Седоусый бурчал что-то о «мальках», которым лень свеклу проредить, а вот как поесть, так тут они маху не дадут…

– Это и есть Станислас Боровиц, – скороговоркой, подавшись к Брауну, сказала Наталья, – к нему надо привыкнуть. Стан не приемлет тишины и безлюдья – когда у него хорошее настроение, он поет, когда плохое – бранится. Может в одиночку наброситься на целую банду, а вот свою жену Ханичэйл реально побаивается. Тетя Хани у нас всем хозяйством заведует. Они со Станом вечно ругаются, но не по злобе, они оба добрые, сам увидишь… Привет, Стан!

Боровиц, кряхтя, разогнулся и ухмыльнулся.

– Почтение, барышня, – громко сказал он, – и добрый день! А это ещё что за интель? «На берегу» нашла?

– Это новая рабсила, Стан, – ответила Наталья – строго, но в той же манере. – Пока возьмем младшим смотрителем. – Обернувшись к Брауну, она добавила казённым голосом, будто скрывая возникшие – или возникающие? – отношения: – Будешь получать тридцать азио в месяц, как везде. Питание и боеприпасы за счет ранчо. Идёт?

– Идёт, – согласился младший смотритель.

Боровиц отряхнул пучок редиски и спросил с изумлением:

– Зачем нам интель?

Тимофей почувствовал себя уничтоженным и неловко переступил с ноги на ногу. Наталья пожала плечами и сказала:

– Я беру его на время перегона.

– Совершенно не понимаю, зачем нам интель, – брюзжал Станислас.

Наталья глянула на него, и Боровиц махнул рукой:

– Ну хорошо, хорошо… Лишние руки не помешают. – Обернувшись к «интелю», он поинтересовался: – Звать как?

– Тимофей Браун.

– И откуда ты, Тимофей Браун?

– Из Евразии… Из Сихали.

– Как-как? Сихали? А-а… Сихотэ-Алинь! Бывал, бывал в ваших пенатах… Ну а я Станислас. Главный смотритель, он же сегундо [17]. Не халям-балям. Понял?

– Ага. В смысле, да, Станислас.

– Да просто Стан.

– Ага…

Наталья успокоенно оглядела обоих и сказала:

– Ну ладно, Стан, я пойду. Поработаешь наставником молодежи, мм?

– Да куда ж от вас деваться… – продолжал сегундо ворчать. – Наприводят кого попало, а ты с ними нянькайся… Слушаюсь, Наталья. Наставлю твоего Тимку по полной программе!

Стоун послала Боровицу воздушный поцелуй и ускакала.

– Салат любишь? – обратился Станислас к Тимофею.

– К-какой? – Брауну было как-то неуютно.

– Салатный. С лучком, с огуречиками… С майонезиком. Как ты к нему относишься?

– Положительно, – ответил «интель» тихим голосом.

– Тогда еще зелепушечки нарвем…

Сегундо добавил хороший пучок зелени к уже собранной и передал весь урожай Тимофею.

– Тащи, – велел он. – Мне руки свободными нужны, чтобы достопримечательности показывать… Пошли. – Оглянувшись, Боровиц достал из нагрудного кармана плоскую фляжку с зеркальными боками и хорошенько к ней приложился. – Ух! – крякнул он довольно, утирая усы. – Что глядишь, Сихали? Мы из железа деланы и на спирту настояны! Хе-хе… Видал, какая фляжечка? Она мне один раз жизнь спасла. Не веришь? П-ф-ф! Думаешь, зеркало это? Никак нет. Мезовещество! Фотонный привод, не халям-балям. Через каждые сто астроединиц полёта отражатели фотонных кораблей меняют, и мне ребята вырезали кусочек, смастерили эту фляжечку. Тут два слоя мезовещества, плазма от него отскакивает только так… Ханька моя, как увидала у меня этот сосудик, тут же завелась! А потом случилась заварушка на Таити-2, и в меня из бласта попали – прямо в сердце! А у сердца – фляжечка… Импульс отразила, и я того стрелка доконал. Ханька как увидела прожог, сразу давай орать: «Скотина! Новая ж куртка совсем!» А когда дотумкала, от чего та дырка, сомлела, еле поймать успел, не то грохнулась бы… И слова больше про фляжку не сказала! – Прочистив горло, Станислас запел довольнотаки приятным баритоном: – Ой, моро-оз, моро-о-оз, не моро-озь меня-я! Не морозь меня-а-а, мо-оего-о ко-оня-я!.. – и сразу перешел от вокала к речевому жанру: – Чего стоим, китовый подпасок? Вперёд!

Тимофей, чувствуя себя дурак дураком с охапкой «зелепушечки» в руках, двинулся по направлению к Стандард-Айленду.

За парниками обнаружились теплицы, а за теплицами открывалась главная улица станции, зажатая усеченными кубами и параллелепипедами, полусферами и полуцилиндрами. Во всех этих геометрических телах имелись тамбуры и много круглых иллюминаторов. Справа, ближе к краю СПО, за домами возвышались две башни – одна круглая, в белую и красную полоску, другая решетчатая.

– Энергоантенна, – показал Боровиц, – и причальная вышка. К ней дирижабли цепляются.

Слева на улицу выступала белая призма здания, похожего на картонную коробку. Вдоль всей стены тянулся яркий навес, а в проеме входа болтались «крылья летучей мыши» – резные дверцы, качавшиеся в обе стороны, – точь-в-точь, как в салунах на Диком Западе. Из дверей доносились звуки ненастроенной хориолы, слышалась громкая речь и жизнерадостный хохот.

– Салун «Бон-тон», – ткнул пальцем в заведение сегундо. – Запомни это место, Сихали! Здесь пекут такие пончики, что китопасы за сто миль их чуют и гребут на самом полном. А тут у нас как бы медицинский центр…

Браун посмотрел на крутой белый купол, отмеченный красным крестом. У тамбура давал тень большой зонт, в тени на шезлонге расположилась девица в белом халате и напропалую кокетничала с парнем такой ширины, что в его комбезе легко разместилось бы двое Тимофеев. Младший смотритель сразу узнал врачиню – и покраснел, как первоклассник, случайно увидевший старшую сестру в душе.

– Скучает наша Маринка, – фыркнул Боровиц. – Никак мы не захвораем… Вечером только прилетела, в отпуске была, и… Видал, какой негабарит вокруг нее вьется? Ну, куда такому болеть? Его и убить-то трудно, не то что заразить…

Тут Марина заметила новоприбывших и закричала:

– Станислас!

Вскочив и оправив короткий халатик, она подошла поближе. «Негабарит» хмурился недовольно, зыркая на Тимофея злыми медвежьими глазками, и тому сразу поплохело.

– Приветики! – пропела Рожкова, радостно улыбаясь. Девушка умудрялась смотреть на Брауна, поглядывать на сегундо и не упускать из виду «негабаритного» добра молодца. – Новый кадр, да?

– Так точно, – сказал Боровиц по армейской привычке. – Можешь не смотреть так – для опытов я Тимку не отдам. И вообще, он у нас временно.

Заслышав последнее слово, добер молодец радостно воссиял.

– Временно или постоянно – это неважно, – строго сказала Марина. – Все равно надо проверить. А вдруг Тима болен? Пойдем!

Врачиня ухватилась за младшего смотрителя и потащила его в медцентр.

– Подожди, – неловко сказал Браун, – тут зелень…

Станислас забрал у него урожай и сказал, подпустив в голос печали:

– Прощай, амиго! [18]

– Мы скоро, – пообещала Марина и уволокла Тимофея в недра медцентра.

В недрах было тихо и пусто. Под потолком висел многоглазый киберхирург. Увидев Марину, он жаждуще распустил членистые щупальца, но врачиня отмахнулась, и кибер разочарованно скрутил конечности.

– И давно ты здесь? – спросил Браун, лишь бы чтото сказать. Он испытывал неловкость и вожделение одновременно, толком не понимая, что же в нем доминирует.

– Год уже, – заулыбалась Рожкова.

– Да? А ты не говорила, что у китопасов работаешь…

– А ты и не спрашивал. Тебя больше моя грудь интересовала.

– Она меня и сейчас интересует…

Марина погрозила ему пальчиком.

– Вот, – сказала она, подводя Тимофея к объемистому «саркофагу», – это такой стационарный диагностер. Укладывайся!

– Раздеваться?

– Обойдешься, – улыбнулась Марина. – Рубашку только сними.

Браун исполнил приказ и залез в диагностер. Осторожно коснулся спиной гладкого дна, опасаясь неприятного холодка, но покрытие было теплым и мягким. Хоть спи в этом «саркофаге».

– Что, не хватает пациентов? – решил спросить Тимофей – голос его прозвучал глухо, как из бочки.

– Да где ж их тут взять? – охотно откликнулась врачиня. – Все такие огромные, здоровые… Симпатичные хоть, а то я раньше в санатории работала, в Брайтоне, так там одни старперы! Пройдут курс омоложения и не знают, куда свое либидо девать… Не дыши!