Настоящий мост целиком сделан из сосны. Это крытый мост, и там темно, как в ухе. Фонари на нем сделаны в форме лиц.

Одно лицо – симпатичного ребенка, другое – лицо форели. Старый Чак зажег эти фонари длинной спичкой, которую он достал из кармана комбинезона.

Фонари на покинутом мосту – тигры.

– Я провожу вас до Смертидеи, – сказал я.

– Нет-нет, – сказал Старый Чак. – Я слишком медленно хожу. Вы опоздаете к обеду.

– Но как же вы? – спросил я.

– Я уже ел. Полин дала мне поесть перед уходом.

– Что сегодня на обед? – спросил я.

– Не скажу. – Старый Чак улыбнулся. – Полин велела не говорить, что сегодня на обед, если я встречу вас на дороге. Я обещал.

– Узнаю Полин, – сказал я.

– Я обещал.

Уже почти стемнело, когда я добрался до Смертидеи. Две вечерние звезды сияли теперь рядом друг с дружкой. Маленькая двигалась к большой. Они были очень близко, почти касались краями, потом соединились вместе и стали одной очень большой звездой.

Не знаю, как относиться к таким вещам – справедливо это или нет.

В Смертидее было много огней. Я смотрел на них, пока спускался с лесного холма. Они казались теплыми, добрыми и приветливыми.

Пока я шел к Смертидее, она изменилась. Смертидея такая: постоянно меняется. На этот раз к лучшему. Я поднялся по лестнице на террасу, открыл дверь и вошел.

Я двинулся через гостиную к кухне. Никого не было в комнате, и никто не сидел на кушетках около реки. Обычно народ собирается группами в самой гостиной или под деревьями у камней, но сейчас никого не было ни там, ни там. Множество фонарей горело вдоль реки и среди деревьев. Очень скоро должен был начаться обед.

У противоположного конца гостиной я почувствовал приятные запахи из кухни. Я вышел из комнаты и двинулся по коридору, проходящему под рекой. Я слушал над собой реку – как она течет из гостиной. Очень красивый звук.

Коридор был сухой, как и все здесь, и я опять почувствовал приятный запах из кухни.

В кухне собрались почти все – то есть все, кто обедает в Смертидее. Чарли с Фредом о чем-то разговаривали. Полин собиралась накрывать на стол. Остальные просто сидели. Она была рада мне.

– Привет, странник, – сказала она.

– Что сегодня на обед? – спросил я.

– Рагу, – сказала она. – Как ты любишь.

– Отлично, – сказал я.

Она ласково улыбнулась мне, и я сел за стол. На Полин было новое платье, и мне очень нравилось смотреть на красивые очертания ее тела.

Впереди на платье был глубокий вырез, и я видел мягкие окружности ее грудей. Я радовался всему вокруг. Платье сладко пахло, потому что было сшито из арбузного сахара.

– Как идет книга? – спросил Чарли.

– Отлично, – сказал я, – просто отлично.

– Надеюсь, ты пишешь не про сосновые иголки, – сказал он.

Полин дала мне тарелку первому. Она поставила передо мной огромную порцию рагу. Все заметили и то, что мне дали обед первому, и размер порции – все заулыбались, потому что поняли, что это значит, и были рады, что все так хорошо складывается.

Никто больше не любил Маргарет. Почти все были уверены, что она путалась с Кипятком и его бандой, хотя этому не было никаких доказательств.

– Действительно вкусно, – сказал Фред. Он отправил в рот целую ложку рагу, едва не вывалив половину себе на комбинезон. – Гммммм – хорошо, – повторил он и добавил, понизив голос: – Гораздо лучше, чем морковка.

Еще немного, и Эл бы его услышал. Он мгновенно дернулся в сторону Фреда, но, кажется, все-таки не понял, что тот сказал, потому что вздохнул и произнес:

– Да, Фред, действительно вкусно.

Полин тихонько засмеялась – она хорошо слышала, что сказал Фред, и я выразительно посмотрел на нее, как бы говоря: «Не надо смеяться, детка. Ты же знаешь, как Эл относится к своей стряпне».

Полин понимающе кивнула.

– Такая длинная книга не может быть про сосновые иголки, – повторил Чарли, хотя прошло уже добрых минут десять после его последнего замечания, которое, впрочем, тоже было о сосновых иголках.

После обеда Фред сказал, что помоет посуду. Полин сказала «ох, нет», но Фред уже начал убирать со стола. Он складывал горкой ложки и тарелки.

Чарли сообщил, что он, пожалуй, посидит в гостиной у реки и покурит трубку. Эл зевнул. Другие сказали, что займутся другими делами, и ушли ими заниматься.

И вот тогда появился Старый Чак.

– Что так долго? – спросила Полин.

– Я решил отдохнуть у реки. Заснул, и мне приснился длинный сон про тигров. Как будто они вернулись.

– Ужас какой, – сказала Полин. Она по-птичьи передернулась и обхватила себя руками за плечи.

– Нет, все было очень хорошо, – сказал Старый Чак. Он опустился в кресло. Он очень долго опускался в кресло – так, что в последний момент, когда он уже почти сидел в нем, кресло словно чуть-чуть подросло ему навстречу.

– На этот раз они были совсем другими, – сказал Старый Чак. – Они играли на музыкальных инструментах и подолгу гуляли под луной.

– Они остановились у реки и стали играть. Инструменты были очень красивые. Тигры пели. Помните, какие красивые у них были голоса.

Полин опять передернулась.

– Да, – сказал я. – У них были красивые голоса, но я никогда не слышал, как они поют.

– В моем сне они пели. Я запомнил музыку, но не запомнил слов. Очень хорошие песни, в них не было ничего страшного. Возможно, я слишком старый человек, – сказал он.

– Нет, у них действительно были красивые голоса, – сказал я.

– Мне нравились их песни, – сказал он. – Потом я замерз и проснулся. Я увидел фонари на мостах. Тигриные песни были похожи на фонари, в которых сгорает масло.

– Я немного волновалась за вас, – сказала Полин.

– Нет, – сказал он. – Я сел на траву, прислонился к дереву, и заснул, и мне приснился сон про тигров, как они пели песни, но я не запомнил слов. Инструменты у них тоже были очень красивые. Похожи на фонари.

Голос Старого Чака постепенно затихал. Тело его расслаблялось все больше и больше, пока не стало казаться, что он всегда сидел в этом кресле, мягко и удобно сложив руки в арбузном сахаре.

Мы с Полин ушли в гостиную и сели на кушетку, стоявшую в рощице у груды камней. Вокруг горели фонари.

Я взял ее за руку. Сквозь мягкость и нежность в ее руке ощущалось напряжение, оно успокаивало меня и в то же время возбуждало.

Она сидела очень близко. Сквозь платье я чувствовал тепло ее тела. В моем сознании это тепло было такого же цвета, как платье – светло-золотистого.

– Как движется книга? – спросила она.

– Отлично, – сказал я.

– О чем она? – спросила Полин.

– Не знаю, – сказал я.

– Это секрет? – Она улыбнулась.

– Нет, – сказал я.

– Что-нибудь романтическое, как книжки из Забытых Дел?

– Нет, – сказал я. – Это будет совсем другая книга.

– Помню, когда я была маленькая, – сказала Полин, – мы жгли книги вместо дров. Их было очень много. Их очень долго жгли, и теперь их, конечно, почти не осталось.

– Это не такая книга, – сказал я.

– Ладно, – сказала она. – Я не буду тебе больше надоедать, но не говори потом, будто людям неинтересно, что ты пишешь. Так давно никто не писал книг. За всю мою жизнь вообще ни разу.

После мытья посуды появился Фред. Он разглядел нас сквозь деревья. Фонари светили очень ярко.

– Здоро́во! – крикнул он.

– Привет! – прокричали мы в ответ.

Фред шел к нам через узкую речку, которая вливалась в главную реку Смертидеи. Металлический мостик звенел у него под ногами. Этот мостик наверняка притащил из Забытых Дел Кипяток. Притащил и поставил над речкой.

– Спасибо за посуду, – сказала Полин.

– Мне только в радость, – сказал Фред. – Простите, что мешаю вам, ребята, я только напомнить, что завтра утром мы идем с тобой к прессу для досок. Хочу тебе кое-что показать.

– Я помню, – сказал я. – Что там?