С другого конца стола раздался голос Агноло, спокойный и слегка глуховатый:
– Кто из нас может похвастать, что прожил всю жизнь, ни разу не проявив слабости? Я думаю, ты забудешь монсеньора Лоренцо так же, как забыла и его брата.
– Нет. Это уже невозможно, поэтому я и приехала просить вашей помощи... если вы не слишком меня презираете.
Последовало короткое молчание. Агнелла поднялась, подошла сзади к Фьоре и, обняв ее за плечи, сказала мужу:
– Мне кажется, Агнола, что тебе стоит пойти и посмотреть, все ли двери заперты.
Он ничего не сказал, встал и вышел. Постепенно звук его шагов затих. А Агнелла, не снимая рук с плеч Фьоры, прошептала ей на ухо:
– Когда должен родиться ребенок?
– Я думаю, в апреле, но, Агнелла, мне не хочется доставлять вам неприятностей.
– Никаких неприятностей и не будет. Раз ваш супруг жив, никто не должен знать о рождении ребенка!
– Я тоже этого хочу, поэтому и уехала, пока никто не догадался о моем положении.
– Вы совершенно правильно поступили. Дом у нас большой...
– Нет, – вмешалась в разговор молчавшая дотоле Леонарда. – Здесь это невозможно. Разве вы забыли тот шум, который поднялся при нашем приезде? Кроме этого, здесь ваши слуги, работники в конторе. Нам не удастся сохранить все в тайне. Мы хотели бы поселиться на это время в вашем доме в Сюрене, где когда-то я лечила сломанную ногу.
Агнелла подошла к камину и остановилась, молча глядя на огонь.
– Это вам не по душе? – спросила Фьора, смущенная ее молчанием.
– Я опасаюсь за вас. В том доме мы живем только летом, а вы собираетесь провести в нем зиму, а рядом Сена...
– В каминах хорошая тяга, и я довольно хорошо знаю дом и все его особенности. Лучшего убежища для нас трудно найти. Естественно, появиться там мы должны безо всякого шума. Фьора сойдет за итальянскую кузину вашего мужа или за его племянницу, с которой случилось несчастье, а я буду ее дуэньей. Кроме этого, я не боюсь ни работы по дому, ни предстоящих родов.
– Вы хотите жить там одни?
– Конечно, – ответила Фьора. – Юный Флоран мне предан, но он ничего не знает, и будет лучше отослать его в Рабодьер.
– Это невозможно! – решительно ответила Агнелла. – Как вам известно, дом стоит на отшибе. Там обязательно нужен мужчина, чтобы приносить воду, дрова и выполнять другую тяжелую работу. Флоран работал там в саду, знает окрестности и живущих поблизости. Если мы будем выдавать Фьору за племянницу мужа, то его появление никого не удивит. Почему бы ему все не рассказать? Разве он не заслуживает доверия?
Фьора покраснела и ничего не ответила. Леонарда взялась все объяснить:
– Вполне заслуживает, но Фьору стесняет то, – и вы должны это также знать, – что Флоран в нее влюблен с того момента, как познакомился с ней здесь, у вас. Она опасается... что это слишком сильно заденет его, возможно, ранит...
– Вы плохо его знаете, – возразила Агнелла. – Он будет горд оказанным доверием и тем, что ему будет поручено охранять ту, которую он любит. А теперь нам надо поговорить о более важном: о ребенке. Что вы собираетесь с ним делать? С собой вы не можете его взять?..
– Знаю, – кивнула Фьора, – и поймите, как тяжело для меня принять подобное решение. Я не могу представить, что больше никогда его не увижу! Видимо, придется найти приемных родителей, которым можно было бы доверять...
– И вы не подумали о нас! – воскликнула Агнелла с искренним возмущением. – Где вы найдете лучших родителей, чем я и Агноло? И где еще вам будет удобнее его увидеть в любой момент, как только вы захотите? Послушайте! Да вы можете быть его крестной матерью!
При этих словах Фьора встала и обняла эту великодушную женщину.
– Признаюсь: я так и думала, что вы это предложите.
– И все-таки не были в этом уверены? Почему?
– Я была в вас уверена как в женщине. Но у вас есть муж, а он мог воспротивиться, я хорошо знаю его взгляды на жизнь!
– Просто вы не знаете, какое у него сердце! Решительно, дорогая, вы плохо знаете мужчин! Воспитывать, как своего собственного, ребенка монсеньора Лоренцо и своей дорогой донны Фьоры? От счастья мой Агноло будет на седьмом небе!
Так оно и произошло. Банкир со слезами на глазах благодарил молодую женщину за такое доказательство хорошего к ним отношения, которое она предоставила.
– Я сделаю из него человека, достойного вашего дорогого отца, – пообещал он.
– А если это будет девочка? – спросила растроганная Фьора.
– Тогда она станет любимицей этого дома!
Оказалось, что Агнелла знала лучше и Флорана и прекрасно все рассудила. Узнав, что от него ожидают, он стал на колено перед молодой женщиной, как рыцарь перед своей дамой, и поклялся охранять ее и будущего ребенка и, если будет надо, то отдать за них жизнь. Став обладателем тайны, от которой зависело будущее горячо любимой женщины, он был невероятно горд и к тому же полон восторга: его восхищала перспектива долгого совместного пребывания под одной крышей с Фьорой. Флоран, конечно, испытывал и беспокойство при мысли о Хатун и о том, как она воспримет его столь длительное отсутствие, но даже если по возвращении его и ожидал бы настоящий ураган, то и тогда игра стоила свеч.
В последующие три дня Фьора и Леонарда вели себя как иностранки, приехавшие с визитом к родственнику. Вместе с Агнеллой они сходили в собор Парижской Богоматери, в Сен-Шапелль, посетили кладбище. Там они подали милостыню и почтили блаженную Агнессу дю Роше, замурованную в возрасте восемнадцати лет в каменной келье с маленьким окошком, в которой она прожила до девяноста восьми лет. Там было постоянно много молящихся женщин, которые заглядывали в это окошко, но ничего не видели, кроме кучи грязных тряпок, среди которых было невозможно различить человеческое лицо. Фьора бросила в темный провал две золотые монеты.
– Она их не сохранит, – тихо сказала Агнелла, – вечером придет какой-нибудь несчастный, и она их ему отдаст. Но вы все равно сделали доброе дело.
И действительно, изнутри послышался слабый голос, который, казалось, больше не принадлежал этому миру. Агнесса поблагодарила ее от имени Всевышнего и благословила.
– Как могла молодая девушка приговорить себя к такой пытке? – удивилась Леонарда. – Лучше бы пошла в монастырь!
– Возможно, ей надо было раскаяться в тяжком грехе. Говорят, что Агнесса была из благородной семьи, но полюбила человека ниже ее по происхождению и родила от него ребенка. Ее отец собственными руками убил возлюбленного дочери и новорожденного. Едва оправившись после родов, Агнесса отправилась к парижскому епископу и просила благословить ее на добровольное заточение. Таких келий несколько. Я могу показать вам могилу Алике де Бурготт, которая умерла в 1466 году.
Но Фьора не захотела идти к могиле еще одной добровольной затворницы. Такое непомерное раскаяние отталкивало ее, и если она и понимала, что отчаяние может толкнуть женщину пойти в монастырь, где она сохраняла жизнь, этот божий дар, то она считала слишком ужасной идею такого рода самоубийства, которое, впрочем, им и не было, поскольку все эти люди, живущие в постоянной сырости и холоде, долгие и долгие годы цеплялись за жизнь. В тысячу раз лучше умереть от солнечного удара на знойных дорогах, ведущих к Компостелу, или утонуть в море, направляясь к Гробу Господню, в Святую землю!
Грех ее любви был несравненно более тяжким, чем у этой Агнессы, но Фьора содрогнулась, представив себя на месте этой несчастной, томящейся долгие годы в этой промозглой могиле. Леонарда это поняла и увела ее прочь.
– Это неподходящее зрелище для будущей матери, – шепнула она. – И если господь так строг к людям, то после Страшного суда у него в раю будет совсем пусто!
Фьора благодарно улыбнулась ей, а под плащом положила руку на живот, как бы защищая будущего ребенка. Шли дни, и она все больше привязывалась к этому пока незнакомому существу, которое развивалось в ней, и начинала задумываться о том, что предстоящее расставание может обернуться совсем не освобождением, а жестоким испытанием.
