Именно такой и была судьба множества этносов в истории. Одни исчезли с лица Земли вообще ("погибоша аки обре"), от некоторых из них не осталось даже памяти и имени. К примеру, археологические находки на Алтае, Памире, Дальнем Востоке, в Сибири и даже Китае свидетельствуют, что этносы кроманьонского происхождения здесь были, жили, а потом… исчезли. Пошли дальше в неизвестно куда? Вымерли? Были истреблены под корень? В ряде случаев мы этого уже не узнаем никогда.

Другие этносы столетиями переходили из рук одних завоевателей в руки других, как, например, эстонцы, латыши, азербайджанцы (точнее, современные нации-общности, известные сегодня под этим обобщающим геоэтнонимом). Третьи — ассимилировались до полной неузнаваемости: к примеру, персы или курды, которых в их настоящем столь же трудно признать за европеоидов, потомков кроманьонца, как невозможно не признать таковыми в их прошлом, если верить науке.

Интересно, что глубокие ментальные изменения могут произойти у оторвавшихся от своих предков и братьев этнических групп даже в том случае, если биологически они сохранились совершенно неизменными, не вступая в межэтнические браки. Пример — "советские немцы", вернувшиеся в массовом количестве в Германию в конце XX века и обнаружившие, что за двести лет они стали совсем другим народом, чуждым "немецким немцам", с которыми отношения складываются конфликтно(я уж неговорю про Израиль с его "чистокровными" переселенцами-евреями).

Шестое. Этносы-ассимилянты, возникшие в результате слияния двух племен или народов ("локальные" римляне с сабинянами, к примеру, образовавшие латинян), в дальнейшем могли проходить все новые этапы ассимиляции (латиняне — с италиками, образовавшие "глобальных" римлян), сталкиваясь на своем историческом пути со все новыми этносами ("глобальные" римляне — с покоренными народами). При этом исконные этнические языки могли претерпевать самые разнообразные метаморфозы. Например, в результате многоступенчатой ассимиляции разных этносов, в Азербайджане к 5 веку н. э. сложился единый язык на основе талышского и даже возник свой алфавит из 52 букв. Однако к нашему времени, в результате неоднократных завоеваний, этот язык сменился на тюркский с элементами фарси. Сегодня та или иная языковая группа, использующая как родной тот или иной язык, может рассказать все или ничего о своем происхождении. Но только чисто биометрический анализ позволяет установить всю истину даже в том случае, когда речь идет об этносе-метисе, принявшем язык поработителей.

Седьмое. В ряде случаев, когда в процесс этнической ассимиляции со всех сторон вовлекались большие человеческие массы, стали возникать т. н. вторичные расы (изучая их, сегодня ученые предпочитают термины "локальные расы", "полиморфные расы", "переходные расы"; но это не меняет сути дела). Так, сегодня Латинскую Америку населяет вторичная раса латиносов (сами себя они называют именно "метисами"), образовавшаяся в результате 500-летнего смешения европеоидов (этнических испанцев и португальцев, в свою очередь обладавших сложным этническим составом) с негроидами и индейцами (редуцированными монголоидами). Как и большие расы, вторичные расы со временем также могут разделиться на этносы, отличающиеся набором и комбинацией биологических свойств-маркеров.

Суммируем:

Раса, развиваясь какое-то время как единый ствол дерева, с определенного момента становится подобной кроне яблони, в которой ствол как таковой исчезает, превращаясь в букет ветвей, от него исходящих, — этносов. Расу можно также уподобить колосу, который до поры до времени составляет одно целое с зародышами семян-этносов; но семена созревают и развеиваются по миру, чтобы дать жизнь новым колосьям, которые, храня генетическую память о колосе-прародителе, живут, все же, своей собственной жизнью. Потенциально любая семья, оторвавшаяся от своей расы и ушедшая в автономное существование, есть зародыш этноса, имеющий потенциал как становления, так и исчезновения. Но на стадии рода, племени — и далее народности, народа — этнос проявляется уже статусно и ипостасно. От рода — к народу и далее (в случае обретения суверенитета и государственности) к этносу (часто именуемой нацией — хотя сие суть ложь, но всему свое время): вот путь эволюции этноса, пройти который дано в истории далеко не всем.

Мы, таким образом, признаем, что этнос — такое же биологическое явление, как и раса, осколком (а то и сколком) которой он в чистом или смешанном виде является.

Раса и этнос соотносятся как вид и разновидность (порода) в зоологии и ботанике. Вместе с тем, поскольку "род человеческий" есть не более чем метафора (ввиду отсутствия у рас общего биологического начала), то не будет ошибкой сказать, что раса является родом, а этнос — видом, делящимся, в свою очередь, на подвиды (разновидности, породы — народы).

Это важно отметить, поскольку очень и очень многие ученые по совершенно непонятной причине и вопреки всему вышеизложенному отходят от биодетерминизма и полагают этнос в лучшем случае биосоциальным (этно-социальным, по академику Ю. В. Бромлею), а в худшем — социокультурным явлением. Эту необъяснимую ошибку мы встречаем даже у некоторых блистательных и проникновенных знатоков и популяризаторов нашей темы.

Что на таковой взгляд возразить? Любой биологический фактор, регулярно проявляясь в социуме, рано или поздно становится фактором биосоциальным и приобретает хотя отраженное, но самостоятельное значение в общественном сознании. Это первая и главная причина вышеназванной аберрации. Вторая, на мой взгляд, состоит в большом изобилии, разнообразии и непохожести этносов. Согласитесь: взирая в музее им. Ч. Дарвина на витрины, посвященные изменчивости видов, любуясь, к примеру, чернобуркой, песцом, рыжей огневкой или корсаком, трудно порой представить себе в них не только предков современных собак (тем более таких антропогенных пород, как борзая, такса или бассет), но и вообще нечто единое. Но ведь никто не станет утверждать, что эти разные лисички — биосоциальный феномен…

Надо твердо помнить, что биология человека — первична; она и только она задает все основные, изначальные параметры для его социализации. Нет ничего в социальной природе этносов, что не было бы обусловлено и обеспечено их биологической природой. Забывая об этом и рассуждая об этносе, мы неизбежно попадаем в порочный круг, пытаясь объяснить социальное через социализацию: разнообразие этносов через разнообразие культур — минуя биологические различия, детерминирующие это разнообразие. Как если бы над историей человечества стоял некий демиург, чье целеполагание обеспечивало бы социальные трансформации этноса подобно тому, как человек своей волей и замыслом обеспечил превращение рыжей огневки, допустим, в бассета. Но в том-то и дело, что этносы получились такими, какими получились, исключительно путем саморазвития как биологические единицы…

Заслуживает внимания новейшая попытка дефиниции: "Этнос (этническая группа) — это группа людей, отличающаяся от других людей совокупностью антропологических и биогенетических параметров и присущих только этой группе архетипов, члены которой разделяют инстинктивное чувство родства и сходства". И — еще короче: "Этнос — сущностно биологическая группа социальных существ" (Соловей В. Д. Русская история: новое прочтение. — М., АИРО, 2005. — С. 52. Книга представляет собой докторскую диссертацию автора на соискание ученой степени доктора исторических наук)!

Так как такие как я ничего соискать не намерены, а просто излагают то, что познали, то даже такую попытку наученного соискателя, мы приветствуем. Во-первых, поскольку акцент на биологичности этноса тут очевиден. Во-вторых, поскольку книга — настоящий прорыв в академических кругах историков (автор — научный сотрудник РАН и эксперт Горбачев-фонда), традиционно чурающихся биологизма, по вполне понятной для нас причине.