— Но от нее ты бы тут же сбежала, — замечает Данка. — Мы, например, всегда так делаем.

— Нет, из этого ничего не выйдет, — отвечает тетя. — Дня через три вы все спятили бы. А пани Файтову отвезли бы в смирительной рубашке. Меня трудно выносить долго. Я со странностями.

— Ни с какими не со странностями, — вмешивается Пип, — уж если ты странная, то, выходит, любой правильный человек с приветом.

Марьяна, которая напускала воду в мойку, поворачивается и смотрит на тетю. Пип прав. Если тетя у них странная, то тогда все в порядке. В тете им нравится вообще все. И то, что она читает детективы, и курит, и что такая маленькая и худенькая. Марьяна вздыхает. Она тоже хотела бы носить брюки и свитер, как тетя, только… уж лучше об этом не думать. Марьяна решительно сыплет порошок в воду.

— Пип совершенно прав, — замечает она, словно мимоходом.

— Нет, не прав, — отвечает тетя. — Чудаковатые люди хороши только издали. А когда познакомишься с ними поближе — они очень раздражают. Эти чашки, Пип, можешь складывать одну на другую на самую высокую полочку. Иначе там не поместятся тарелки.

— А вы с мамой ссорились, когда были маленькие? — спрашивает Данка.

— Да нет, пожалуй. Иногда только, но нервы друг другу не портили.

— А мама и тогда постоянно была чем-то озабочена? — вы спрашивает Данка, которая не может представить себе неозабоченную маму.

— Часто. Например, она все время думала о том, не страшно ли ночью нашей дворничихе, когда она внизу остается одна и ей не с кем словом переброситься.

— Как пани Файтовой, — выпаливает Пип.

— Да, как пани Файтовой. Но знаете, ваша мама умела бесподобно всех передразнивать. Особенно мальчишек, которые за ней ухаживали.

— И много у нее было поклонников?

— Много.

— Больше, чем у тебя? — спрашивает Пип.

— Больше.

Марьяна смотрит на тетю и быстро начинает тереть щеткой кастрюлю, поднимая страшный шум.

— Знаешь, она подшучивала над теми мальчишками, которые ухаживали за ней, а не за мной, — объясняет она Марьяне и подает ей грязные столовые приборы.

— А когда вы были совсем-совсем маленькие? — скороговоркой спрашивает Марьяна.

— Тогда мы ездили на каникулы к бабушке. Мы жили у нее с июня до октября и там же ходили в школу.

— Здорово было?

— Здорово. Несмотря на страшных гусей. Они почему-то с особенным удовольствием прогуливались перед школой, и мы ужасно их боялись. В одной руке мы держали портфель, а в другой — прут, но лучше бы их не трогать. Мы надеялись, что гуси тоже понимают, что мы только для виду их пугаем, просто так. Что мы не хотим их рассердить. Но однажды ваша мама всерьез вывела их из себя. Шли мы в школу, стараясь не привлекать внимания гусей. Однако уже издали почувствовали, что они о чем-то спорят меж собою и шипят друг на дружку. И только потом разглядели, что они окружили какого-то карапуза, а он ревет в три ручья и отгоняет их, размахивая руками. Я замерла на месте, но вдруг что-то ударило меня по ногам. Это был портфель, а ваша мама, размахивая свободной рукой, будто дубиной, бесстрашно отгоняла гусей, а другой прижимала к себе ревущую девчонку, словно сверток. Я помчалась к школе, отворила ворота и захлопнула их перед самым гусиным носом, тогда мы все спрятались в школьном дворе.

Старший брат хотел было отвести девочку домой. Но, представьте себе, когда он открывал ворота, оказалось, что гуси все еще никуда не ушли и грозно вытягивают шеи. Только Пепик их не испугался. А мы обе спрятались в классе, за самой последней партой, и никак не могли выбраться оттуда. И знаете, что сказала ваша мама? Что там, на улице, она гусей вовсе не боялась. Я спросила ее, не забыла ли она, что они щиплются. «Я забыла, что они там есть», — ответила она.

— Молодец мама! — воскликнул Пип, как будто он всю эту картину только что увидел собственными глазами. Марьянка от волнения забыла даже вытащить руки из мойки.

— И ты у нас молодчина, — говорит она, обращаясь к тете. — Ты же ведь бросилась открывать им ворота, забыв, что гуси щиплются.

— Я только прошмыгнула мимо, — оправдывалась тетя и про бормотала про себя что-то вроде: «Как с тем Супчиком…»

— С каким еще Супчиком? — спрашивает Данка.

Тетя смотрит на нее отсутствующим взглядом. Чистую чашку, которую она хотела поставить на верхнюю полку, тетя в растерянности ставит обратно на стол, и Марьянка так же машинально сует ее в мойку. Она знает, о ком вспомнила тетя.

— Ах да, с тем… — догадывается Данка.

— Да, с тем, — кивает тетя. — Я вам уже рассказывала однажды, что настоящее его имя Борживой?

— Ты даже не говорила нам, что его фамилия Супчик, — сознается Марьянка.

— Серьезно? Борживой Супчик. И в общем, эта фамилия подходила ему.

— Как же выглядит человек, если он Борживой Супчик?

— Словом, нечего ему пускаться во всякие рискованные предприятия, потому что он непременно провалится. У него еще были такие очечки… Я говорила вашей маме и папе, что добром все это не кончится, и оказалась права. Немцы уже шли по его следу…

— …И кто-то должен был его прятать, — добавляет Пип.

— Да. А я добилась только того, что от меня даже скрыли, что он у них прячется.

— Зато потом у папы с мамой было к кому вернуться, — быстро вступается Марьянка. — Они, когда из тюрьмы вышли, у тебя ведь жили? Да?

Тетя кивает.

— И снова я открывала двери, — продолжала тетя, — когда уже все было кончено. Но Борживоя ваша мама под мышкой не вынесла, как ту малышку.

— Немцы его убили, — говорит Пип.

Тетя снова кивает.

— И даже если Борживой выглядел смешно, он был очень хороший, — продолжает мальчик.

— Да, очень.

Пип раскраснелся:

— И наши тоже.

Тетя поддакивает и здоровой рукой вешает полотенца. Пип не видит ее лица, а Данка — видит.

— Но ты не могла не опасаться за нашу маму, — энергично заявляет она. — Ты должна была ее предупредить, что это плохо кончится, если знала об этом. Ты бы перебралась к ним, если бы догадывалась, что он у них. А ты думала, что они тебя послушались и переправили его куда-нибудь.

— Но они не переправили, — уточняет довольный Пип.

Данка не слушает его:

— Конечно, тебе важнее было сохранить нашу маму, чем его, хотя он и был превосходный человек.

Марьянка согласно кивает. Пип молчит, размышляя. Тетя, взглянув на него, начинает искать чистую чашечку, которая куда-то загадочно исчезла. Марьянка тем временем выпускает воду из мойки.

— Вы всю посуду мне перемыли, — удивляется тетя. — Очень мило с вашей стороны. Пойдемте посидим в гостиной.

И вдруг наступает молчание.

— Ты лучше расскажи, как мама сердила взрослых, когда была маленькая. Ведь она же сердила, правда? — снова начинает допытываться Данка.

— Ты же знаешь, что сердила, — говорит, улыбаясь ей, тетя. — Особенно из-за шапок. У нашей мамы от этого мог случиться разрыв сердца.

— Из-за шапок?

— Ну да. Шапки мы должны были носить почти круглый год, не только зимой. Ваша бабушка придерживалась такого мнения, что шапки — просто необходимая принадлежность костюма или куртки. И гулять без шапки просто никак невозможно. Ну, приблизительно, как без юбки. Однако ваша мама считала, что ей шапки не идут, и вбила себе в голову, что носить их не станет. Из-за этого постоянно возникали неприятные ситуации. Ваша бабушка разрешала эти ситуации энергичным приказом надеть шапку — и все. А ваша мама, едва выйдя за порог, тут же запихивала ее в портфель. Так, ко всеобщему удовольствию, продолжалось довольно долго, пока нашей маме, вашей бабушке, однажды не пришло в голову посмотреть на нас из окна.

— Крик, наверное, поднялся?

— Да еще какой! Но ваша мама так и не надела шапку, которая была ей не к лицу. Так что и после этого скандала она совала шапку в портфель — только уже отойдя подальше, за углом.

Пип с Даккой переглянулись. Тетя подмигнула им, а вслух произнесла:

— Знаете, я проголодалась, пока вы так прилежно трудились. Пойдемте чего-нибудь перекусим.