— По слову всего товарищества пошлем князю Караче подмогу. Дело это не простое, браты-казаки, и походным атаманом надобно отправить человека бывалого, который знал бы и ратное дело и сноровку в переговорах, случись вести таковые с Кучумом или с какими другими князь ями: может ведь и такое статься, что вслед Караче и Бегишу еще кто из них поимеет храбрость вывернуться из-под кучумовского сапога! Так кого пошлем, казаки?
После короткого затишья — всяк прикидывал про себя имя будущего походного атамана, с которым, быть может и ему придется пойти в опасный путь — круг, заглушая другие имена, дружно прокричал того, кого и сам Ермак мыслил послать к Караче:
— Атамана Ивана Кольцо!
— Разумен драться со степняками!
— Ногайцев громил на Волге лихо, и по сию пору спины чешут!
— Истинно! Ивана слать с казаками!
Атаман Иван Кольцо, старший над «воровскими» казаками, как объявили их московские бояре, еще недавно успешно наказывал ногайских налетчиков на российские окраины. Особой остроты война с ногайской ордой достигла весной 1581 года, когда пятнадцатитысячное войско хана Уруса вторглось в российские пределы. По указу царя Ивана Грозного 5 мая Боярская дума приняла решение срочно отправить посланца на Волгу, чтобы волжские казаки предприняли активные действия против ногайских отрядов, особенно против тех, кто возвращался с Руси, имея пленных и награбленное добро. Казаки Ивана Кольцо дважды громили ногайцев — в августе у реки Самары на переправе, а затем и тех, кто возвращался из-под Темникова. Через малое время казаки общими силами разгромили и сожгли столицу хана Уруса Сарайчик. Эти поражения от казаков заставили ногайских князей и мурз отказаться от активных военных действий на южных рубежах России и просить московского царя «унять» казаков… Прошло несколько лет, и вот теперь, уже в Сибири, бывшим «воровским» казакам предстояло опять сойтись с татарским войском хана Кучума, где изрядное число воинов было из ногайских улусов.
Иван Кольцо снял серую баранью шапку, обнажил крупную, со лба облысевшую голову. Лицо с дважды рубленной левой щекой было строгим — его редко видели смеющимся, разве только тогда, когда враг, спасаясь, вздымал пыль степи, унося голову от лихой казацкой сабли.
— Благодарствую, товарищество казацкое и стрелецкое, за доверие. Послужим Руси, а хану Кучуму подкинем горячих угольков под широкий зад, чтобы впредь не отваживался набеги чинить на наши селения и городки за Камнем, как это делал его старший сын Алей недавними годами назад. Со мной пойдут мои казаки, думаю, сорока человек будет впору. Возьмем по две пищали каждому и свинца с порохом впрок!
— Так и порешим, браты-казаки. Матвей, подай знак княжичу Бекбулату и мурзе Кутугаю одним въехать в Кашлык выслушать решение казацкого круга, — попросил атаман Ермак Матвея Мещеряка, и тот скорым шагом поспешил из ханского городка в поле, где, держа коней под седлами, около голого еще по весне дуба у костра сидели и стояли воины князя Карачи. Приметив идущего к ним Мещеряка, Кутугай вышел из круга татар и поспешил навстречу, шагах в шестидесяти от дерева остановился, с легким поклоном спросил, пытливо посмотрев в глаза казацкому атаману, стараясь угадать решение атамана Ермака:
— Идет казак к наш князя Карача?
Без толмача Еропкина Матвей не мог толком объяснить мурзе суть дела, потому жестом руки сделал знак в сторону Кашлыка, добавив несколько слов:
— Идет! Зови к атаману Бекбулата!
Мурза крикнул что-то своим воинам, к ним подъехали верхом три бородатых татарина, слезли и протянули поводья один мурзе, другой Матвею. Княжич Бекбулат подъехал на роскошно убранном сбруей и покрывалом белом коне.
— Добро, так быстрее доедем, — улыбнулся атаман Мещеряк, вдел ногу в стремя и легко поднялся в седло.
Пока Матвей Мещеряк ходил за татарами, казаки покинули круг и разошлись по землянкам и избам. У крыльца дожидаться посланника князя Карачи остались трое — атаман Ермак, Иван Кольцо да русоволосый толмач Микула, который зябко поеживался в толстом кафтане на свежем ветру с полуночной стороны — истощавшее за зиму тело и в одежде не держало тепло.
Княжич Бекбулат приложил правую руку к груди, с легким поклоном головы через толмача Микулу спросил:
— Что сказать мне князю Караче, атаман? Согласен ли ты выступить в поход против общего врага — незаконного хана Кучума?
Медленными движениями ладоней атаман Ермак огладил волнистую бороду, не торопясь, словно все еще обдумывая принимаемое решение, ответил княжичу, пристально всматриваясь в его черные раскосые глаза:
— Микула, перескажи княжичу, что казацкое товарищество согласно послать Караче ратную подмогу. Поведет казаков атаман Иван Кольцо. Да плохо дело в том, что казаки наши пешие, пришли мы на хана Кучума в стругах, а он по степи бегает, словно сайгак, за ним трудно угнаться!
Скуластое, с длинными отвислыми усами лицо княжича озарилось радостной улыбкой, сверкнули крупные белые зубы.
Микула едва успевал пересказывать торопливую речь молодого татарина:
— Князь Карача в ожидании непременно доброго согласия нашего повелел пригнать сюда табун коней в сто голов. Пущай наши казаки берут их себе, они уже с седлами. Мурза Кутугай готов дать знак своим людишкам, они пригонят коней к Кашлыку безмешкотно. Князю в большую радость будет принять сотню казаков в своем теперешнем становище у Бегишева городка. Карача уже договорился с князем Бегишем о совместной выступлении против Кучумки-хана.
— Доброе дело сотворит князь Бегиш, коль примет участие со своими воинами в походе. Сколь велико его воинство? — спросил атаман Ермак, поглядывая в дальний край ханского городка, где размещался со своими ратными товарищами атаман Кольцо. У трех длинных срубовых построек большой толпой гомонили казаки, прощаясь с теми, кто должен был покинуть Кашлык.
Только на миг задумался княжич Бекбулат на вопрос атамана, потом как бы через силу сообщил, что у князя Бегиша наберется до полутысячи сабель.
— Добро! Прикажи, мурза Кутугай, коней пригнать к городку, а казаки тем часом соберутся в дальнюю дорогу.
Уложив в приседельные мешки провиант и ратный припас на возможно многие баталии с кучумовскими отрядами, Иван Кольцо вывел своих казаков за ров Кашлыка, куда по слову мурзы Кутугая пригнали табун оседланных коней. Не зная, сколько человек пошлет с ними атаман Ермак, татары привели весь табун, но когда увидели, что с Иваном Кольцо всего сорок казаков, гримаса досады застыла на лице княжича Бекбулата, мурза Кутугай даже плетью хлестнул себя по правому сапогу.
— Что лопочет княжич, Микула? Чем недоволен, спроси.
Заранее догадываясь о причине татарского неудовольствия, толмач Микула не без злорадства задал эти вопросы молодому Караче.
— Великий атаман, глаголет сей княжич, — перевел ответ татарина толмач, — посылает в помочь князю Караче так мало воинов. Что могут сделать они против многотысячного войска Кучума? Князь Карача хотел бы иметь в своем стане сто и больше твоих людей! Ишь басурман, чего захотел! — От себя добавил толмач и мотнул головой. — Можно подумать, хочет побить Кучумку только нашими казаками, а сам будет сидеть за бугром да баранину жарить на кострах!
Атаман Ермак тихо засмеялся на эти рассуждения толмача, развел руками и сказал:
— Скажи княжичу, что часть войска нашего ушла на север против пелымского князя, союзника Кучума. Когда прибудет от Карачи гонец и сообщит, что их отряды уже собрались выйти супротив Кучума, тогда и я со всей ратью приду в его улус и вместе погоним хана в дикие степи, ежели не изловим в каком-нибудь сражении, как Маметкула. Казаков посылаю сорок человек с лучшим атаманом, каждый из них в бою десятерых стоит, о том вы хорошо знаете! — как бы ненароком напомнив это татарам, — добавил атаман Ермак. И тут у него едва не слетел с языка вопрос: не встречались им, сюда идучи от Бегишева городка, пятеро казаков на повозке, но что-то удержало.
«Через день-два возвратится есаул», — успокоил себя атаман Ермак, от моста через ров посматривая, как казаки Ивана Кольцо уселись в седла и позади княжича и воинов поехали по тракту на юг, в сторону Бегишева городка, до которого было верст сорок, не более.
