Категориальная путаница, стоящая за «тоталитарным» словоупотреблением, должна разъясниться. И дело здесь, видимо, в следующем. «Тоталитаризм» как понятие заменяется постоянно «системой», и ее нередко пишут с большой буквы, подчеркивая громадность и бесчеловечность машины, механизма. Тоталитарность, система, машина, механизм — понятия одного круга и всегда связанные с подчеркиванием мертвого, неживого и нечеловеческого начала. И на самом деле уровни развития и уровни взаимосвязи в мире всегда располагаются соответственно уровням неживого, живого, социального. Соответственно располагаются и термины, подчеркивающие внутренние взаимосвязи каждого уровня: для неживого будут достаточны термины "система и элемент", для живого "целое и часть", а для социального "единство и многообразие (множество своеобразного)".

Между категориальными парами есть серьезное различие. Любое целое есть система, но не всякая система есть целое, ибо в элементе может не отражаться система (множество), как в кирпиче не отражается дом, в веревке сеть, и т. п. Целое же всегда отражается в частях, части подчинены целому и могут воспроизводиться целым. На этом принципе построены многие идеи палеонтологии, антропологии и других наук о живом и о восстановлении целого по частям (по челюсти — человека, например). Целое всегда завершенное и законченное, а вот единство может быть не законченным. Целое стремится к консервации и «сообразованию» с собой всех частей, а единое не стремится к этому. Если часть целому не подобна (рука или челюсть не подобны целому организму), то своеобразное общество подобно целому миру, и то единое, что есть в каждом обществе, уже есть и в этом обществе.

Отсюда: попытки приложить к обществу понятия "система и элемент" предполагают понимание общества как античеловеческого механизма, где человек является только легко заменяемым винтиком (должностью, чином), если мы прилагаем к обществу понятия "целое и часть", то получаем философию холизма Я. X. Смэтса, британского фельдмаршала, который в своем рассмотрении целого (Британской империи) считал возможным эксплуатировать и приносить народы колоний (части) в жертву метрополии. И только в случае с единством — человечеством и своеобразным народом — мы можем исключить этот момент, ибо каждый народ есть уже целый мир, и его сохранение есть умножение и увеличение единого человечества. Нарастание единства есть и нарастание различий, которые и являются условием развития единого и появления нового. Нарастание единства есть нарастание многоцветия, многообразия. Поэтому «тоталитарная» русская философия всегда писала о всеединстве, видела в единстве идеал развития человечества, позволяющий каждому народу не только сохранить, но и умножить свою культуру и своеобразие. Все это, по мысли русских философов, только увеличивало единство. С этим были согласны в русской философии и материалисты, и идеалисты, и верующие, и атеисты, и поэты, и ученые. Категориальная путаница понятий тоталитарного, целого и единого не должна мешать раскрытию смысла, выраженного в иерархии русских ценностей на всех уровнях. Это и всечеловечность, боление за всех, по Достоевскому, и уживчивость, по Солоневичу.

Когда говорят «соборность», то подразумевают не просто объединение людей и не просто свободное объединение ради какой-то цели. Ведь объединяются в шайку и преступники нередко ради ограбления, и футболисты ради того, чтобы выиграть игру. Речь идет о свободном объединении и согласии людей ради «обожения» всех и каждого, т. е. согласие людей ради воплощения высших святынь любви, истины, красоты. При этом объединении действует закон "неслиянно и нераздельно", т. е. личности остаются сами собой, не сливаются друг с другом, они свободны в своей воле, выборе и поступках, но единый настрой не позволяет их разделить на отдельные составляющие. П. Флоренский дал хороший образ соборности: когда люди, внешне объединившись, преследуют свои цели, и каждый выводит свою мелодию, то это какофония, а не соборность; когда люди, объединившись в симфонический оркестр, исполняют каждый свою партию согласно партитуре, то это симфония, но не соборность, ибо нет свободы оркестрантов. Иному участнику оркестра за весь концерт надо в тарелки стукнуть два-три раза, и если вынуть его из оркестра, то музыка его бессмысленна вне целого. Это механический порядок. Соборность — это русский хор, где каждый ведет свою мелодию, но чувствуя других и сливаясь с ними душой в одном порыве, творит одну общую мелодию. Эта гармония русского хора и есть соборность. Соборность, как органическое жизненное единство, как живое целое содержит в себе идею всеобщей солидарности человечества, всеобщей ответственности всех перед всеми, общей вины всех и каждого, которая столь высокохудожественно выражена в православном обряде взаимного отпущения грехов, проводимом в Прощеное Воскресение перед началом покаянных дней Великого Поста.

Внутреннее духовное единство всех обязывает, на всех налагает взаимную ответственность друг за друга. "Отцы ответственны за детей, ибо все их дела — добрые и худые — продолжаются в следующих поколениях; все их грехи увеличивают лежащую на потомстве тяжесть. А потомки ответственны перед предками, ибо, будучи свободны во Христе, они, в свою очередь, могут или облегчить, или увеличить эту тяжесть, продолжить дело предков в хорошем или худом и тем самым облегчить или увеличить их ответственность.

И рядом с этой преемственной связью, объединяющей поколения в одно солидарное целое, есть такие же узы солидарноети, сплачивающие воедино современников. Никто не спасается и никто не осуждается отдельно от других, ибо суд Божий видит всех связанными во единое общечеловеческое и мировое целое; в этом целом все друг на друга влияют и воздействуют, а потому и все друг за друга отвечают — и за предков, и за потомков, и за современников, и за всю тварь поднебесную.[302]

Величайшая и глубочайшая ответственность друг за друга, бескорыстная преданность общему делу, сказывается практически во всех сферах жизнедеятельности русского человека. Этим живет и сельская община, действенная и практическая школа общегосударственного патриотизма, и монастырь, и городская артель, и военные соединения, "объединенные в батальоны массы русских почти невозможно разорвать; чем серьезнее опасность, тем плотнее смыкаются они в единое компактное целое".[303] Именно эта черта позволяла преодолевать невероятные трудности и испытания, с лихвой выпавшие на долю русского народа.

В само понятие соборного общения органически входит представление об общественном согласии, сотрудничестве и гармонии. Естественно, что частная собственность, как своеобразное качество жизни, начало обособляющее и разделяющее, противоположно идее соборности. Экономическая жизнь, основанная на принципе частной собственности — капитализм, — "есть организованный эгоизм, который сознательно и принципиально отрицает подчиненность хозяйства высшим началам нравственности и религии; он есть служение маммону, маммонизм…".[304] Частная собственность, не только не "является условием свободы, как это признано на Западе, но прямо порабощает человека вещественным началам мира. Процесс самоутверждения, связанный с приобретением материального богатства, есть в то же время процесс саморастраты, самораспыления и самоутраты личности, отдающей себя во власть вещей. Чем ничтожнее твое бытие, тем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчужденность жизни…Всю ту долю жизни и человечности, которую отнимает у тебя политэконом, он возмещает тебе в виде денег и богатства".[305] Это изречение атеиста Маркса вполне в духе православия и перекликается с высказыванием известного богослова Н. Лосского: "Личность, утверждающая себя как индивид и заключающая себя в пределах своей частной природы, не может в полноте себя осуществлять — она оскудевает. Но, отказываясь от своего содержимого, свободно отдавая его, переставая существовать для себя самой, личность полностью выражает себя в единой природе всех. Отказываясь от своей частной собственности, она бесконечно раскрывается и обогащается всем тем, что принадлежит всем".[306]