*

— Ну, свинопас, что у тебя есть для меня сегодня? — с деланным равнодушием спросила принцесса.

— Сапоги-скороходы, — угодливо поклонился свинопас.

Принцесса состроила гримаску.

— У меня уже четыре пары таких!

— Улучшенная модель! — быстро произнес свинопас. — Девятимильные. И всего за десять поцелуев.

Принцесса задумалась.

— Три поцелуя! — деловито предложила она.

— Семь.

— Три, и ни на один больше!

— Шесть.

— Ну ладно, четыре.

— Пять.

— Я сказала, четыре!

— Пять, принцесса, и это последняя… — споткнувшись о ледяной взгляд принцессы, свинопас поперхнулся языком и замолк.

— Ладно, четыре, — наконец вздохнул он.

— Давай сапоги.

Свинопас вручил принцессе сверток, она надорвала бумагу и придирчиво рассмотрела красный сафьян и золотые пуговки.

— Угу. Пойдет. Ладно, я готова.

— Один момент!

Свинопас подбежал к своей хижине и вывел оттуда вереницу из трех чудовищ, горбатого карлика и маленького лягушонка.

— Становитесь в очередь, — распорядился он, подталкивая чудищ и карлика к принцессе. — А ты, приятель, извини. В другой раз.

Лягушонок разочарованно квакнул и ускакал обратно в хижину.

— Карлики — по двойному тарифу! — капризно выпятила губу принцесса.

— Хорошо, — вздохнул свинопас. — Запишите на мой счет, в кредит. Один поцелуй я буду должен.

*

Человек открыл затуманенные наркозом глаза и потряс головой. Над ним нависала величественная фигура в белом и радостно улыбалась.

— Ну как? — спросил человек.

— Поздравляю! У Вас мальчик!

— Как — мальчик?! — возопил человек, голос его сорвался. — Опять?!

— Да, вот как-то так…

— Но я же нормальной ориентации, зачем мне мальчики?

— Так уж вышло, — пожала плечами фигура. — Наследственность.

— Но я же хотел девочку! Женщину!

— Ну посуди сам, — ласково произнесла фигура, — в кого ему быть женщиной? Ты женщина?

— Нет.

— А среди твоих предков женщины были?

— Эээ… н-нет.

— Ну вот видишь.

Человек понурился.

— Что же мне теперь делать?

— Ничего, — обнадежила его фигура, — будем экспериментировать дальше.

— Ага, пока у меня ни одного ребра не останется, — проворчал человек и потер ноющий бок.

— Не сметь паниковать! — нахмурилась фигура и наставительно подняла палец. — Кончатся ребра — возьмемся за позвоночник!

*

По вечерам, когда на берегу зажигается костер, приходит ветер. Его все ждут и боятся спугнуть.

— Шшшш, — предупреждают волны.

— Шшшш, — шепчут тростники.

— Шшшш, — тихо соглашается песчаная дюна — хотя ей-то уж точно никто замечаний не делал. Тише песчаной дюны и так никого на свете нет.

А потом ветер приходит и начинает рассказывать обо всём, что видел за день. Он ведь самый лучший в мире рассказчик — всё видит, всё слышит, везде бывает. А самому лучшему рассказчику и слушатели нужны самые лучшие: море, дюны, тростники. Никто не умеет слушать так, как они!

— Шшшш, — рассказывает ветер, а волны ахают удивленно:

— Шшшш?

— Шшшш, — качают головами тростники.

— Шшшш, — едва слышно повторяет про себя песчаная дюна. Она всё запоминает. Легкомысленный ветер завтра всё забудет, мечтательное море перепутает, тростники пойдут на прокорм вечно голодному костру, и только песок сохранит рассказ навечно.

А ветер входит во вкус, мечется по берегу, жестикулирует, подбрасывает в воздух всякий мусор:

— Шшшш!

— Шшшш! — впечатлительное море начинает волноваться, по волнам пробегает дрожь ряби.

— Шшшш! — присвистывают удивленные тростники.

— Шшшш, — эхом отзывается дальний лес.

— Шшшш… — сопит носом спящий у костра человек и чему-то улыбается. Спящие люди — тоже замечательные слушатели, вот если бы только не их привычка каждый раз просыпаться!

— Шшшш, — дюна задумчиво передвигает песчинки. Она-то прекрасно знает, что когда-нибудь человек угомонится, перестанет куда-то вскакивать по утрам, зароется наконец в землю — и вот тогда-то она ему перескажет заново все забытые сказки.

К полуночи ветер утихает. Он рассказал всё самое интересное, и теперь ему надо бежать дальше, за новыми впечатлениями.

— Шшшш, — прощается он.

— Шшшш, — шепчут ему волны.

— Шшшш, — машут вслед тростники.

— Шшшш, — вздыхает песчаная дюна.

И только костер весело потрескивает и швыряется искрами. Ему, шалопуту, всё бы смеяться…

*

Как это водится в сказках, жили-были принц и принцесса (не родственники). Принц был великолепен, принцесса — прекрасна, они полюбили друг друга высокой чистой любовью и скоропостижно поженились. Наступил хэппи-энд и сказка закончилась. Стали они жить-поживать.

Принцесса скоро узнала, что ее молодой муж храпит по ночам, что утром он колется щетиной, а его усы пахнут табаком.

Принц обнаружил, что принцесса, как все смертные женщины, иногда ест и, страшно сказать, даже посещает туалет!

Принцесса открыла в принце непонятную для неё страсть к верховой охоте, когда он пропадал на целую неделю и возвращался грязный, пропотевший, осунувшийся, но с горящими глазами.

Принц узнал, что примерно раз в месяц у принцессы болит голова и бывает дурное настроение.

Принцесса узнала, что принц любит выпить и пьяный становится дурак дураком.

Принц узнал, что принцесса склонна к меланхолии и может часами запоем читать женские романы.

Принцесса узнала, что принц бывает груб и несдержан на язык.

Принц узнал, что по утрам у принцессы опухшее лицо и растрепанная прическа.

Одним словом, они узнали, что их любимые мало чем отличаются от любых других людей.

Они узнали это — и полюбили друг друга еще больше.

*

— Вот, а это — прекрасный лебедь! — с гордостью заявила утка и представила птичьему двору последнего утенка.

Курица поперхнулась пшеном, гуси попятились, у индюка побледнела сопля под носом.

— Это… хм… а ты уверена?

— Абсолютно! — отрезала утка. — Это мой сын, мне ли не знать, кто он такой?

— Но он не похож на лебедя, — с сомнением протянула старая гусыня.

— А на утку он похож? — парировала утка-мать.

— Нет. То есть, не очень.

— У лебедей шея длинная, — заметил индюк.

— Вырастет.

— И крылья у лебедей не такие. А у этого твоего… если не ошибаюсь, у него вообще руки?

— Он еще не оперился. Это пройдет.

— Голова у него великовата. И клюв странный какой-то… ой, смотрите, у него зубы!

— Выпадут!

Птицы настороженно рассматривали прекрасного лебедя. Тот смотрел на них в ответ — воинственно нахохлившись и бормоча что-то неодобрительное себе под нос.

— А по-моему, он просто урод! — заключил петух, начисто лишенный чувства такта. Лебедь показал петуху неприличный жест.

— Сам ты урод! — обиделась мама-утка. — Он вырастет и станет самым прекрасным и знаменитым! Может, даже голливудской звездой.

— Ха! — открыто усомнился петух.

— А как ты его назвать-то думаешь? — спросила курица.

— Дональд, — ответила утка и ласково погладила сына по взъерошенной голове.

*

Опухшее, красное со сна утреннее солнце неторопливо ползло по небу и беседовало с ветром.

— Так ты говоришь, они меня любят? — спросило солнце.

— Ага.

— А за что? Я же некрасивое…

— А они считают, что красивое.

— Да ну… — солнце смутилось и искоса глянуло в океан. — Смотри, у меня и протуберанцы в разные стороны торчат, и пятна на лице выскочили.

— А они этого не видят.

— Почему не видят?

— Потому что они тебя любят.

— Ну вот, опять ты о том же! Да за что меня любить?

— Они говорят, за то, что ты несешь свет и тепло.

— Ерунда какая, — удивилось солнце. — Конечно, я несу свет и тепло. Что же за термоядерная реакция, да без выброса энергии? Но это ведь просто нормальный процесс жизнедеятельности! Вроде бурчания в животе.