Сливянку я отдал ему – меня от нее тошнит. Лимонная настойка куда чище, да и меньше дурманит мозги. Я знал это с детских лет, когда втихомолку прикладывался к бутылке, стоявшей в баре у отца. Рузский уселся на постель, держа в одной руке бутылку, а в другой стакан. Мы быстренько выпили сначала за Россию, потом за Маркса, потом за революцию, и после этого екатеринбургский депутат, и до того достаточно хмельной, стал клевать носом. Когда он совсем скис, я уложил его на постель. Он немедленно захрапел, а я погасил свет и вышел в коридор. Первым делом я отправился на паровоз и отдал машинисту соответствующие указания. Мы вместе спустились к путям, чтобы перевести стрелку.

Несколько минут спустя залитый огнями поезд выехал с вокзала в сторону Екатеринбурга.

Должно быть, вас, читающего эти строки, это ставит в недоумение. Почему в Екатеринбург? Ведь он собирался ехать в противоположном направлении, думаете вы. Все так.

Когда поезд проехал несколько миль, паровоз остановился. Я прошел по всему составу, гася повсюду свет. Теперь вы понимаете? Обратно к Тюмени двинулся совершенно темный поезд. Мы ехали на небольшой скорости, ибо я надеялся, что случайные наблюдатели на тюменском вокзале примут наш поезд за обычный. Когда состав поравнялся с вокзалом, я затаил дыхание. Все было тихо, и мы миновали опасный участок без проблем. Когда. Тюмень осталась позади, я вздохнул с облегчением. Теперь предстояло преодолеть триста миль до Омска, а затем совершить относительно безопасное путешествие по южной ветви к Москве. Екатеринбургская угроза осталась позади – во всяком случае, так я считал.

Хоть я и очень устал, но внутренне торжествовал, чувствуя, что теперь моя миссия движется к благополучному исходу. Я улегся в постель и, как полный идиот, считал цыплят, пока не уснул. Во сне меня благодарил и поздравлял его величество король. Откуда мне было знать, что построенный мной карточный домик вот-вот рассыплется?

Казалось, что все устроилось наилучшим образом. Утром я проснулся, умылся и отправился в плацкартный вагон, где ехал царь с семьей. Меня встретили довольно дружелюбно.

Николай весело поздоровался со мной и спросил:

– Мы едем в Омск?

Я кивнул:

– Так, конечно, дольше добираться до Москвы, но зато...

– Значит, все-таки в Москву?

– Да. Ночью я получил приказ.

– Хорошо.

Как и я, Николай был полон оптимизма. Как и мой, его оптимизм был необоснован. Мы оба жили в мире грез.

– Как с документом, государь? – тихо спросил я. – Было ли у вас время для того, чтобы...

Николай взглянул на меня как-то по-новому, словно пытаясь прочесть мои мысли. Я терпеливо ждал. В конце концов он с серьезным видом сказал:

– Я подписал.

– Хорошо, – улыбнулся я. – Могу ли я?..

Николай не сводил с меня глаз.

– Но документа здесь нет.

Я нахмурился.

– Как нет? А где же он?

– В Тобольске. Я подписал его еще перед отъездом.

– Но вчера в санях вы говорили, что вам понадобится время на обдумывание, – напомнил я.

Царь кивнул:

– Сожалею, но я счел необходимым прибегнуть к обману.

Я почувствовал, как во мне закипает гнев, но сдержался.

– Но зачем, государь? Какая в этом была необходимость? Документ – важнейшее условие вашего освобождения.

Он положил руку мне на плечо.

– Комиссар, у меня не было намерения отвечать на вашу корректность неблагодарностью. Но я обязан сохранить семью. Письмо осталось у моего сына. Когда Алексей присоединится к нам, вы получите свой документ.

Я мысленно выругался. Впрочем, поступок царя был вполне понятен – я ведь обещал, что семья в конце концов воссоединится. Более того, я говорил, что сам вернусь в Тобольск за Алексеем и великими княжнами. Надо же, какая незадача!

– Есть еще одно дело, государь, которое я должен с вами обсудить, – сказал я.

Я отошел в дальний угол вагона, и Николай, немного помедлив, последовал за мной. Я достал из кармана второе письмо и протянул императору. Николай вопросительно взглянул на меня, развернул конверт и удивленно поднял брови.

– Это ведь подпись моего кузена, комиссар?

Я ответил по-английски, зная, что этим языком Николай владеет в совершенстве:

– Это всего лишь письмо, которое Гиббс, гувернер ваших детей, написал одной женщине в Англию.

– Я вижу это. Но почему тут стоит подпись моего кузена Георга?

– Чтобы вы поверили мне, государь.

– Не понимаю.

– Государь, я не советский комиссар.

– А кто же вы тогда? И вообще, что происходит? – На лице Николая отразилось беспокойство. – Куда мы едем?

– Меня зовут Дайкстон, государь. Я офицер Королевского флота, посланный в Россию вашим венценосным кузеном, чтобы обеспечить безопасный переезд царской фамилии в Англию.

– Слава Богу, – произнес Николай. – А ведь мне говорили, что в Британию мне путь закрыт.

– Только никому не говорите, – попросил я. – Мне предстоит и дальше играть свою роль.

Я оставил императора и вернулся в спальный вагон, собираясь переодеться. Однако не успел я войти в купе, как меня ждал весьма неприятный сюрприз.

Рузский сидел на постели – небритый, с папиросой во рту и налитыми кровью глазами, однако на лице его блуждала всегдашняя ухмылка. Но меня поразил вовсе не его внешний вид – к нему-то я уже успел привыкнуть. Дело в том, что Рузский скрипуче рассмеялся и сказал:

– Ты самозванец? Яковлев! Теперь я точно это знаю.

Я бросил на него высокомерный взгляд, отчего он расхохотался еще пуще.

– Разве вам не говорили, чтобы вы вошли в контакт с неким человеком? – спросил он.

– Меня прислали сюда за Романовыми, и вам это известно, – отрезал я.

Рузский нетерпеливо отмахнулся.

– Нет-нет, я имею в виду инструкции, полученные вами в Лондоне.

У меня отвисла челюсть, а Рузский так и покатился со смеху.

– Ну как, удивил я вас?

– Кто вы?

Рузский насмешливо отсалютовал:

– Анри Бронар, к вашим услугам.

– Анри? Вы что, француз?

– Так точно, мсье.

– Что же вы здесь делаете, посреди Сибири?

– О, я выполняю различные задания. Сейчас, например, я намерен оказать вам помощь, ибо вы в ней будете нуждаться.

Я захлопал глазами:

– Ничего не понимаю. Вы же член Уральского Совета?

Рузский усмехнулся, и эта усмешка была еще хуже, чем отвратительная ухмылка, к которой я уже успел привыкнуть. В чертах лица этого человека читалась надменность, а также явное удовольствие от притворства, которым он столь искусно владел.

– Это было нетрудно. Надо быть лишь самым крикливым из всех.

– Но вы ведь отправили посыльного в Екатеринбург!

– Это пришло в голову не мне, а я лишь настоял на том, чтобы посыльный поехал на вашей лошади. Остальным это очень понравилось.

– Послушайте, Рузский, Бронар или как вас там, вы идиот! – вскипел я. – Вы разворошили весь муравейник!

– Какая разница – ведь мы едем в Омск, не правда ли? Ну как, подписал он?

Я снова потерял дар речи, а Бронар еще раз надменно усмехнулся.

– Так подписал он ваш документ или нет?

– На кого вы работаете? – вскинулся я.

Бронар потер пальцем кончик носа и ответил:

– Ни на кого. А точнее, на Анри Бронара. Так что, Николай подписал?

Я оставил его вопрос без ответа и вышел из купе. Он крикнул мне вслед:

– Главное – добейтесь его подписи!

Около полудня поезд вдруг замедлил ход и остановился, заскрежетав тормозами. Что-то стряслось. Я открыл окно, высунулся наружу и увидел, что у паровоза толпятся какие-то люди. Спрыгнув на насыпь, я побежал вперед.

Это были железнодорожные рабочие, человек восемь – десять.

– Что случилось? – спросил я у машиниста.

– Спросите у них, – ответил он, – говорят, дальше нельзя.

Я повторил свои вопрос, обращаясь к рабочим.

Железнодорожный путь был перегорожен наскоро сооруженной баррикадой из камней и бревен. Я в недоумении уставился на этот завал, чем немало развеселил рабочих. Определив по виду того, кто казался среди них за старшего, я сунул ему под нос свой мандат.