Чета планирует осенью вылететь в Стокгольм и вернуться в Канаду спустя год. Из Скандинавии Брэд намерен отправлять путевые заметки в американские специализированные издательства и закончить там второй вариант своей книги "БЕЗУМИЕ", романа о возвращении домой с Вьетнамской войны, который он начал несколько лет назад.
На Скандинавском полуострове Брэд и Майя собираются съездить в Норвегию и посетить Берген, Ставангер и Осло, откуда вышли его предки в 80-х годах XIX-го столетия.
"В первую неделю пребывания в долине Белла-Кула со мной случилось много нового, – сказала Майя, – в частности, я вышла замуж. До этого я много слышала о долине, но с момента спуска с Горы в пятницу и свадьбы на следующий день времени переживать о чём-то у меня не было. Спуск в Горы был ужасен. Грузовик Брэда не подвёл, хоть тормоза и не работали; но Брэд сказал, что можно съехать на низкой передаче. Выбора не было – оставалось только верить ему на слово.
В субботу мы поднялись, оделись и отправились в церковь на этом же старом и ржавом грузовике. Церковь мне понравилась с первого взгляда. Небольшая, безыскусная и красивая, как раз для женитьбы в глуши".
Брэд взял напрокат костюм 30-х годов, а Майя надела шёлковое платье, перешитое ею из индийского сари. Молодые разрезали свадебный пирог охотничьим ножом, чтобы придать делу аромат Белла-Кулы, и провели брачную ночь в гостинице "У Инги".
"Церемония удалась как нельзя лучше, и никто меня не переубедит, – сказала Майя, – мы шли к алтарю рука об руку, по-скандинавски. Всё получилось спонтанно, непритязательно и очень романтично…"
Увидев мою деревянную избу, Майя чуть не лишилась дара речи, ибо в жизни не видала ничего грязней.
– Если ты считаешь, что я недостаточно хорош, тебе нужно посмотреть…
– У тебя на окнах столько паутины, Брэд, что штор не нужно, – подтрунивала Майя и предложила назвать наш дикий дом "Паучьим трактиром", потому что паукам в нём жилось вольготней, чем людям.
Я слегка опешил. Я-то считал свой домик достаточно чистым. Я и пылесосил, и подметал, и раскладывал вещи по местам. Другое дело, что с дровяной печью, да с двумя немецкими овчарками, целый день гоняющими во двор и обратно, да с пылью, летящей из всех щелей бревенчатых стен, держать дом в незапятнанной чистоте практически невозможно.
А ещё нужно помнить, что Майя шведка, а все шведские женщины фанатки чистоты. К тому ж она городская. До приезда сюда она и представить себе не могла, что такое жизнь фронтира.
В долине одни считали, что нет глупее вещи на свете, чем делать предложение женщине до встречи. Глупее крысиного писка и совиного уханья. Другие смотрели на это как на очень смелый и романтичный поступок. Правда, скорее всего, была где-то посередине.
К верующим у меня был подход один…
– Скажи, Генри, ты ведь ходишь в церковь каждое воскресенье?
– Да, я редко пропускаю.
– И ты любишь Иисуса Христа?
– Конечно…
– А ты когда-нибудь видел Его?
– Как-то у меня было видение, я был тогда очень болен…
– Нет-нет, это не в счёт. Я имею в виду, видел ли ты Его во плоти, физически? Видел ли ты, как Он на этой неделе покупал жевательный табак в универмаге?
– Конечно, нет, чёрт тебя дери, ведь Он умер две тысячи лет назад…
– Ну так пойми меня правильно : Майя может казаться богиней, но всё-таки она не Христос. А в целом это именно то, о чём мы сейчас толкуем. Думаю, можно любить человека, с которым никогда не встречался, как считаешь?
– Да блин, если ты так смотришь на дело, Брэд, то мне всё ясно…
Прагматичным я объяснял, что для того чтобы понять, можно ли счастливо ужиться друг с другом, нам надо какое-то время провести под одной крышей и в одной постели, и что виза действительна лишь 90 дней, чего явно недостаточно для добросовестного испытания.
Единственный выход, говорил я, либо иммигрировать в Швецию мне, либо Майе иммигрировать в Канаду.
Помимо шведского и английского, Майя бегло говорила по-французски, по-испански, по-итальянски и по-немецки. С другой стороны, я владел только одним языком – английским, поэтому мы решили, что Майя должна перебраться в Новый Свет ко мне, а не я к ней – в Старый Свет. И кратчайший и легчайший путь получения для неё статуса постоянного жителя лежал через замужество.
Всего-навсего. Просто средство в достижении цели. В этом случае все бумажки на иммиграцию можно было бы оформить в несколько месяцев и не растягивать на годы.
Так что в августе мы поехали к иммиграционным властям в Вильямс-Лейк, и я заполнил формуляр на оказание ей визовой поддержки. Там выяснилось, что Майя нужно будет подавать заявление на иммиграцию в Стокгольме, как только мы приедем в Европу, с тем, чтобы к моменту возвращения в Канаду все документы были оформлены.
Мы знали, что рискуем с женитьбой. Брак всегда риск, хоть это и не вопрос жизни и смерти. Брак либо срастается, либо нет. Просто было нужно посмотреть, может ли у нас что-нибудь получиться.
Мне случалось сталкиваться с тем, что брак может развалиться и кончиться разводом. Ну, так это не самое страшное. Всё равно это романтическое звено в цепи нашей жизни – и к тому же весьма захватывающее. В любом случае у меня не возникнет никаких сожалений. И уж конечно я ничего не терял. У меня не было ничего. Старый драндулет да несколько фотоаппаратов. Я не собирался ничего никому доказывать. Но знал, что буду корить себя, если не попробую. Я уже был в том возрасте, когда сожаления появляются только по поводу упущенной возможности рискнуть.
Поразмысли о возможных последствиях, примирись с браком как с частью жизни – и страх принятия решения пройдёт.
Не то чтобы до этого у меня была распрекрасная жизнь, которую я вдруг решил поставить на кон. Всю жизнь я примеривал всё новое на себя, боролся изо всех сил и иногда одерживал верх, хотя чаще проигрывал. Такова всегда была жизнь моя. Я любил риск, но не тот тупой риск, подобный прыжкам с самолёта ради дешёвого мандража, а риск, способный улучшить и обогатить жизнь.
Ибо я считаю, что для полнокровной жизни необходимо рисковать. Нельзя быть счастливым, если боишься жизни. Время от времени будешь получать по сусалам, никуда не денешься. Однако надо уважать жизнь и быть осторожным, ибо она хрупка, а люди беззащитны. А потеряв Джойс за два года до этого, я был более уязвим и одинок, чем другие, но если бояться жизни, то проиграешь как пить дать.
Вот потому-то я пытаюсь хранить и надежду, и веру, и мечты, и мужество, чтобы в нужный момент поставить всё это на карту.
В конце мы все умрём, но прежде чем заслужить смерть, мы должны пройти через страдания, борьбу и мирскую тщету – в сердце останется отпечаток, а в голове сложится понимание, неведомое ранее. Единственная альтернатива – не жить полной жизнью или, что ещё хуже, не жить вовсе. Ещё до армии я для себя решил, что жизнь без риска – это жизнь без роста и перемен, без вызова, без боли и радости, скучная череда дней, в которой нет ни нового, ни неожиданного, ни опасного.
Это смерть при жизни, а мне такого даром не надо.
В конечном счёте, всё, что можно у меня отнять – или то, что я могу потерять – не моё, оно лишь проходить через мои руки.
Жена может умереть, брак – развалиться, дети – вырасти и покинуть гнездо, дом может сгореть дотла, можно потерять работу, от болезни или чёрного дня на бирже могут растаять сбережения.
Нет, единственное, что действительно принадлежит мне, – у меня внутри. Мы проживаем жизнь, питая душу и не расставаясь с ней : душу нельзя сжечь огнём или отнять по суду. Умираем мы – умирает душа. И потому она реальна. Душа – то единственное, что я возьму с собой. Единственное, что понадобится мне в следующем мире…
В тот день, когда мы с Майя должны были пожениться, мне позвонил Джек Найстром, с которым мы в 1967-ом составляли ежедневные рапортички в отделе информации ЮСАРВ. После войны мы не теряли связь, и в 70-80-ых годах мы с Джойс, в компании с ещё одним другом прежних времён, Дэном Олсеном, который служил военным фотографом в том же отделе, часто ездили к Джеку в Сиэтл.
