Виктория ужасно смутилась.

– Простите, мистер Катлер. То есть Джон. Это все глупости. Здесь должна быть беседка, и я смотрела, как лучше расставить скульптуры: повернуть к дорожке или к входу в беседку... – Виктория еще сильнее занервничала, когда увидела, как Катлер на нее смотрит. Взволнованно, трепетно и понимающе, внимательно и чуть-чуть испуганно...

Впрочем, он тоже быстро опомнился и прокашлялся:

– Да тут в любом случае все будет отлично смотреться! – Тон получился наигранно-бодрым.

Ну о чем ты говоришь?! Тебе хочется взять ее за руку и постоять рядом. Помолчать. А еще лучше – послушать, что она скажет, ведь это же счастье – слушать ее, когда у нее вот такой голос и такое лицо...

– Красиво, правда? – Он указал на солнце. Его голос дрогнул.

Когда я в последний раз замечал солнце? Перестал еще в колледже, наверное. И деревья, и дождь, и радугу...

К горлу подкатил комок.

– Будет гроза. Скоро. – Он буквально выдавил это из себя – только ради того, чтобы хоть что-то сказать.

– Да.

Виктория чувствовала себя очень странно, остро ощущая его близость.

– И знаете, Виктория, когда я говорю с вами... – он на секунду запнулся. – В общем, мне становится легко и приятно.

Эти слова были продолжением его мыслей, и Джон, кажется, не вполне отдавал себе отчет в том, что произносит их вслух.

Легко и спокойно. Хочется рассказать обо всем самом сокровенном, что лежит где-то в глубине души. Или нет: смотреть на нее, слушать ее? Наблюдать, как изменяется это необычное лицо. О, эти волосы......

Виктория отвернулась.

Джон вдруг услышал себя точно со стороны, чуть не поперхнулся и изобразил сильный приступ кашля.

Грозовые тучи закрывали небо. Вспыхнула первая молния, ударил гром. Редкие, но крупные и тяжелые капли дождя с легкими хлопками стали падать на листья старых парковых вязов.

Первым опомнился Джон:

– Бежим!

Он схватил Викторию за руку и потащил за собой. Они бежали к особняку по дорожкам, скользким и блестящим от дождя. Виктория чувствовала, что внутри нее все вибрирует от прикосновения горячей руки Джона, от произнесенных им слов. Тонкие упругие струи хлестали по лицам, по плечам, по сцепившимся рукам. Дикое ощущение, редкое, от которого люди так часто стараются спрятаться под зонтики, в квартиры, в метро и магазины...

Зря! Это же чудо!

И напряжение взорвалось пронзительным неудержимым смехом. Так весело и заразительно Виктория смеялась только в детстве.

Джон засмеялся в ответ таким же безудержным мальчишеским смехом. Промчавшись по лужам и взметнув сотню брызг, они вбежали в дом, сопровождаемые слегка удивленными взглядами охраны.

Виктория смотрела в окна холла, и ей было весело. Восхитительно, неописуемо, незабываемо, неповторимо весело и радостно. Она промокла насквозь, до нитки, но ее это не беспокоило.

– Нужно переодеться, а то вы заболеете. – Джон ладонью стирал с лица дождевые капли. – В ванной на втором этаже есть халат и тапочки. Вам нельзя в такую погоду, нет, во время такого стихийного бедствия садиться за руль, а Люка я сегодня отпустил.

Джон говорил очень серьезно. Оба молчали об одном и том же – о существовании в этом мире такси.

– Я же не могу остаться на ночь! – поспешно сказала Виктория. Было немного страшно – но и восхитительно хорошо.

– Здесь множество свободных комнат. – Джон улыбнулся чуть смущенно. – И не бойтесь: ни одного привидения!

Виктория провела в ванной минут сорок. Там было покойно, шум горячей воды убаюкивал, аромат дорогого мыла приятно ласкал ноздри... Множество самых приятных ощущений.

Нет, пожалуй, не самых... О черт, Тори, о чем ты думаешь?!

Радость. Волнение. Предвкушение чего-то красивого. Дрожь ожидания.

Виктория буквально заставила себя выбраться из душа и закуталась в мягкий халат, принесенный Дейзи. От осознания того, что сейчас она в таком виде предстанет перед Джоном Катлером, кружилась голова, хотелось запереться в спальне до утра, или сбежать, или... Что было в списке последним и самым ярким, Виктория предпочитала не проговаривать даже про себя. Из какой-то непонятной осторожности она даже не позволила Дейзи унести ее одежду.

Джон ждал ее внизу. Виктория спускалась и думала о том, что раньше ступеньки лестницы казались ей гораздо малочисленнее... Перехватила взгляд Джона – и вцепилась в перила.

Неужели он смотрит на меня восхищенно? Не фантазируй!

– Вы же романтик... В кабинете большие окна, пойдемте посмотрим на дождь и, может, выпьем чего-нибудь, пока готовится ужин? – по возможности будничным тоном предложил Джон.

Виктория ощущала его волнение так же ярко, как свое.

Он тоже чего-то ждал.

Они стояли у окна рядом, плечом к плечу, Джон – немного позади и справа. По стеклу стекали струи дождя. Стихия разыгралась не на шутку. Вода, низвергающаяся с многокилометровой высоты, с грохотом обрушивалась на землю. Шквал капель барабанил по крыше особняка, гнул вязы, заливал парковые дорожки. Ветер, казалось, дул со всех сторон сразу, срывая с деревьев листья и ломая сухие ветки. Вспышки молний следовали одна за одной, и, судя по тому, что гром гремел почти сразу после вспышки, падала эта «небесная кара» совсем рядом. Небо было темным, местами даже черным, и, когда оно освещалось, зловещие силуэты жирных туч становились похожими на скульптурные изображения готических монстров. Сильно похолодало. Капли ледяного ливня танцевали свое безумное танго над затопленным парком.

Ветер завывал так, что становилось страшно. Вой и грохот. Несмолкаемая барабанная дробь по крыше и яростные вспышки. Тени деревьев, мечущиеся по парку в моменты взрывов резкого голубого света.

И он рядом. И можно мечтать о чем угодно. Его теплое сильное плечо совсем близко... Счастье!

Один из особенно сильных порывов с грохотом распахнул второе окно кабинета, неплотно прикрытое. Раздался звон. Оконная створка, повинуясь воле стихии, распахнулась, и с подоконника упала китайская фарфоровая ваза ручной работы. Она разлетелась на тысячи мелких осколков. Занавеска выгнулась, словно привидение, и затанцевала под звуки весело воющего ветра. Он ворвался в комнату, будто буйный лесной зверь, пронесся по кабинету и разметал все, что смог. Деловые бумаги на рабочем столе, сухие декоративные цветы... Косые струи ливня ворвались в комнату следом за ветром. На паркете, усеянном фарфоровыми осколками, прямо на глазах появлялось озеро, рождающееся из сотен дождевых капель. Полыхнуло особенно ярко. Громовые раскаты разорвали свинцовую плоть плачущих туч.

Виктория и Джон бросились к окну одновременно. Их обдало дождевыми брызгами и запахом влаги. После непродолжительной борьбы со стихией окно удалось закрыть. Оттого что ветер завывал теперь где-то за двойным стеклом, возникло обманчивое чувство безопасности.

– Жалко. Очень красивая вещь. Была. – Виктория присела на корточки и подняла острый осколок фарфора.

– Это ты красивая... – Джон едва удержался, чтобы не зажать себе рот ладонью, настолько неожиданно и непосредственно сорвались с его губ эти слова.

– Что?.. – Виктория дернулась от боли. После его слов она так сильно сжала ладони, что осколок вонзился ей в руку. Тонкой струйкой потекла кровь.

– Простите! – пробормотал Джон.

Закусив губу, и вовсе не от боли, Виктория делала вид, что больше всего на свете ее сейчас занимает ранка на руке.

Джон сделал еще полшага к Виктории. И не выдержал. Обе его руки легли на ее предплечья. Очень тихо и нежно, словно во сне, он коснулся своими горячими сухими губами ее лица – щеки рядом с уголком рта, потом губ...

Господи!..

Виктория почувствовала, что мир перевернулся. Ей захотелось броситься бежать – быстро, как лани, которую преследует стая волков. Впрочем, лань просто смертельно испугана – Виктории же хотелось бежать потому, что слишком сильные чувства захлестывали ее, почти не давая дышать. И все они складывались в то, что можно назвать коротким словом «счастье». Мысли исчезли, а тело стало ватным и не способным на резкие движения.