Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И еще. Года два назад мы с Ванькой решили соорудить собственный кукольный театр и, как всегда, спросили у отца, какие книги стоит поглядеть. Отец улыбнулся и вынул нам такую книгу, "Театральные искания Вильгельма Майстера", Гете написал, который ещё и "Фауста" сочинил (я долго не мог понять, почему отец говорит Топе, когда Топа совсем наглеет, начиная выпрашивать со стола, творог там его любимый или ещё что, "Пудель, отстань!", ведь Топа - волкодав, а не пудель, а оказалось, это цитата из Фауста, где Мефистофель является к Фаусту в образе пуделя, и Фауст его гонит), и в которой в таких подробностях было расписано, как детям сделать кукольный театр, что закачаешься! И как ящик соорудить, и как свет наладить, и как марионеток сделать, и костюмы для ведущих. Мы просто пользовались этой книгой так же, как пользуемся пособием по столярному делу, когда нам надо из дерева что-то соорудить. А отец ещё сказал, что эта книга - автобиографическая, что в ней Гете под именем Вильгельма Майстера вывел самого себя, и что кукольный театр, основу которого бабушка подарила маленькому Иоганну Вольфгангу, когда Иоганну Вольфгангу было семь лет, и который он потом постоянно доделывал собственными руками, лет до пятнадцати, до сих пор хранится в доме-музее Гете во Франкфурте-на-Майне. Так вот, кроме чисто практических советов я наткнулся там на один кусок, который очень меня впечатлил. Отец Вильгельма Майстера (читай: Гете) был одним из крупнейших купцов во Франкфурте. Купцом первой гильдии, как это называлось бы в России - забыл, как это называется у немцев. И когда Вильгельму исполнилось четырнадцать или пятнадцать лет, от стал приобщать Вильгельма к семейному бизнесу, и Вильгельм пишет, что, он понял, ему никогда не стать коммерсантом, несмотря на то, что он считал идеально и ведение всех бухгалтерских книг сразу освоил. Но, как сказано в книге, настоящий торговец тем и отличается от человека, лишенного таланта торговать, что он понимает важность не только марок и пфеннингов, но и десятых долей пфеннинга, и умеет учитывать эти доли, чтобы получить прибыль. А Вильгельм (то есть, Гете) никогда не мог уразуметь, почему эти доли так важны, чтобы не прогореть, а наоборот, процветать - не мог он врубиться в тонкости торговой механики, при том, что с подсчетом и учетом цельных пфеннингов и марок у него был полный порядок. Кончилось тем, что отец отчаялся ему объяснять, почему без этих одних седьмых и одних десятых самое удачное торговое дело может прийти к краху, а Вильгельм сделал свой вывод: таланта торговца него ни на грош (ни на десятую гроша), и не его это занятие. Его занятие - то, в чем он действительно смыслит и соображает это театр, и театру он должен посвятить свою жизнь, театру и литературе, попробовав себя и как актера, и как поэта, и как драматурга.

И я обнаружил, что со мной происходит то же самое! Условно говоря, с долями я никогда не освоюсь, хотя "валютный формат" и "процентный формат" я наловчился запросто брать на компьютере. Есть вещи, которые я не понимаю, и в которые не въеду до конца своих дней, просто из-за устройства моей головы, как бы Степанов мне их ни втолковывал. А вот когда я пишу, я понимаю почти все. Иногда я не могу взять в толк, почему люди повели себя так, а не иначе, почему они боялись всяких глупостей или верили во всякие глупости, но при этом я вижу людей, о которых пишу, и мне другое понятно: этих людей не перекроить так, как тебе хочется, и надо только внимательно следить за ними, чтобы записать все правильно. Да, к сожалению, я не умею придумывать, но, я надеюсь, научусь этому, когда стану взрослым. И тогда я такое сочиню, что ой-ой-ой!.. Накатаю роман с таким детективным сюжетом, что убийцу ни один из читателей не угадает, хоть за сто лет. А пока я буду просто пересказывать то, что случалось на самом деле, со мной или с другими людьми.

Да, так от чего я отвлекся? Ну, конечно, меня занесло, когда я взялся прикинуть, сколько мог стоить ранец Юрки Богатикова. Сейчас такие ранцы продаются повсюду, даже в нашем Городе - я имею в виду, немецкие ранцы с жесткой основой, со множеством отделений и с этими красными отражателями света, чтобы водители лучше видели детей на дороге, хотя сделаны эти ранцы не из кожи, а из синтетики, с красивыми картинками, правда. Стоят они у нас не меньше девятисот рублей. В Москве, говорят, дешевле можно найти, потому что Москва - это огромный город, где всегда набредешь на магазин со скидками, в отличие от нас. Кожаные ранцы появлялись у нас в "Лебеде" (так переименовали бывший "Мир школьника") только один раз, и стоили они по полторы тысячи рублей. Как ни странно, всю партию (штук пять или шесть их было) раскупили очень быстро, хотя у нас тысяча рублей уже считается очень хорошей зарплатой. Ну, богатые люди и у нас водятся.

В общем, если считать, что теперь такой ранец выходит приблизительно в пятьдесят долларов (девятьсот плюс тысяча пятьсот разделить пополам и разделить по курсу, улавливаете?), то, значит, в те времена это равнялось бы пятидесяти чекам серии "Д" - ста пятидесяти старым рублям. Жуткие деньги!

Это, как видите, я сосчитать могу. Но в том-то и дело, по моему пониманию, что есть вещи, которые никакими деньгами не меряются. Скажем, тот же "мерседес" Владимира Высоцкого, чуть ли не первый на всю Москву, о котором до сих пор вспоминают. Если б у него угнали этот "мерседес", о никакие бы деньги ему этого не возместили, хоть десять "мерседесов" на эти деньги потом купи, верно? Потому что этот автомобиль... нет, даже не его фирменным знаком он был, так слабо будет сказать, он был его мечтой и его другом, таким другом, без которого Высоцкого уже не представляли. И вот эти вещи - маленькие или большие такие проблески чуда, которое всю жизнь озаряет - они, как я говорю, не ложатся на деньги и все тут. Скажем, глупо было бы говорить, что у Юрки украли шесть рублей тридцать копеек в чеках серии "Д", около девятнадцати рублей нормальных по курсу того времени - у него украли его мечту, украли последнюю в его жизни (как он тогда считал) возможность отведать это маленькое чудо, мандарины дольками в собственном соку, да ещё друзей угостить. Разве можно девятнадцатью рублями измерить вкус таких мандаринов на языке? И точно так же никакими деньгами не измеришь кожаный ранец с медными заклепками и "молниями", с красными светоотражателями. То есть, воры-то, конечно, свою мерку всегда найдут, быстро сориентируются за какую сумму этот ранец можно толкнуть. Вот только эта сумма не будет иметь к ранцу никакого отношения.

Так что, вот, Юрка сидел шандарахнутый и, можно сказать, совсем никакой. Его друзья растеряно молчали, а мужичок вытащил из кармана ручку и мятый блокнот.

- Я себя, знаете, виноватым чувствую, - сказал он. - Попробую я отловить этих гадов и отобрать у них украденное.

- Как у вас это получится? - с безнадегой в голосе спросил Юрка.

- Может, и получится. Я ж их приметил. И, вроде, они не первый день тут вертятся. А значит, снова появятся. Тут я их и сцапаю за шкирку - нам тоже такая шпана не нужна, только дела вести мешают. И все мужики, которые тут навроде моего подрабатывают, меня поддержат. Так что дайте телефон, по которому с вами можно связаться, и я отзвоню, коли успехи будут.

- 276-15-67, - сообщил Юрка. И, подумав секунду, добавил. - Только лучше днем звонить, пока родители на работе. Часов до шести. И не в среду. В среду у мамы библиотечный день, она дома... Я, понимаете, не хочу им говорить, что меня ограбили. Расстраивать их не хочу. Скажу пока, что ранец в школе оставил, потому что с друзьями гулять пошел. А уж если у вас ничего не получится - тогда сознаюсь.

- Положись на меня! - откликнулся мужичок. - Да, а тебя-то с какого часа можно дома застать?

- Часов с двух точно, - ответил Юрка. - Иногда и раньше.

- А завтра, в пятницу?

Юрка прикинул в уме, потом поглядел на друзей.

- Во сколько у нас уроки кончаются? Все в голове спуталось!

- В полвторого, - ответили Ленька и Димка.

- Значит, около двух буду дома... А вы хорошо их разглядели?

10
{"b":"129083","o":1}