Уложив гвоздь на поднос, Джованни уставился на него, не веря своим глазам.

Следом он вытащил два оставшихся на дне оссуария гвоздя и выложил их в ряд с первым. Еще три предмета, которые помогут установить личность этого человека. В карьере Берсеи было много моментов, которые подогревали его страсть к открытиям. Однако сегодняшние находки – просто за гранью возможного.

Гвоздь.

– Боже мой, – выдохнул он, откидываясь на спинку кресла.

В другом конце лаборатории Шарлотта только что повесила трубку.

– Вы только посмотрите, что я нашел! – окликнул ее Берсеи, не сводя глаз с подноса.

Шарлотта подошла к рабочей установке. По выражению побледневшего лица Берсеи она поняла, что оссуарий поделился с ними еще одним секретом.

Ни слова не говоря, антрополог указал на поднос.

Взгляду ее предстали три металлических предмета, лежавшие на блестящей стальной поверхности.

– Гвозди для шпал? – Она взглянула на острия гвоздей, и жуткая процедура распятия представилась ей еще более реальной и страшной.

Берсеи нарушил затянувшееся молчание.

– Думаю, не ошибусь, если скажу, что именно этими гвоздями был распят этот человек… кто бы он ни был.

– Где вы их нашли?

– Там. – Он указал подбородком на оссуарий. Шарлотта застыла над оссуарием, напряженно вглядываясь в пустое чрево известнякового ковчега.

– Под слоем пыли.

Внезапно ее взгляд выхватил неясный контур в глубине оссуария. Он напоминал второй тайник, выбитый внутри ковчега.

– Постойте-ка, – резко воскликнула она, развернув штатив лампы над оссуарием и осветив его полость. – А вы, кажется, кое-что проглядели. Смотрите. Похоже на… – в резком свете ей удалось как следует рассмотреть увиденное, – …цилиндр?

Разак нашел Фаруха в маленькой комнате на верхнем этаже здания школы, переоборудованной ВАКФ во временный офис. Фарух только что закончил говорить по телефону.

Хранитель не дал Разаку и рта раскрыть.

– Тополь говорит, что за последние несколько дней импортных грузов, схожих по описанию с оссуарием, не обнаружено. – Он побарабанил пальцами по столу. – В общем, хорошего мало.

Разак сел. Фарух выглядел так, будто не спал несколько дней; лицо его было повернуто к вошедшему под таким углом, что идеально вписывалось в раму окна, обрамлявшую вид на Купол Скалы.

– И Хамас, и власти Палестины подтвердили, – продолжал Фарух, – что вертолет, на котором похитители скрылись с Харам аш-Шариф, однозначно был израильским. Когда я выложил это Телексену, он заявил, что вертолет угнали с авиабазы Сдэ-Дов, под Тель-Авивом. Модель «Сикорски UH-60 блэк хоук».

Если память не подводила Разака, то в конце девяностых Израиль закупил у американцев несколько штурмовых вертолетов.

– Похоже, ВВС Израиля делит аэродром Сдэ-Дов с коммерческими перевозчиками, – добавил Фарух.

– Тогда неудивительно, что постороннему не составило труда попасть на базу.

– Не будем торопиться с выводами, – резко сказал Фарух. – Вполне вероятно, что вертолет и не был угнан.

Разаку не понравилось, что терпение и объективность суждений Фаруха, похоже, пошли на убыль. Он сменил тактику:

– По крайней мере, они наконец-то в этом признались. К своему стыду.

– Разумеется, оговорившись, что это была трагическая случайность.

– Вы не поинтересовались у Телексена, почему нас сразу не поставили в известность?

– Первым делом спросил.

– И что он сказал?

– Его беспокоило, что информация просочится в прессу. – Фарух скрестил на груди руки.

Разак вынужден был согласиться с таким доводом: поменяйся палестинцы ролями с израильтянами, они тоже сделали бы все возможное, чтобы скрыть любую информацию, которая могла бы положить начало враждебному противодействию. Все это казалось странной, никогда не прекращающейся игрой.

– Но сами-то вы не считаете, что похищение спланировано израильтянами, не так ли?

– Еще рано что-то «считать». Но я, безусловно, подозреваю их в этом.

– Но как же тогда погибшие израильские солдаты? – Разак покачал головой. Это не вязалось с тем, что говорил Бартон. С какой стати евреям интересоваться мнимыми реликвиями фальшивого Мессии или сомнительной легендой о Святом Граале? – Ради чего?

– Ради чего? Ради того, чтобы разрушить мир, – они жаждут только этого.

Иного ответа Разак от представителя Хамаса и не ждал.

– Так что вы решили предпринять?

– Пока ничего. Дождемся более полной информации. – Фарух сплел пальцы рук и прижал к губам. – Расскажите, чем там занимается этот английский археолог… как его, Бартон?

Момент был совершенно неподходящий для того, чтобы подпитывать возрастающую тревогу расстроенного пожилого человека. В сложившихся обстоятельствах в дикие теории археолога пока никого посвящать не следовало.

– Он попросил разрешения еще раз осмотреть помещение. Говорит, будто что-то упустил.

Пытаясь скрыть заинтересованность, хранитель спокойно спросил:

– Что же именно?

– Как выясню, сразу дам вам знать. – Разак поднялся, собираясь уходить. – Да, кстати, не могли бы вы одолжить мне свою машину? У меня сегодня встреча с человеком, у которого, возможно, есть полезная информация.

– Конечно. – Фарух выдвинул ящик стола и передал Разаку ключи от своего «Мерседеса S500». – Как раз только что помыл. Куда поедете?

– В Газу, – спокойно ответил Разак.

– Понятно. – Взгляд Фаруха сделался каменным, он едва не попросил ключи обратно. – Вы в курсе, что там сейчас творится?

– Я осторожно, – заверил его Разак. – Со мной поедет Бартон. Все будет в порядке.

Явно недовольный, Фарух кивнул.

– Прошу вас, Разак, не забывайте, что мы пытаемся раскрыть преступление. Террористический акт. А не снимаем документальный фильм. И не прозевайте, если Бартон нападет на след.

– Да-да, конечно.

Когда Разак ушел, Фарух некоторое время посидел в тишине, бездумно глядя в окно на покрытый листовым золотом Купол Скалы – сооружение, само по себе определявшее право ислама на Палестину.

Обе стороны не могли договориться даже о едином названии этого места. Для евреев это была Храмовая гора. Для мусульман – Харам аш-Шариф.

Все в Иерусалиме имеет по меньшей мере два имени, даже сам город – Аль-Кудс.

Как могло такое маленькое государство перекроить весь Ближний Восток и разжечь джихад – военное противостояние Крестовым походам? Конфликт, который длится веками. И веками же не прекращаются споры. Для Фаруха религиозные убеждения давно перестали быть основанием для борьбы – дело обстояло куда серьезней.

Он возвратился мыслями к своему фронтовому прошлому. В 1967 году, когда разразилась Шестидневная война, он служил в армии. Тогда арабские страны – Египет, Сирия и Иордания – сформировали объединенный фронт с целью раз и навсегда сбросить израильтян в море. Но недооценили смертоносную авиацию израильских ВВС, оснащенных закупленными в США самолетами, которые нанесли превентивные удары по египетским аэродромам еще до начала наступления. Последствия конфликта были для палестинцев ужасающими. Израилю удалось отвоевать контроль над Голанскими высотами, Западным берегом Иордана и Синайским полуостровом. Но даже после такого страшного конфликта Храмовая гора оставалась под контролем ислама. Даже до зубов вооруженные израильтяне понимали, что боевая операция по захвату святого места чревата резкой эскалацией конфликта.

В 1973 году Фаруху пришлось еще раз вступить в борьбу за свой народ, когда объединенные силы Египта и Сирии попытались захватить оккупированные территории, проведя внезапные атаки на Синае и Голанских высотах во время самого святого еврейского праздника Йом Киппура, или Дня искупления. Две недели арабские войска с боями продвигались в глубь территории региона и едва не добились разгрома израильтян. Однако благодаря вмешательству ООН боевые действия были прекращены.

Фарух положил руку на грудь и помассировал старый шрам – пуля израильского пехотинца едва не унесла тогда его жизнь.