Оно, в отличие от нас, не нуждается в повторении пройденного.
Прогресс и новый уклад жизни непрерывно приводят меня в совершеннейший восторг. Шампуни, от которых не плачут, космические зонды, нового дня глотки… А инкубаторы! Это же революция в деле яйцекладки, взращения и первичного воспитания: жёлторотого, прямо от скорлупы, -- в общий котел! Все преимущества коллектива ровесников… социум, вовсю направляющий и развивающий индивидуальность… Как же мы, в своё время, без инкубаторов обходились? Нет, поразительно: без телевидения, без магнитофонов, без резинки жевательной, без правильной экономики и гражданских свобод… отчего мы не выродились, в самом деле? Но за молодое поколение я спокоен. Молодое поколение уже не вернёшь к нашей сентиментальной дикости.
Всё путем, Митяй, всё хорошо. Но вот что я заметил вчера: у последыша моего, смышлёного да бойкого, на спинных щитках, за плечами, появился и вовсю отрастает мягкий белый пух, -- две тоненькие ладошки, два прищуренных глаза, смотрящие в небо. В запретную, злую страну.
