— Безусловно, мадам Нунн, но не в этой давке. Где вам будет удобнее нас выслушать? У меня в кабинете? В пентхаузе доктора Шимы? В моей квартире?

— Нет, у меня. Пошли.

— Тогда я прошу позволения удалиться, — сказал Жгун. — Общий поклон.

— Нет, — возразила Гретхен. — Это было бы нече­стно после всего, что вы для нас сделали. Вы были в этой истории с самого начала, должны увидеть и конец.

Сесть на что-нибудь в эти часы пик вечером было невозможно, поэтому им пришлось пройти пешком к Оазису Гретхен в «Старом Городе» Гили, раньше — пре­зренная Нижняя Восточная Сторона Старого Нью-Йор- ка, теперь — шикарное фешенебельное место, велико­лепно отреставрированное вплоть до кулинарных лаво­чек и тележек рассыльных. Оазис Гретхен получился из гигантских гранитных опор Бруклинского моста, в ко­торых прорыли, продолбили и проложили помещения и коридоры.

Когда все четверо вышли из лифта, на них обруши­лись валы жуткого шума и грохота, доносившихся из квартиры: какофония перекрывающих друг друга зву­ков из духовых инструментов, рояля и клавесина; пе­ние, визг, крики, жужжание; обрывки одновременно

исполняемых куплетов: «Привет! Привет! Вся Гиль собралась тут...», «Как-то дева-индианка...», «Был Ко­лумб наш сукин кот, онанист и бабник...», «Фиалки нежные милее нам, чем розы...», «Раскатай меня по травке...».

— Боже милостивый! — вырвалось у Гретхен. — Это еще что?

— Голем? — Шима не пришел в себя.

— Но не во множественном же числе, доктор, — тихо возразил Индъдни.

— Не очень подобающая обстановка для собеседо­вания, — заметил Жгун. — Не пойти ли ко мне — в Адовы Врата?

— Не может это быть делом Отца-Оопа — в отме­стку? Она... — Здесь Гретхен заметила, что у двери сто­ит с остолбенелым видом один из ее слуг. — Алекс! Что все это значит?

— Они с ума посходили, госпожа Нунн. Они вло­мились.

— Вломились? Сквозь охрану? Как?

— Не знаю как, но вломились и вышвырнули меня вон. Никаких трутней, сказали они. Никаких самцов. Это соты царицы, сказали они. Потом прорубились в квартиру Раксонов под нами, чтобы им стало попро­сторнее, заказали подать им обед и...

— Они? Кто это — они?

— Психи, и одеты как психи. Заходите, мадам. Са­ми увидите. Они вас поджидают. Их там ужас сколько, целые орды. — Он распахнул дверь.

Внутри действительно были толпы и орды. Семей­ство Раксонов — мать и три дочки — не только пожерт­вовали своей квратирой ниже этажом, но присоедини­лись к веселью. Две помощницы Гретхен тоже присое­динились. Три работника поста охраны из вестибюля Оазиса (женского пола) тоже присоединились, чем и объяснялся беспрецедентный успех вторжения. Две квартиры были превращены в гигантские двухэтажные апартаменты — через зияющий пролом в полу просуну­ли импровизированную лесенку. Лесенку гроздьями облепили хористки, коломбины, балеринки, пульчи­неллы, субретки, даже восточная гурия — все они рас­качивались, вопили и распевали:

— Ой-ай, Гафусалим. Трах на весь Ерусалим. Ой-ай, Гафусалим. Ребе отомстил.

Поддав задком, мигнув глазком, Его зазвала в уголок. Ему раскрыла передок, Наружу выскочил кусок — Гордится им Ерусалим.

Ой-ай, Гафусалим. Трах на весь Ерусалим. Ой-ай, Гафусалим. Ребе злобу затаил.

Но она вертела своим естеством, Он промазал в губки и поддал тычком Не туда — догадался, попав на зубок Усладе на весь Гафусалим.

Четверка столпилась в дверях, тупо вытаращив­шись на открывшееся зрелище. Юный Алекс все доло­жил верно: здесь не было никого мужеского пола. Ши­ма, Индъдни и Жгун войти не осмелились; только Грет­хен нерешительно шагнула в квартиру.

Шима неожиданно заговорил:

— А знаете, Индъдни, мне только что, при виде этих баб, пришла в голову одна мысль.

— Вот как? И какая же?

— Почему Голем никогда не появляется в образе женщины?

— Действительно, интересно, доктор. — Они едва различали слова друг друга сквозь дикий рев. — Воз­можно, у нашего психоманта найдется ответ.

— Возможно, ответит Юнгово положение о «внут­реннем лице» человека, — отозвался Жгун. — Голема, вероятно, порождает animus — мужское начало в жен­ской психике. Поэтому он всегда принимает мужское обличье. Если бы создателями его были мужчины, то их anima, или женское начало, породила бы женщину.

Рассуждения на эту тему прервал вопль Гретхен:

— Нет, вы только посмотрите, что эти сумасшед­шие собрали для банкета!

Банкет получился воистину царский — пир достой­ный Царицы Пчел. Повсюду громоздились подносы, блюда, салатницы и супницы, полные до краев: бульон из пчелиных крылышек, ветчина, запеченная в меду, мидии в устричном соусе, царские угри в желе, залив­ное из хвоста омара с тимьяном, хрустящие чипсы из пыльцы, сотовые хлебцы, белковый пудинг, медовые пряники, шербеты на сахарозе, огромные жбаны с ме­довухой и медовой наливкой из Уэльса. На подносах грудами лежало все, что можно было сыскать в продаже из благовоний и ароматных курений. Растоптанные и растерзанные, валялись по полу зеленые гирлянды, ос­тро пахнувшие золотоцветом, пасленом, розмарином, шалфеем и душистым базиликом.

ПРИВЕТ! ПРИВЕТ! ВСЯ ГИЛЬ СОБРАЛАСЬ ТУТ! Эй, ЧК! Привет, ЧК! Реджина умерла. Ты знаешь? Все знают. Моя прежняя госпожа-хозяйка была известной особой. Это поминки по ней. Царица мертва. Да здрав­ствует Нелли Вторая Реджина! Zolstu azoy leiben![90] Ента Первая! Кто сказал? Бимбо Отважная говорит своим Молотом Тора. Я решила, что МЫ будем называться

Аааааааааааа! А как Саре понравится схлопотать все пять в пирожную щель? Подарок От Грозной! НАМ не смешно![91] Пожалуйста, не могу ли я быть Пирож Пер­вая? Мамочке бы понравилось, чтобы я называлась Вик­тория Р[92], — Царица чистой жизни. В костюмерной есть царское тряпье; как насчет Норы Р, Королевы-милаш­ки? Голосуйте за Противозачаточников, Царицу Джаза. Но как же Р может означать царицу? Я думала, что это вместо короля — как в R.F.D.[93] Послушайте, а ведь она

сама понимает, что говорит. Это по-латыни, дурочка. Приветствуйте Мери, Царицу Тупиц! Хик! Хак! Хок! КОРОЛЕВА ПОЛУЧИТ ПИРОГ!

— Господи, субадар, все пропало! Я-то думала, что смерть Реджины положит конец всему: улью, Голему, преступлениям в Гили, а теперь поглядите — нет, по­смотрите на этих чокнутых! Чем, интересно, эти ненор­мальные занимаются?

— Это не самое главное, мадам. Мы понимаем, чем они заняты.

— А я нет. Чем они заняты?

— Господин Жгун, — обратился Индъдни к психо­манту, — как специалист по соматической речи, пояс­ните госпоже Нунн.

— Они выбирают новую царицу, чтобы объединить рой. Согласны, субадар?

— Согласен, господин Жгун. Однако главный воп­рос — что все это время делает Сторукий Голем?

— Но как же, субадар, — возразила Гретхен, — мы ведь порешили, что он не может существовать без по­родившего его роя дам-пчелок.

— Верно, и все же он еще существует. Слишком велики его мощь и приспособляемость, чтобы он мог взять и п-ф-ф — исчезнуть. А сейчас он, весьма вероят­но, ищет другое пристанище, где сможет получить ду­шу и выжить.

— Иисусе! — возопил Шима. — Так, может быть, он прямо здесь, в этой толпе ищет свое место...

— Мало вероятно, доктор, — ответил Индъдни. — Прислушайтесь, что поют роящиеся пчелки...

— Мама, шляться я хочу! Можно?

— Можно, детка!

Ты хозяйством потрясещь,

Лапу в трусики возьмешь,

Но пробьет он — мимо сетки!

— Есть ли тут мужская партия? Нет, доктор. Оче­видно, что здесь одни женщины, а Голем¹⁰⁰ не появля­ется в облике женщины.

Шима кивнул.

— Угу. Но что же будет делать эта адова жертва кораблекрушения?