Так вот, теперь я одна. Сердце моё окаменело.

Это он меня сделал такой…

Кейти

*****

"Мимолётные и сладкие, клятвы вечной любви и преданности – в горе и в радости, в болезни и во здравии – не рассчитаны на долгий срок . Эти сиюминутные обещания написаны на зыбучих песках сердца двумя любовниками, стремящимися в страну по имени "Навсегда"…

Это новый Эдем, его имя – Надежда. И, как Любовь, надежда рождается и умирает и снова рождается в сердце человеческом".

Весной 88-го мне стало лучше. В целом я превозмог своё уныние, и душевная боль уже не была такой острой, как за год до этого. К августу она почти совсем пропала. Немногим меньше двух лет прошло со дня смерти Джойс, но за одну ночь, словно сработала кнопка замедленного разъединения, с глаз моих спала чёрная пелена, и я снова обрёл способность думать о будущем, строить планы и загадывать наперёд.

До того момента я был во власти жестокой депрессии и не имел сил и думать о дне грядущем : мне было наплевать, наступит ли "завтра" вообще, жив ли я или уже окочурился. Опять меня мучило чувство вины как оставшегося в живых – то самое чувство, что вцепилось в меня по возвращении из Вьетнама : я-то вернулся, а Дэнни, Крис и столь многие товарищи – нет. За много лет до знакомства с Джойс у меня обнаружился рак, но я всё ещё был жив. А она умерла. Тоска – логичное страдание, и мне пришлось его перебороть, прежде чем стать готовым к новой жизни.

В долине у меня были и друзья, и добрые соседи. Джим и Патрисия Флетчер : они позвали меня на рождественский ужин в первый же год моего пребывания здесь и приглашали все последовавшие годы. И Нил Эрлих, живший через дорогу, с которым мы подолгу прогуливались и говорили обо всём – от Бога и Дьявола до философии и искусства. Вокруг меня были люди, и мне было с кем поговорить, но в то же время, оставаясь на ночь один на один с двумя псами в щелястой избушке, я чувствовал себя страшно одиноким.

Здесь всё крутилось вокруг семейных интересов, а я был старым бородатым отшельником и жил сам по себе в заваливающемся на бок бревенчатом срубе, поставленном у горы.

Мне нравилась моя новая жизнь почти во всём. В самом деле нравилась. За исключением одного…

Я был Адамом без Евы, и мой райский сад был пуст. Тогда я решил, что без женщины моё приключение на лоне первозданной природы будет неполным. Но какая женщина согласится жить так, как живу я? Индейская скво? Может быть, её так воспитывали. Но уж конечно не городская женщина из Ванкувера или Калгари, которая носит шёлковые чулки и обута в изящные туфли-лодочки, а не грубые походные башмаки.

Ни одна женщина в долине меня не заинтересовала, и вот однажды в универмаге я достал из кармана два доллара и купил "Ванкувер Бай энд Селл", полную всяческих объявлений газету, которую продают по всей Британской Колумбии.

Я заглянул в раздел международной переписки, про себя размышляя, что если никого не найду в этом номере, то уж в следующем обязательно найдётся такая, которая соберёт рубашки и джинсы и примчится ко мне.

Как трудно умирают старые привычки, парень.

По мне, переписка всегда была развлечением. Мне нравится открывать для себя жизнь людей из самых разных стран света. Я человек, который любит соблазн, хоть реальный, хоть на бумаге; соблазн долгий, неторопливый и всеобъемлющий, захватывающий ум, душу, эмоции и – как coup de grace* – секс.

Поэтому я выбрал адрес и вступил в переписку с девушкой из Германии. Потом – с девушкой Ингой из Дании. И с Соней из Австрии. Скоро у меня набралось 10 девушек. Потом 20. А потом целый гарем из 30 человек.

– Боже правый, – как-то хлопнул я себя по лбу, – одна девушка – уже много, а тут бульон из 33-х. Я совсем спятил. Я просто слетаю с катушек…

Не успел я оглянуться, как эта "погоня за талантами" вышла из-под контроля и заполонила мою жизнь. Времени на работу не осталось. Я с головой ушёл в отстукивание ответов на письма на своей пишущей машинке "Ай-Би-Эм" 63-го года выпуска. Каждое послание отличалось от предыдущего, я строчил страницу за страницей, писал всё, что приходило в голову, описывал владевшие мной мысли и чувства и, если быть честным, когда иссякали случаи из жизни, я сочинял небылицы, шлифовал их, и с каждым адресатом эти россказни становились краше и краше : я что-то добавлял, что-то убирал, привирал, и мне это нравилось. Ведь правдивость истории не имела значения. Это была игра – и для меня, и для них.

Сейчас я жалею, что не хранил эти рассказы. Они все разлетелись по почте, а я остался ни с чем.

Я только и делал, что писал. Писал, писал и писал! Каждый день, целый день. До позднего вечера. Потом падал одетым на кровать и засыпал глубоким детским сном.

Был один неприятный нюанс : международные отправки влетали мне в копеечку. Не хватало денег на заправку грузовика. Не хватало денег на еду. И тогда я покупал только корм собакам, а сам сидел голодный. В конце концов, это моё хобби. Псы не должны страдать от моей мании.

Бетти, почтальонша из Хагенсборга, думала, наверное, что у меня не все дома, что я не вписался в поворот или что у меня разбушевалась "избяная лихорадка". В долине всех косит такая шиза в зимние месяцы, когда нечем заняться и остаётся только топить печь, хранить тепло да смотреть, как падает снег.

Девушки были хороши и отовсюду : из Аргентины, Австрии, Бразилии, Чили, Эквадора, Колумбии, Дании, Великобритании, Финляндии, Германии, Греции, Исландии, Италии, Голландии, Бельгии, Франции, Новой Зеландии, Норвегии, Швеции, Испании, Южной Африки, Марокко, Алжира, Уганды, Мексики, Вьетнама, Таиланда, Малайзии, Гонконга, Филиппин, Китая, Японии, Болгарии, Румынии, России, Штатов и других уголков планеты.

Я не только отвечал на объявления. Я писал свои собственные и рассылал их по свету. Это было похоже на игру, она меня забавляла, и я не мог ею насытиться. Такой простой способ знакомства.

А как он помогал от избяной лихоманки!

Последние мои деньги закончились на Скандинавии. Из европейских стран лучшей оказалась Англия. Там все женщины были голодны по-настоящему. А ещё я понял, что если не хочешь терять деньги впустую, размещай объявления в бразильских изданиях – в Сан-Пауло, Рио или Белу-Оризонти – и почтовый ящик будет ломиться от ответных писем.

Мне очень нравились бразилианки. Яркие, жаркие, искренние, с пылкой кровью, все они с ума сходили от страстных латинских танцев – самбы и ламбады.

Вскоре я стал не просто стариком, обитающим в хижине с двумя барбосами.

Я стал Доном Жуаном из конверта, любовником по почте с маркой в 78 центов, и я с наслаждением писал этим женщинам и желал каждую из них. Огорчало лишь то, что были они из бумаги, не из плоти, и изучать их можно было только по фотографиям, хоть некоторые и присылали свои образы в обнажённом виде, что было особенно приятно. Можно было всё рассмотреть. И колотиться от страсти и вожделения…