И на самом деле. Прекрасный климат — северная граница Америки проходит по уровню нашего Крыма, богатая природа, вторая в мире по значению (после России) полоса чернозема; отсутствие врагов и войн — ограждали океаны, а войны с индейцами напоминают лишь избиение индейцев; отсутствие прошлого — страна эмигрантов, — все это создавало уникальные возможности для страны и народа. Все сказанное показывает колоссальное отличие американской истории от русской.
Как на таком фоне выглядит русская основа жизни и ценностей? Две позиции бросаются в глаза. Американец Р. Пайпс в своей книге о России описывает плохое качество почвы на севере и капризы дождя, в результате чего один из трех урожаев получается скверным. Степями с драгоценным черноземом владели враждебные тюркские племена, и лишь с конца XVIII в. черноземные степи становятся русскими. Даже в Канаде на русской широте почти нет сельского хозяйства и мало населения. Врагов у Канады и враждебных нашествий не было. В России земледельческий период длится 4–5 месяцев, а в Западной Европе — 8–9 месяцев, а это создает и сложности для содержания русскими скота, ибо держать его в зимних стойлах приходилось на 3–4 месяца дольше.[25] Р. Пайпс пишет, что в таких условиях другие племена занимались охотой или скотоводством. Однако ни охота, ни скотоводство не могут служить столбовой дорогой цивилизации из-за бродячего неоседлого образа жизни. Славяне же попали в эти условия уже будучи земледельцами. Как известно, уже праславянская культура Триполья в Ш тысячелетии до нашей эры была земледельческой. Поэтому предки русского народа уже имели мировоззрение и образ жизни земледельческого народа, сохраняли тем самым возможности развития, однако давалось это страшным напряжением сил. Известна мысль В. Ключевского о том, что никто в Европе не может сравниться с великороссом по невероятно мощному кратковременному напряжению сил, позволявшему за три месяца произвести огромный объем работ, к сожалению, с недостаточным результатом для сверхсытой жизни. Добавим, что кроме громадного напряжения, безусловно, должна была вырабатываться наблюдательность и изобретательность, сложность жизни вынуждала к изощренным решениям. А вторая позиция, отличающая историю русского народа от западноевропейской: постоянная внешняя агрессия, набеги, войны. На рубеже тысячелетий и в I тысячелетии, как известно, славянам пришлось много воевать против кочевников, сарматов, гуннов, готов, аланов, византийцев, половцев, варягов, печенегов, хазар, поляков, венгров. Напор внешней опасности был столь мощным и постоянным, что восточные славяне воздвигли громадные Змиевы валы обшей протяженностью в 2,5 тыс. километров. По трудоемкости эта работа сравнима с постройкой китайцами Великой Китайской стены, при этом стоит помнить малочисленность русских по сравнению с китайцами.
И во II тысячелетии легче с внешней опасностью не стало! С 1228 по 1462 г. за 234 года у русских было 160 внешних войн (напомним, что это период страшного монголо-татарского нашествия, тевтонско-шведских нападений, а не просто столкновения на границе), в XVI веке русские воюют на северо-западе и западе против Речи Посполитой, Ливонского ордена и Швеции 43 года, ни на год не прерывая между тем войны против татарских орд на южных, юго-восточных и восточных границах. В XVII веке Россия воевала 48 лет, в XVIII веке — 56 лет.[26] В данном случае нет надобности описывать тяжесть этих войн — почти в каждом веке речь шла о самом существовании народа — и монголо-татарское, и тевтонское, и польско-шведское нашествия обрекали на смерть и голод, на захват рабов (не случайно в западных языках нередко раб и славянин обозначаются одним словом). Легко вспомнить историю последних двух веков: ХIХ век — три войны с турками, одна — с персами, кавказская, среднеазиатская, нашествие Наполеона, война с англо-франко-турецкой агрессией в Крымской войне. XX век — две войны с японцами, две мировые войны, интервенция Антанты в гражданскую войну и ядерный шантаж второй половины XX века. Как видим, и в этих веках приходилось биться насмерть за выживание, за спасение народа. Масштабы войн и битв несоизмеримы с европейскими были во все века, степени напряжения усилий были высочайшими. В завещании Владимир Мономах напомнит своим детям о своих войнах с половцами (когда это было и кто такие половцы — не каждый встречный на улице скажет): "Всех походов моих было 83,а других, маловажных не упомню".[27] А ведь за Мономахом нет ни Куликова поля, ни Бородина, ни Сталинграда, т. е. его сражения и походы в народной памяти плохо сохранились, и все же его история очень русская — сплошной бой за жизнь.
В этот же период в Европе сражения не отличались кровопролитностью. Битва 1119 г. между французскими и английскими феодалами считалась ожесточенной, в ней участвовало 900 рыцарей, из которых 3 человека были убиты и 140 человек взяты в плен. Крупными операциями считались в Европе крестовые походы и германские походы в Италию, среди которых самыми крупными были походы Фридриха I Барбароссы. Так, в 1174 г. Фридрих вторгся в Италию с 8-тысячной армией.[28] Самая большая битва Столетней войны — при Кресси: англичане — 32 тыс., французы — 50 тыс. Легко сравнить с битвой на Куликовом поле, где было 150 тыс. русских и более 200 тыс. татар. Даже если цифры завышены, то разница в масштабах сражений и напряжении сил бросается в глаза. Русским приходилось вести во много раз более напряженную и тяжелую оборону, нежели это могло в самом кошмарном сне привидеться в Европе. Колоссальные напряжения усилий, но иначе выжить было нельзя. В 1571 г. крымские татары неожиданным набегом сожгли Москву и убили и увели в полон до миллиона человек из 5–6 миллионов жителей Руси того времени. Даже если цифры преувеличены, то все же страшную опасность не заметить нельзя. Пришлось русским выстраивать на сотни километров засечную черту — оборонительные укрепления на сотни километров, и выставлять заставы. Такая опасность продолжала существовать и в XVII, и в ХVШ веках. Вспомним шведский поход Карла XII, французский поход Наполеона и т. д. и т. п.
Опасность грозила народу и столицам. Для сравнения напомню, что последний раз серьезная опасность грозила Лондону в период нападения испанской Непобедимой Армады в 1588 году. А у Америки и вообще не было серьезной — по русскому счету — опасности. На таком фоне становится ясной и обоснованной невероятная — по англоамериканским понятиям — концентрация и централизация в русском государстве. Историческую память о внешней опасности в России русской душе потерять было невозможно, ибо менялись лица нападающих, но внешняя опасность оставалась: там души волновала слава, отчаяние было здесь.
Итак, сравнение русской и европейской или американской истории обязательно должно учитывать различия природных условий и исторического опыта, который проявлялся в культуре. Как видим, жизнеспособность и историческая прочность русской системы ценностей постоянно пробовались "на разрыв" и каждый раз демонстрировали свою состоятельность. Американцам же не приходилось предпринимать никаких усилий, и историческая прочность и состоятельность их системы ценностей не выяснена. Попытки дезавуировать и лишить смысла подобные сравнения, назвать их апологетическими или шовинистическими неоднократно повторялись в истории. Обвинения в национальной предвзятости в свое время встретили великолепный ответ поэта и дипломата Ф. Тютчева: "Апология России… Боже мой! Эту задачу принял на себя мастер, который выше нас всех и который, мне кажется, выполнял ее до сих пор довольно успешно. Истинный защитник России — это история: ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу".[29]
