Котик так обиделся, словно я предложила ему застрелиться из чувства вины перед всеми мышами мира за совокупные грехи всего кошачьего народа. Короче, все кончилось тем, что он упал нам на хвост, то есть увязался за нами. Причем якобы не просто так, а исключительно по делу…

– Пришло письмо от Геракла, в котором он просит нас помочь ему в одной деликатной ситуации. Некий человек, которого он в пьяном угаре назвал другом, теперь ищет его помощи в попытке отделаться от кредиторов. Но поскольку финансовые претензии справедливы, то Гераклу, естественно, неудобно применять свою легендарную силу. Это не добавит ему чести. – Мягко потянувшись на скамье, котик лениво перевернулся на спину.

Мой муж приподнялся и добавил в сауну жару. Мы почти плавились…

– А дальше? – поправляя сползающую простыню, спросила я.

– Банальнейшая история, мастер влюбился в созданную им же статую, которую делал по заказу, и теперь не хочет с ней расставаться. У него уже отобрали половину имущества, скоро из дома выгонят, но он уперся. Ведет себя как маньяк, тискает мраморную грудь, целует в губы, трется об нее всеми местами (прости, Алиночка) и ни в какую отдавать не хочет!

– Древнегреческую скульптуру?! – ужаснулась я. – Тьфу, точно грязный извращенец. И что Геракл хочет от нас?

– Разрешить ситуацию, – обливаясь потом, догадался командор. – Думаю, нам придется помочь этому дураку.

– Его зовут Пигмалион? – угадала я.

– Именно так, ты начитанна не по годам, деточка.

– Да уж, сказок в детстве начиталась. Вы, мальчики, можете попариться еще, а я пошла, у меня уже вся простыня насквозь мокрая. Думаю, сбросила килограмма два…

– Полтора, – навскидку поправил кот.

Я показала ему язык и ушла в душ. Агент 013 мужественно остался, хотя мыться не любил и парился явно через силу. Если же он чего-то надеялся увидеть, то зря, в парилке я всегда сижу в простыне…

Свободное «окно» в нашем расписании появилось только через пару дней. На дело меня отправляли одну, наш мозговой центр сказал:

– Нам с Алексом нужно кое-кому напомнить правильный курс партии, шеф очень настаивал. Обернемся за пятнадцать минут и захватим тебя на обратном пути. А ты там быстренько и без суеты объясни пареньку, что почем. Помнишь лекцию по психическим заболеваниям, которую я прочел тебе на прошлой неделе у Синелицего?

Лекцию я помнила. К моей чести надо сказать, что кот запомнил ее еще крепче. Когда он довел меня своими высказываниями насчет «психоделической сущности женщины в отношении к пропорциональной длине ее юбки», я дотянулась до стакана и облила его компотом.

…Хитончик мне пошили обалденный – белоснежный, с вышивкой, подвязали под грудью золотым пояском, выдали кожаные сандалии со шнуровкой до колен, волосы собрали под сеточку, и получилась я вся из себя настоящая гречанка. Если что и могло меня выдать, то только стринги (как ни настаивали на своем костюмеры, не шататься же мне по Древней Греции без трусов!).

Переходником владел кот, так что благодаря именно его хитроумной комбинации нажатия кнопок мы одновременно переместились в разные места. Не знаю, как напарники, а я – в самое затхлое, пыльное и грязное.

Никогда не предполагала, что так выглядит мастерская скульптора. Довольно большая, но почти пустая комната, куча битого мрамора в углу, высокий треножник с установленной на нем скульптурой, мусор, антисанитария, гора маленьких амфор из-под вина, рабочие инструменты: молоток, тесак, набор стамесок…

Молодой человек в мятой тунике, небритый, лохматый, с безумным взглядом, вился вокруг статуи, которая поначалу вызвала у меня эстетический шок. Она больше всего напоминала какую-нибудь фигурку типа Великая Мать-Язычница. Талия уже, чем у меня, бедра в полтора раза шире плеч, грудь восьмого, а то и двенадцатого размера. Лицо едва прорисовано, на голове шиньон, вся, естественно, без ничего, даже без стрингов.

Сам Пигмалион никого вокруг не видел, пока я не чихнула. Тут он сразу меня заметил, подпрыгнул на месте, хлопнул себя по бедрам и закричал:

– Кто ты, о женщина? И как попала в сие пристанище мое?

Вэк… я и забыла, что девушкам здесь не разрешалось запросто разгуливать, заходя куда попало в гости, к тому же, похоже, его несколько напугала неожиданность моего появления, поэтому я второпях ляпнула первое, что взбрело в голову:

– Я… э-э… богиня, покровительница всех скульпторов.

– Афина Паллада?!

– Да-да-да, почему нет, она самая! Клево звучит, правда?

Он упал на колени и простерся передо мной, но не сдержал любопытства как истый грек:

– Слава тебе, о совоокая наставница, обучившая Дедала! А что ты, собственно, здесь делаешь, о премудрая девственница?

Да-а-а-а, парень явно не обременен большим умом. Я сочувственно вздохнула, поправила хитончик и демонстративно-высокомерно ответила:

– Ты же скульптор, творец, овеянный вдохновением богов, и я всегда присутствую рядом, когда ты работаешь зубилом, иначе ты бы ничего путного не создал!

– Хвала, хвала тебе, о защитница городов!

– Вот только… когда ты создавал ЭТО, я, похоже, болела. Или была не в себе, или перебрала нектара с Зевсом. – Я с трудом заставила себя посмотреть на статую, нет, это действительно полное уродство. – По-моему, эту штуку ты точно создал без малейшего участия муз!

– О лучезарная Афина, чья красота заставляет замирать в немом восторге сердце, – явно слушая лишь самого себя, продолжал надрываться горе-скульптор. – Молю тебя, снизойди к моей просьбе! Небеса благоволят к творцам, ведь верно?

– За этим я и явилась твоему взору, – мрачно буркнула я, хотела присесть, но, поглядев еще раз на всю эту пыльную антисанитарию, разумно передумала. – Что тревожит тебя, сын мой?

– Э-э, не понял, чей я сын?!!

– Это образное выражение. Чего конкретно надо, а?

– Я влюблен в свое творение! Что мне делать на свете, если она лишь мертвый камень? Сойти к Аиду раньше срока…

Так, это вроде уже первый признак суицидальной паранойи. Я честно попыталась вспомнить лекцию кота. Ничего не вышло. Память услужливо подбрасывала лишь ту картинку, когда облитый компотом кот удирал от меня под хохот всей столовой…

– Погоди, а чего ты мучаешься-то? Обратись к моему отцу, Громовержцу Зевсу, он тебе ее вмиг оживит!

– Да я сколько раз обращался, не помогает. Может, молюсь не так, может, бабочки и кузнечика в жертву недостаточно, а на приличного козла я еще не заработал…

– Понимаю, ладно, а кто у вас тут… то есть у нас, – поспешила исправиться я, – отвечает… ну, за любовь? Ага, Венера, то есть по-ва… нашему Афродита. Вот на нее и будем давить. Ну-ка, что ты там делал с Зевсом?

– Я ничего с ним не делал, о небожительница! – в испуге взвыл он, видно, рыльце-то в пушку. – Как бы я посмел?! Я только с Афродитой, ну или с Артемидой… и то иногда…

– Как молишься, идиот?!

Он со всех ног бросился демонстрировать, как молится: налил кратер вина, плеснул на пол в знак благодарности богам и визгливо заголосил:

– О благороднорожденная Афродита, исполни мою просьбу! Оживи мне эту прекрасную деву, и клянусь, что буду возносить тебе хвалы вечно. А раз в год жертвовать на твой алтарь курицу или гусыню. По-моему, так.

– А по-моему, букет хороших роз был бы куда более к месту.

– По-моему, тоже… – мелодично раздалось за нашими спинами, так неожиданно, что подпрыгнули уже мы оба.

Сзади, улыбаясь, стояла очень красивая девушка в таком прозрачном древнегреческом платьице, что я едва не кинулась прикрывать ее руками. Хорошо еще, вовремя сообразила, с кем имею дело, а вот парень оказался не так умен.

– Кто ты, о женщина? И как попала в сие пристанище мое? – четко продублировал он.

– Это сама Афродита, моя родственница по папе, – с умоляющей улыбкой пояснила я. – Ну в смысле у нас с ней одна прописка на Олимпе. Привет, подружка!

– Привет, Алиночка. – Богиня, не чинясь, чмокнула меня в щечку. – Геракл о тебе много рассказывал…

– Алиночка? О нет, божественная, ты ошиблась, – тут же вскинулся скульптор. – Это сама Афина Паллада!