В предлагаемой вашему вниманию книге рассказано о том, как немецкие крестоносцы оказались на окраинах русских владений, и о том, как предки латышей, литовцев, эстонцев и русских боролись против их вторжения, заключали с рыцарями союзы, и снова воевали. В книге дан ряд портретов исторических лиц, участвовавших в балтийской драме той эпохи. Речь пойдет о магистрах ордена меченосцев Венно и Фольквине, епископе Альберте, земгальском князе Виестурсе, ливском князе Каупо и других. Авторы попытались восстановить картину крестоносной экспансии в Ливонии, в авангарде которой находился орден меченосцев, понять, что двигало немецкими рыцарями и епископами, русскими и балтийскими князьями и воеводами в бурных событиях того времени. Орден меченосцев просуществовал немногим более тридцати лет, но какое влияние оказал он на последующие события!

С этой точки зрения интересны источники, которыми пользовались авторы. Наряду с псковскими и новгородскими летописями, грамотами, документами ордена меченосцев и тевтонского ордена, папской курии – это Ливонская хроника Генриха Латвийского и орденская Ливонская рифмованная хроника, которая еще не переводилась, за исключением отдельных фрагментов, на русский язык. Эти хроники полны увлекательных, можно сказать, приключенческих сюжетов, показывающих нам происходящее глазами немецких рыцарей и священников. За глухими забралами рыцарских шлемов мы видим лица обычных людей, обуреваемых своими эмоциями, идеями и страстями. Хронисты скрупулезно повествуют о сражениях, о завоевании балтийских земель.

Несмотря на легкость изложения и некоторую степень художественности очерков, в книге присутствует определенная научная новизна. В частности, авторы ссылаются не только на работы российских или немецких историков, но также литовских и латвийских ученых. Кроме того, авторами высказывается ряд интересных гипотез, по-новому освещающих события первой половины XIII века. В приложениях к очеркам вниманию читателя предлагаются также не публиковавшиеся ранее фрагменты Ливонской рифмованной хроники, в авторском переводе. Очерки предназначены всем, кто интересуется историей.

Археологи не без основания считают, что и финно-угорские, и балтские народы издревле населяли берега Балтики. Ученые спорят о том, были ли племена, оставившие памятники каменного и бронзового веков, прямыми потомками сегодняшних народов Прибалтики. Но не вызывает сомнений, что Прибалтика в меньшей мере, чем другие районы Евразии, была затронута бурными процессами этнических миграций, смешений народов и языков. Не зря балтские языки считаются самыми архаичными из всех собратьев по индоевропейской языковой семье, а преемственность археологических культур в землях прибалтийских финнов прослеживается едва ли не с начала неолита. Так или иначе, но уже в начале нашей эры у берегов Балтийского моря проживали предки нынешних эстонцев, латышей и литовцев. Прибалтийские финны занимали северные области восточной Прибалтики, балты обосновались южнее. Народы очень тесно взаимодействовали между собой, особенно в приграничных землях, смешивались, воспринимали формы хозяйства, культуру и даже религиозные представления друг друга.

Получить знания о древнейшей истории финно-угров и балтов до развития таких наук, как археология и лингвистика, было невозможно. Письменности эти народы не имели, а представления восточных и античных цивилизаций об этом регионе не выходило за рамки фантастических описаний народов-монстров, вроде амазонок и псоглавцев, проживавших на краю Ойкумены. Но древнейшую историю Прибалтики все же удалось хотя бы частично оживить благодаря многолетним и обширным археологическим и лингвистическим исследованиям.

Прибалтийские финны, предки исторических ливов и эстов, «в древности и Средневековье заселяли западную часть огромного финно-угорского ареала – территорию, примыкавшую к Балтийскому морю». Их языки представляют собой отдельную группу в большой семье финно-угорских языков, уже в древности выделившуюся из нее. Кроме эстов и ливов к ней принадлежат финны, карелы, а также известные по средневековым источникам народы весь, водь и ижора, ныне ассимилированные русскими и утратившие свой язык.

Первые финно-угры появились в Прибалтике еще в начале неолита, принеся сюда типичную для всего финно-угорского мира керамику, благодаря орнаменту получившую название ямочно-гребенчатой. В местных языках остались и следы древнего языка мезолитического населения, заселявшего эту территорию прежде. Настоящую и прямую связь со средневековыми прибалтийско-финскими народами исследователи проводят от культуры текстильной керамики (II тыс. до н.э.), получившей свое название по характерным тканевым отпечаткам на поверхности сосудов. Носители этой культуры пришли на запад в результате второй волны финно-угорской миграции с востока, именно поэтому языки прибалтийских финнов до сих пор близки с угро-финскими языками Поволжья, хотя эти родственные народы отделяют значительные расстояния[1]. И археологи, и лингвисты сходятся во мнении, что своеобразие языка и культуры прибалтийских финнов сложилось благодаря проникновению на часть огромного ареала культур текстильной керамики восточных балтов[2]. Они оставили на значительной части поселений Эстонии, Финляндии, Сев. Латвии и Новгородской земли I тыс. до н.э. – I тыс. н.э. уже свою керамику, со штрихованной поверхностью, а в языке значительные заимствования, как отдельных слов и понятий, так и грамматических форм. Причем, среди языковых заимствований имеются понятия об общественных и родовых связях, что свидетельствует о смешанных браках, и слова, связанные с земледелием и скотоводством – формами хозяйства, принесенными с балтского юга в финно-угорскую среду охотников и рыболовов.

Лингвисты относят языки ливов и эстов к западной ветви прибалтийско-финских языков. Точно так же четко выделяется западный ареал прибалтийских финнов и археологами. В западной части (южное и западное побережье Финляндии, Эстония, Сев. Латвия) с VIII – VII вв. до н.э. население начинает хоронить умерших в каменных курганах, что было несвойственно остальному финно-угорскому миру. В основании этих курганов устраивалось один или несколько концентрических кругов из валунов. Внутри для захоронения строился каменный ящик, сверху засыпался камнями и землей. Традиция сооружать каменные курганы пришла из Скандинавии. Вместе с новым типом могил в языки этого населения проникает целый ряд северогерманских слов, в том числе и религиозных понятий, связанных с культом предков и представлениями о загробном мире[3]. В начале нашей эры из каменных курганов развиваются каменные могильники с оградками, известные повсеместно в Эстонии, Сев. Латвии и части Финляндии. Выложенное крупными валунами и плитами пространство заполнялось мелкими камнями, и в эту своеобразную гробницу ссыпались остатки сожженных тел умерших. Каждая оградка была родовой усыпальницей общины на протяжении нескольких столетий, а сами могильники использовались еще более длительное время – к оградке пристраивалась другая[4].