Читал? Да, вот оно!

— Постарайся как следует, — бормотал я. — Вспомни, как все началось. Во-первых, зачем ты пошла в амбар?

— Да. Я, кажется, вспоминаю. Я пошла туда за рыболовными грузилами.

— За рыболовными грузилами? В амбар? — изумился я.

Что-то щелкнуло в моем мозгу. Я пристально смотрел на нее такими же стеклянными, как и у трупа на полу, глазами.

— Послушай, — сказал я. — Ты не Анита Лумис. Ты… Лиззи Борден!

Она не проронила ни слова. Очевидно, это имя ей ничего не говорило. Но я постепенно вспомнил старинную историю, нераскрытую тайну.

Я отвел Аниту на софу, сел рядом с ней. Она не смотрела на меня. Я не смотрел на нее. Мы оба не смотрели на то, что лежало на полу. Зной сгустился вокруг нас в этом доме смерти, пока я шепотом рассказывал ей историю Лиззи Борден…

Было начало августа 1892 года. Фолл-Ривер, городок в штате Массачусетс, задыхался от жары, которая накатывала на него волнами.

Солнце заливало своими лучами дом почтенного Эндрю Джексона Бордена, одного из отцов города. Этот старый человек жил здесь со своей второй женой миссис Эбби Борден, приходившейся мачехой двум девушкам, Эмме и Лиззи Борден. Горничная, Бриджит «Мэгги» Салливан, была еще одним членом этого небольшого семейного кружка. Джон В. Морс, гостивший в доме Борденов, уехал в это время к какому-то приятелю. Отсутствовала и Эмма, старшая дочь Бордена.

Только горничная и Лиззи Борден оставались в доме второго августа, когда мистер и миссис Борден внезапно заболели. Именно Лиззи сообщила своей подруге, Марион Рассел, что болезнь, как ей кажется, вызвана отравлением молоком.

Но было слишком жарко, чтобы беспокоиться об этом, слишком жарко, чтобы думать. К тому же, Лиззи никто не принимал всерьез. В свои тридцать два года угловатая, не располагающая к себе младшая дочь Бордена вызывала в обществе противоречивые чувства. Было известно, что Лиззи девушка «культурная» и «благородная» — она путешествовала по Европе; регулярно посещала церковь, сама вела уроки в религиозной миссии, ее хвалили за «хорошую работу» в благотворительных организациях. Однако некоторые считали, что у Лиззи плохой характер, что она с причудами. У нее бывали «видения».

Так что новость о болезни старших Борденов была принята к сведению и отнесена на счет естественных причин; было невозможно думать о чем-то еще, кроме всепоглощающей жары и приближающегося ежегодного праздника в честь полицейского управления Фолл-Ривера, назначенного на четвертое августа.

Четвертого августа жара не спала, но к одиннадцати часам праздник был в самом разгаре — в это время Эндрю Джексон Борден покинул свою контору в центре города и вернулся домой отдохнуть на софе в гостиной. Он благополучно проспал полуденную жару.

Через некоторое время, вернувшись из амбара, в дом вошла Лиззи Борден и обнаружила, что ее отец отнюдь не спал.

Мистер Борден лежал на софе, его голова была разбита до такой степени, что лицо стало неузнаваемым.

Лиззи Борден позвала горничную, «Мэгги» Салливан, которая отдыхала у себя в комнате. Она велела ей бежать за доктором Боуэном, ближайшим соседом. Но того не оказалось дома.

Случайно мимо проходила другая соседка, некая миссис Черчилл. Лиззи Борден позвала ее с порога.

— Кто-то убил отца, — сказала Лиззи.

— А где твоя мачеха? — спросила миссис Черчилл.

Лиззи Борден замялась. В такую жару было трудно соображать.

— Ее нет. Кто-то заболел и вызвал ее запиской.

Миссис Черчилл, не мешкая, отправилась на извозчичий двор и вызвала «скорую помощь». Вскоре собралась целая толпа соседей и друзей; приехали врачи и полиция. В разгар всеобщей суматохи миссис Черчилл поднялась наверх в свободную комнату.

Там лежала миссис Борден с размозженной головой.

Ко времени прибытия коронера,[1] доктора Долэна, были опрошены свидетели. Находившиеся здесь шеф полиции и несколько его людей установили, что попыток ограбления не было. Начали допрашивать Лиззи.

Лиззи Борден сказала, что была в амбаре, ела груши и искала грузила для удочек — при такой-то жаре. Она задремала, проснулась от сдавленного стона кого-то и пошла в дом посмотреть, в чем дело. И тут нашла отца с разбитой головой. Вот и все…

Все вокруг вспомнили ее разговоры о предполагаемом отравлении, которые приобрели новую окраску. Аптекарь сказал, что несколько дней тому назад к нему, действительно, обратилась какая-то женщина, которая хотела купить синильной кислоты — якобы для моли, которая завелась в меховой шубе. Женщине, конечно, было отказано, и владелец аптеки объяснил, что ей нужно взять рецепт у доктора.

Этой женщиной была… Лиззи Борден.

Стали проверять показания Лиззи о том, что ее мачеху вызвали из дома запиской. Никакой такой записки не обнаружили.

Но у следователей и без того хватало работы. В подвале они нашли топор со сломанной ручкой. Этот топор недавно мыли, потом посыпали золой. Вода и зола скрывали кровь…

Шок, жара, всеобщее смятение — все это сыграло свою роль в дальнейших событиях. Полиция вскоре удалилась, так и не предприняв никаких действий. Дело было отложено до проведения официального дознания. В конце концов Эндрю Джексон Борден был состоятельным гражданином, его жена известной и уважаемой женщиной, и никто не хотел совершать опрометчивых шагов.

Дни проходили под пеленой зноя и сплетен. Подруга Лиззи, Марион Рассел, на третий день после происшествия зашла в дом и застала Лиззи за сжиганием своего платья.

— Оно испачкалось в краске, — объяснила Лиззи.

Марион Рассел помнила это платье — оно было на Лиззи в день убийства.

Немедленно состоялось дознание и вынесен неминуемый вердикт. Лиззи Борден была арестована по обвинению в двух убийствах.

За дело взялась пресса. Прихожане сочувствовали Лиззи Борден. «Сестры-плакальщицы»[2] писали о ней взахлеб. За полгода, прошедшие до судебного процесса, это преступление получило международную огласку.

Но ничего нового так и не было обнаружено.

За тринадцать дней, в течение которых шел судебный процесс, удивительная история не претерпела никаких изменений.

Почему утонченная старая дева из Новой Англии ни с того ни с сего убивает топором отца и мачеху, а потом смело «обнаруживает» трупы и вызывает полицию?

Обвинение не могло дать никакого убедительного объяснения. 20 июня 1893 года жюри присяжных после длительных обсуждений признало Лиззи Борден невиновной.

Лиззи уехала домой и жила много лет очень уединенно. Подозрения с нее были сняты, но правда о случившемся так и ушла вместе с ней в могилу.

Остались только маленькие девочки, которые, прыгая через веревочку, торжественно напевали:

Вот такую историю я рассказал Аните — ее вы можете прочитать в справочниках, где упоминаются знаменитые преступники.

Анита слушала, не перебивая, но я обратил внимание, как у нее перехватывало дыхание, когда упоминал некоторые схожие детали. Жаркий день… амбар… рыболовные грузила… внезапный сон… внезапное пробуждение… возвращение в дом… обнаружение тела… топор…

Только когда закончил свой рассказ, Анита произнесла:

— Джим, зачем ты мне рассказал все это? Не хочешь ли сказать, что это я напала на дядю с топором?

— Ничего не хочу сказать, — ответил я. — Меня только поразила схожесть этого случая с делом Лиззи Борден.

— А как ты думаешь, что на самом деле произошло, Джим? Я имею в виду Лиззи Борден.

— Не знаю, — медленно проговорил я. — Я думал, ты мне подскажешь.

— Может быть, это то же самое? — прошептала Анита. И глаза ее страшно сверкнули в темной комнате. — Ты знаешь, я рассказывала тебе про свои сны. Про «инкубуса». Может быть, и Лиззи Борден видела такие сны; может быть, из ее спящего мозга вышло существо; это существо могло взять топор и убить…