Без этого многомиллионного отряда беглецов с фронта Гражданская война вообще не состоялась бы или происходила бы совсем по-другому.

Солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки на фронт. Они готовы поддержать любую силу, которая оставит их в городах и избавит от фронта.

При этом любые войска, снимаемые с фронта для участия в «политике», автоматически становились «верными» правительству – тем, кто снимает их с фронта и делает тыловыми. И пока оставляет в тылу.

Таковы матросы Балтийского флота, который почти что и не воевал. Не случайно же балтийские матросы сыграли такую громадную роль в революции и в начале Гражданской войны.

Все разумные офицеры считали: армия должна быть вне политики. Так считали и в России, и в любой другой стране: армия выполняет общенациональные задачи. «Позвольте! – отвечали большевики, да и другие «левые». – Вы что же, не считаете солдат гражданами?!»

Армия воевать не хотела, а агитаторов слушала, листовки читала…

Во время самой войны люди невероятно озверели. Жестокость, смерть, ранения, голод, бомбежки, применение отравляющих веществ стали повседневностью, бытом.

На людей производили огромное впечатление заготовленные заранее протезы – деревяшки для еще целых, еще находящихся на своих местах ног, которые уже были запланированы как оторванные и ампутированные. В газетах обсуждались «запланированные потери» – то есть ожидание гибели и ранений, которые еще не произошли. Нехватка всего необходимого, даже настоящий голод к 1917 году стали чем-то привычным для всей Европы.

Когда гибнут миллионы – ценность отдельной человеческой жизни не может не приблизиться к нулю. Без этого изменения в сознании тоже не понять поведения россиян во время Гражданской войны.

К концу 1916 года те, что оставались в частях, – это уже разагитированные, читающие листовки разных партий, выбирающие комиссаров, подумывающие о выборе командующих… Эти солдаты подчиняются только тем приказам, которые им нравятся, охотно братаются с противником и пьют водку с немцами, отказываются отдавать честь офицерам, ходят расхристанные и пьяные, а на замечания отвечают матерно, размахивая оружием.

Должность младшего офицера становится чуть ли не самой рискованной в России – и уже не от опасностей фронтовой жизни.

Когда в стране скапливается такая масса, ее не очень трудно повести «на штурм, на слом». Вопрос – кто поведет и куда?

Но все эти факты вовсе не говорят о неизбежности гражданской войны. Они говорят только о том, что в России организовать гражданскую войну легче, чем в более благополучных странах.

Есть огромная разница в том, чтобы в любых обстоятельствах гражданской войны не хотеть. Чтобы стараться ее избежать всеми силами. И в том, чтобы гражданскую войну пропагандировать и организовывать. Совершенно разные позиции.

В 1917 году гражданской войны никто не хотел. Все видели – пожар разгорается… Но раздувать его не хотели. Из этого правила было только одно исключение – партия большевиков.

Все партии поддержали свое правительство в Первой мировой войне. А большевики не поддержали. В 1915 году Ленин выступал с программной статьей «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую»[2].

Вот он, лозунг, вдумаемся в него: ПРЕВРАТИТЬ ВОЙНУ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКУЮ В ВОЙНУ ГРАЖДАНСКУЮ. Слово произнесено.

Лозунги неизбежности, желательности, полезности гражданской войны большевики произносили много раз, вполне откровенно. Они не скрывали, чего именно хотят.

О прибытии Ленина в «пломбированном вагоне», конечно же, каменно умалчивали в советское время. Наверное, именно поэтому в «перестройку», на волне всех и всяческих разоблачений, информация о «пломбированном вагоне» до такой степени овладела сознанием народных масс.

В действительности ехали большевики из Швейцарии в Россию с несколькими пересадками, и «пломбированный вагон» – только одно из использованных ими транспортных средств.

Вокруг этого «пломбированного вагона» вообще подняли столько шума, что путь большевиков известен буквально до часов. Начался он вовсе не хмурым утром, а ясным днем 27 марта 1917 года, в 15 часов 10 минут по местному времени. Стефан Цвейг в рассказе «Пломбированный вагон» пишет: «К цюрихскому вокзалу идет небольшая группа плохо одетых людей с чемоданами. Их тридцать два человека, в том числе женщины и дети»[3].

Пересадка в «пломбированный вагон» произошла на германской пограничной станции Готмадинген. Вот тут на три из четырех дверей вагона и правда наложили печать, в вагоне от начала и до конца пути по германской земле находились уполномоченные германского Генерального штаба офицеры Арвед фон Планиц и Вильгельм Бюриг.

Из этого вовсе не следует, что едущих остерегались, охраняли или боялись, что сбегут. Все проще: через территорию воюющей страны ехали граждане другой воюющей страны.

Секретарь Швейцарской социал-демократической партии Фриц Платтен вспоминал: «Три наши вагонные двери были запломбированы, четвертая, задняя, вагонная дверь открывалась свободно, так как мне и офицерам было предоставлено право выходить из вагона. Ближайшее к этой свободной двери купе было предоставлено двум сопровождавшим нас офицерам.

Проведенная мелом черта на полу коридора отделяла – без нейтральной зоны – территорию, занятую немцами, с одной стороны, от русской территории – с другой… Верховное командование приказало своим уполномоченным предотвращать любой контакт с немецким населением. Строгие правила действовали и в самом вагоне. Путники строго придерживались договоренности»[4].

Во Франкфурте-на-Майне произошел сбой знаменитого немецкого «орднунга». «Спецвагон» должны были присоединить к поезду на Берлин, а поезд на Берлин уже ушел. Вагон загнали в тупик, где он и простоял несколько часов. Вечером 28 марта вагон в составе уже другого поезда поехал дальше и на следующее утро прибыл в Берлин, а потом в пограничный пункт Засниц. В Заснице путникам пришлось ждать до утра, и они переночевали все в том же пломбированном вагоне. Вот и все. Больше ни большевики никогда «пломбированного вагона» не увидели, ни он их в свои объятия не принял.

Дальше – опять с пересадками. Сначала – пароходом «Королева Виктория» – в шведский порт Треллеборг. На местном, шведском поезде – в город Мальме, оттуда в Стокгольм. Опять по морю – в Финляндию. И все, и путешествие окончено. Финляндия в то время входила в состав Российской империи. Она вовсе не оккупирована немцами, на ее территории не ведутся военные действия. Нет никаких проблем с билетами от Турку до Хельсинки и от Хельсинки до Петрограда.

Большевики, политические эмигранты, возвращались в Россию вовсе не нелегально. Вовсе не вопреки воле российского правительства.

Первые дни после Февральской революции большевики и правда пытались как-то сами вернуться… У них возникал даже план перелететь из Швейцарии в Россию на аэроплане.

Ленин думал достать паспорт какого-нибудь иностранца из нейтральной страны, лучше всего из Швеции. Такой паспорт могли достать ему шведские социал-демократы… Ленин не знал шведского языка: так притвориться глухонемым!

Более реалистичный план был – ехать через Британию… Но британское правительство прекрасно знало о том, что большевики во главе с Лениным – активнейшие противники продолжения Первой мировой войны. Оно не пропускало большевиков через свою территорию.

Вечный оппонент Ленина меньшевик Мартов подал еще более реалистичную идею: обратиться к германскому правительству с просьбой разрешить политэмигрантам проезд через Германию. Ведь появление в России откровенных пораженцев – в интересах Германии! Могут и пропустить…