— Вы видели, кто это был? — спросил он наконец.

Йон отрицательно покачал головой.

— А улавливающая тоже там была?

— Катерина? Да, все это время она была с нами. Фактически, главным образом благодаря ей пожар и был потушен.

Кортманн повернул голову в сторону По:

— А ты?

— Я пришел уже после всего, — ответил По. — Представьте себе, у меня есть личная жизнь, а не только книжки.

Кортманн опустил глаза и посмотрел на свои руки.

— Не далее как вчера я говорил с Иверсеном, — сказал он после недолгой паузы. — Речь шла о тебе, Йон. Ты можешь стать весьма ценным для Общества человеком, и, учитывая последние события, вполне возможно, что нам просто необходимо будет прибегнуть к твоей помощи.

Кортманн посмотрел на Йона. В темных глазах его явно отражалась грусть.

— В последнее время в нашей среде стали происходить тревожные события, — продолжил он. — «Libri di Luca» — не единственный букинистический магазин, на который было совершено нападение. В прошлом месяце сгорел магазин в Вальбю,^[24] у многих наших, работающих в городских библиотеках, неприятности, некоторых уже уволили без объяснения причины. Ну и, разумеется, этот прискорбный случай — я имею в виду смерть твоего отца.

Йон с недоумением посмотрел на человека в инвалидном кресле:

— Какое отношение имеет смерть Луки к пожару?

— Смерть твоего отца была только началом.

— Погодите-ка! — Йон поднял обе руки, как будто пытался заслониться ими от слов Кортманна. — Лука умер от остановки сердца.

— Правильно. — Кортманн кивнул. — Только у него было здоровое сердце.

Йон всмотрелся в сидящего перед ним человека. Тот спокойно встретил пристальный взгляд; глаза Кортманна за стеклами очков излучали серьезность и снисходительное терпение.

— Что на самом деле ты хочешь мне всем этим сказать, Кортманн? — спросил Йон.

— Что, по всей видимости, отец твой был убит.

Йон почувствовал, как тело вдруг обмякло и провалилось глубже в кресло, будто из-под его кожаной обивки в один момент выпустили воздух. По мере того, как последние слова Кортманна проникали в сознание Йона, он не мог снова задержать взгляд на лице человека в инвалидном кресле, и глаза его беспомощно скользили по комнате.

— Насколько я понял Иверсена, — продолжал Кортманн после небольшой паузы, — в ходе небольшого сеанса в «Libri di Luca» тебе продемонстрировали, какими способностями обладают улавливающие.

Йон безучастно кивнул.

— Вероятно, ты обратил внимание, что в тот момент частично утратил контроль над собственным телом. Ты был не в силах управлять собственным чтением, своими глазами, дыханием, быть может, ты почувствовал даже смену сердечного ритма. Представь себе те же изменения, но только усиленные в десять, а то и в сто раз. У твоего отца не было ни единого шанса.

Йон попытался припомнить, что с ним происходило в подвале во время чтения книги «451 по Фаренгейту». В памяти всплыли яркие, отчетливые картины и вспомнилось то явное воздействие, которое оказало на него чтение, но он не мог с уверенностью сказать, был ли он тогда в состоянии управлять своим телом или за него это делала Катерина.

— Никаких доказательств у нас, разумеется, нет, — продолжал между тем Кортманн; при этом в голосе его зазвучали обвинительные ноты. — Ведь после подобного воздействия не остается ни следов каких-либо веществ, ни ран, ни каких-либо других заметных отметин. Единственный симптом — перенапряжение сердечной мышцы, после чего следует остановка сердца.

Йон почувствовал, как к нему возвращается ощущение бессилия, возникшее во время демонстрации, вспомнил, что сердце его и вправду билось быстрее, вспомнил объявшее тогда его руки тепло, неожиданно обильно выступивший на лбу пот. Он чувствовал себя пассажиром в собственном теле, которое не смог бы остановить, даже если бы оно направилось к краю пропасти. Йон с легкостью мог представить себе, как эту силу можно использовать в иных целях, нежели получение ярких ассоциаций во время чтения. Однако кто же мог решиться использовать свое влияние на другого человека с тем, чтобы довести его до смерти?

— Катерина, — сухо произнес Йон. — Так ты поэтому не разрешил ей подняться вместе с нами?

— Не только этой улавливающей не разрешено входить сюда, — ответил Кортманн. — С некоторых пор вход сюда закрыт для всех улавливающих вообще.

— С некоторых пор?

— Прости, я все время забываю, что ты ничего не знаешь об Обществе библиофилов и его истории. Ты ведь сын Луки, и должен был бы знать все.

— Да забудь ты хоть на мгновение о моем родстве, — потребовал Йон. — Рассказывай!

Кортманн кивнул, откашлялся и заговорил:

— Еще двадцать лет назад Общество библиофилов объединяло и вещающих, и улавливающих. Обе группы держались вместе так долго, насколько это было возможно, и прежде всего благодаря усилиям твоего отца и твоего деда. Однако двадцать лет назад произошли события, весьма напоминающие те, что случились совсем недавно. Чтецов начали увольнять с работы и подвергать прочим ничем не обоснованным гонениям. Потом это переросло во взломы жилищ, поджоги и даже убийства, и стало ясно, что кто-то начал злоупотреблять своими способностями. Улавливающие выдвинули обвинение, что за всем этим стоим мы, мы же, в свою очередь, были уверены, что это они. Способности, которыми обладают улавливающие, имеют более скрытую природу, нежели наши, и мы считали, что у нас есть доказательства, что в большинстве нападений на членов Общества замешаны улавливающие. Все указывало на них. Даже в тех случаях, когда потерпевшими оказывались сами улавливающие, мы объясняли это тем, что они сознательно напускают тумана, или же разбродом в их собственных рядах. Тем не менее они все отрицали. Взаимные обвинения привели к тому, что Общество раскололось надвое. Отношения были пропитаны ненавистью, а твой отец на тот момент уже оказался не у дел по причине смерти твоей матери. Он всегда выступал в качестве посредника между обеими сторонами, и без его дипломатических усилий Общество, как я уже говорил, распалось надвое: на вещающих и улавливающих. — Кортманн медленно сложил ладони вместе. — Поэтому с тех самых пор улавливающим вход сюда заказан.

— И что же? — спросил Йон. — Нападения прекратились?

— Сразу же, — сказал Кортманн. — После раскола больше никаких проблем не возникало.

— До недавних пор, — вставил По.

Кортманн кивнул.

Йону вспомнились похороны отца. Иверсен говорил, что на похоронах были и вещающие, и улавливающие — по крайней мере, многие из них. Никаких признаков враждебных настроений или же недоверчивого отношения одних людей к другим он тогда не заметил. Правда, в тот момент он еще не знал, что это за люди и какое отношение все они имеют к Луке.

— Но почему убили именно Луку?

— Твой отец был вхож в обе группировки, и это было по душе далеко не всем. Некоторые — как среди вещающих, так и среди улавливающих — считают, что каждый должен придерживаться своих. В их глазах он мог выглядеть предателем.

— А ты сам как считаешь?

Кортманн немного помолчал, однако если он и почувствовал в вопросе Йона обвинительные ноты, то виду не подал.

— Лука был моим близким другом. Помимо этого, он был талантливым руководителем и, казалось, самим воплощением доброты и благожелательности. Тем не менее мы не во всем были единодушны. Я тогда призывал к разделу Общества и стал его лидером после ухода твоего отца. Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы этот пост занял Лука, однако гибель твоей матери так подействовала на него, что он в течение нескольких лет не поддерживал с Обществом вообще никаких контактов. Когда же он наконец вернулся, раскол уже был давно свершившимся фактом.

— А он не захотел вернуть себе лидерство?

— Нет, Лука пожелал оставаться рядовым членом Общества, — ответил Кортманн и тут же поспешно прибавил: — Однако если речь шла о принятии важного решения, мы всегда с ним советовались. Ведь он был основателем Общества, и его слово по-прежнему имело огромный вес.