– Я уверена, что его отец позаботится о нем в свое время и обеспечит его будущее, – добавила Леонарда.
– Но меня беспокоит отнюдь не будущее, а настоящее... Я не смогу долго скрывать свое состояние, – возразила Фьора. – Меня больше всего волнует, что будет, если Филипп вернется и найдет меня беременной? Он может меня просто убить, но то, что я потеряю его навсегда, так это точно!
Надо было все как следует обдумать, скрывать положение Фьоры предстояло в течение нескольких месяцев. А после родов Леонарда уже нашла выход: добрые Нарди, Агнелла и Агноло, конечно, не откажутся принять в своем доме Фьору в такой критический момент, а возможно, будучи бездетными, и оставят себе дитя.
– Правду об отце ребенка мы расскажем только им двоим, но для всех остальных в округе и для мессира Филиппа, если он приедет, надо будет придумать что-нибудь другое!
– А что именно?
– Постараюсь придумать. Надо сделать так, чтобы это выглядело скорее как несчастье, а не позор...
Хатун, казалось, придумала разумное объяснение:
– После того, что ты выстрадала там, в Италии, просто чудо, что тебя не изнасиловали!..
– Именно так! – с торжеством воскликнула Леонарда. – Во время той неразберихи, что творилась во Флоренции, когда весь город, казалось, сошел с ума, тебя похитил мужчина и принудил к сожительству...
Фьора не согласилась:
– Как будто вы не знаете, как у нас работают языки! Меня здесь не было около года, а три недели назад я снова отсюда уехала. Если узнают, что я беременна, то отцом моего ребенка будут считать Мортимера. Не забывайте и о том, что именно с ним я вернулась из Италии, а он мне слишком дорог для того, чтобы вешать на него такой груз! Филипп сразу же вызовет его на поединок... а смерть одного из них будет мучить меня всю оставшуюся жизнь...
– А что вы сами предлагаете? – огорченно спросила Леонарда.
– Уехать еще до наступления зимы в Париж и задержаться там надолго, поговорить серьезно обо всем с Агноло. В Париже я могу и заболеть, зимы там такие суровые...
– А если приедет мессир Филипп?
– Тогда... скажите ему, где меня можно найти, и пусть будет воля божия. Но в этом случае мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь быстро предупредил меня. Например, Флоран, если он хорошо воспринял уроки верховой езды своего шотландского наставника.
– О, он прекрасный ученик, – воскликнула Хатун. – Флоран сидит в седле, как настоящий рыцарь! А ваше новое путешествие не покажется всем странным? Чтобы женщина, которая так давно не видела своего ребенка и не грелась у родного очага...
– Еще больше они удивятся, если увидят, как у меня растет живот! – одернула ее Фьора. – Решено. На один месяц я остаюсь здесь, а потом еду в Париж! Можете вы что-нибудь добавить?
– Ничего, – покачала головой Леонарда. – Кажется, все отлично задумано, только...
– В чем дело? – насторожилась Фьора.
– Я поеду с вами, – твердо сказала Леонарда. – Я не оставлю вас в таком положении. К тому же вам понадобится кто-то, кто ухаживал бы за вами во время родов, а у меня есть опыт.
– А я! – с отчаянием в голосе воскликнула Хатун. – Я что, остаюсь здесь?
– Я думаю, что маленький Филипп не даст тебе скучать. Или ты больше не хочешь с ним заниматься? – с излишней резкостью спросила Фьора. – Я не могу брать с собой в Париж всех, да еще в сложившихся обстоятельствах. А то, что Леонарда едет со мной, вполне обычная вещь!
Как в те прежние годы, когда она была рабыней, Хатун встала перед Фьорой на колени, а затем упала ниц.
– Прости меня! Я так люблю тебя и не хочу расставаться с тобой ни на минуту, и только поэтому вызвала твой гнев. Будь ко мне снисходительной! Ты знаешь, как я к тебе привязана...
– Знаю, – ответила Фьора более мягко. Она понимала, что не в состоянии взять с собой полдюжины человек и поселить их всех у Нарди. – Официально я еду по делам, а в этом случае никто не берет с собой всех домочадцев. А если ты не хочешь нянчить моего сына, я снова вызову Марселину. Поверь, здесь ты принесешь больше пользы!
Хатун подняла на нее полные слез глаза:
– Ты права. Но мне так хотелось посмотреть на того ребенка, который родится!
– Ну нет! – вмешалась Леонарда. – Твоя страсть к детям может доставить нам много неприятностей. Дурочка, разве тебе не хватает Филиппа?
– Он, – вздохнула татарка, – уже подрос, а совсем маленький...
Фьора взяла ее за плечи и заставила смотреть себе прямо в глаза.
– Ты должна хорошо запомнить: о другом ребенке не может быть и речи, иначе зачем бы мне уезжать? Ты должна забыть об этом! Поняла? Если все произойдет так, как я задумала, ты его никогда не увидишь!
– Никогда?
– Никогда, – твердо ответила Фьора. – Мне не надо будет выбирать между ним и моим супругом, а от Филиппа я не откажусь ни за что на свете! Если ты не способна выполнить то, что я от тебя требую, скажи мне это немедленно!
– Что ты тогда сделаешь? – забеспокоилась татарка.
– Я отошлю тебя к Деметриосу. Ты вернешься на виллу во Фьезоле, а Перонелла займется моим сыном. Да и вообще, это, по-моему, наилучшее решение. Отныне ты свободна, совершенно свободна, можешь выходить замуж и иметь своих собственных детей! Хочешь вернуться во Флоренцию?
В черных глазах татарки промелькнуло нечто, похожее на ужас.
– Нет, нет! Я не хочу с тобой расставаться! Не думай, я останусь здесь! Но, прошу тебя, не уезжай слишком надолго!
– Хатун так и останется навсегда ребенком, – заметила немного позже Леонарда, когда они остались с Фьорой наедине. – Жизнь баловала ее и не подготовила к трудностям...
– Не говори так! И у нее были трудные времена!
– Но они так быстро прошли! Удача идет рядом с нею, но Хатун не отдает себе в этом отчета. Счастливые годы во дворце Бельтрами, а прямо оттуда – в объятия мужа, который ее нежно любил. Правда, после его смерти ее продали, но опять же, кому? Благородной даме, у которой ей жилось почти так же привольно, как и в нашем доме, а затем она нашла вас и приехала сюда. Здесь Перонелла балует ее как собственную дочь, а малыш привязан к ней, как к старшей сестре. А сейчас вы слышали? Наш Филипп, которого, по вашим словам, она так мечтала увидеть, стал для нее слишком взрослым, и она хочет нового ребенка! Младенцы и котята – вот что ей нравится больше всего! Она теряет голову при мысли об этом будущем ребенке и готова испортить все то, что мы с таким трудом выстроили!
– И что вы предлагаете? Не убивать же мне ее? – устало спросила Фьора.
– Конечно, нет, но, если вы согласитесь, я смогу внушить ей такой страх, что она замолчит навсегда. Только советую мне не мешать.
– Если она скажет хотя бы одно слово, то немедленно уедет во Флоренцию, я ей это обещала!
– Но вы ничего не потеряете, если это повторите! Ее надо будет убедить в том, что, как только она распустит язык, ее сразу же прогонят. Здесь вокруг Хатун крутятся двое или трое парней, и ей это доставляет удовольствие. Стоит одному из них соблазнить эту дурочку – неизвестно, что она выболтает ему ночью! У нее такой темперамент, что вам и не снилось!
Фьора не стала говорить, что ей было на этот счет известно. Она вспомнила Хатун в заведении у Пиппы, стоящую на коленях и извивающуюся под ласками этой сводни, а утром эта же Хатун сбежала с человеком, с которым провела ночь.
– Надо приказать Флорану и Этьену повнимательней за нею присматривать, – заключила Леонарда. – Она знает слишком важные вещи, чтобы испортить наш план.
Фьора ничего не ответила. Она любила Хатун и полностью ей доверяла, в чем ей еще никогда не пришлось раскаиваться. Но Леонарда знала ее почти так же хорошо, и, помимо всего, она обладала житейской мудростью, которая подсказывала ей, что у всякого человеческого существа есть предел возможностей.
Однако Леонарда не догадывалась о том, что происходило этой ночью в доме, увитом барвинком. Уложив в постель маленького Филиппа, Хатун отказалась идти ужинать, ссылаясь на то, что неважно себя чувствует. Она сидела на кровати и горько плакала до тех пор, пока в доме все не стихло... Тогда она встала, сняла платье, оставив нижнюю рубашку, и вышла из комнаты, не зажигая света. Она, как кошка, могла видеть ночью в темноте без всякого света.
