К полуночи стало прохладно, и спящие старались прижаться друг к дружке покрепче. Рэд сопел, а на плече у него сладко улыбалась наездница. Теперь можно хоть скачки на слонах устраивать.
Костер уже почти догорел, и мне стоило некоторого труда справиться в темноте с завязками кожаного полога. Наконец я, обломав два ногтя, добился своего и проник внутрь; очень бережно, почти не дыша, я подволок джинна к бортику повозки. Подставил спину и, кряхтя, взвалил его на плечи. Десять шагов, двадцать — вот уже и полоска леса виднеется. Если б мне пришлось приходить в этот мир, я б не выбрал другого вида — полная луна на умытом росой небе, ветви деревьев, качающиеся со скрипом, и запахи весны.
Я думал вслух — это успокаивало.
— Помнится, профессору Ньеллю понадобилось около ста лет, чтобы полностью вылечиться, но он так же, помнится, говорил, что и сорока вполне хватило бы. А этот сосуд не открывали, дай-ка вспомнить… да, почти сто лет. Как летит время.
Я уложил джинна в траву и осмотрелся. Как назло, поблизости не было ни одного камня. Я стукнул кулаком по хрустальному боку кувшина без горлышка, так похожему на яйцо. Он едва шелохнулся; я зарычал и со всей силы саданул по нему каблуком. Раз, другой… хрусталь с мелодичным звоном лопнул, и осколки, как звездные брызги, разлетелись в разные стороны.
Серебристая субстанция стала неторопливо растекаться по земле, а я склонился над телом, пристально вглядываясь в него, пока еще было можно, пока она еще — без сознания. И выдохнул из себя весь мир, толчком; облегченно осел на траву.
— Все хорошо, все хорошо… Все просто замечательно. Болезни нет.
Я сгреб пальцами скользкую траву, ухватившись за нее, будто она могла удержать меня на плаву в бушующем море эмоций. Потом поднялся и быстро зашагал по направлению к фургонам. И вслед мне понесся вдох — такой же резкий, отчаянный, как мой выдох… и тот мир, что вылетел из моего горла, растворился в этом звуке.
Почему я оставил ее? Не знаю. Столько думал над этим, и — не знаю. Может, решил хоть раз отпустить на волю человека, к которому был пришпилен сердцем?
Маленькую наездницу пришлось подвинуть, аккуратно переложив ее белокурую голову на плечо фокуснику.
— Рэд, увалень, проснись, вставай!
В его кружке не было сонного порошка.
— Что? — мой ученик разлепил веки и захлопал ими. — Нас… на нас напали?
— Мы уезжаем, прямо сейчас, в столицу — и тут же обратно. Поднимайся, живо!
Надо отдать ему должное, он вскочил и кинулся к нашей телеге быстрее ветра. Но от расспросов я не спасся.
— Но почему? Ночью? По таким дорогам?
Он зазвенел сбруей, и принялся одевать ее на Громобоя. Пару раз промазал штырьком пряжки мимо дырок, но тряхнул упрямо головой, заставляя себя проснуться. Потер лицо, и возмущенно уставился на меня. Но я не собирался ему ничего объяснять. Моих сил хватило только на то, чтобы рухнуть в телегу и зло скомандовать ему в спину:
— Никуда не сворачивая прямиком в столицу!
***
Мы подъехали к столице через три дня, к полудню, и по пути я вдосталь насмотрелся на телеги, груженые продуктами, тележки и повозки, крытые пропитанным жиром холстом, всадников и пеших, держащих путь туда же. Путем осторожных расспросов я выяснил причину столь странной любви к путешествиям у, в общем-то, оседлых по своей натуре жителей Невиана. Совсем недавно закончилась война (победоносная), поэтому столичным жителям требовались зрелища, не уступающие в значимости и помпезности колоннам марширующих солдат, парадам и генералам на белых конях. Неудивительно, что в столицу съехались все актерские труппы, торговцы, акробаты, кукольники, огнеглотатели, гадалки… Туда же потянулись лудильщики, кузнецы и белошвейки, торговцы пирожками и ленточками, рыбаки и мельники. Война почти не затронула плодородного юга, не коснулась она и богатого на леса и озера запада. Разбив армию своего западного соседа, король повелел устроить празднество, ранее не виданное. Богатства, захваченные на поле боя, в основном осели в столице, и именно туда направился весь торговый люд, рассчитывая на прибыль. Я сумел сделать эти выводы на основе рассказов до того перевранных и обрывочных, что вначале даже засомневался в их правильности. Но вскоре получил немало подтверждений тому, что был абсолютно прав.
Подобная ситуация показалась мне странной. Раньше (я имею в виду, во времена моего правления), добычу делили поровну между вассалами, выступавшими за короля, и ни один не уходил без своей доли — земель ли, мехов, драгоценностей или роскошных тканей, в общем, всего того, что обычно достается победителям. А нынешний король… или он не позвал своих верных подданных, прислав им 'меч и стрелу'?
— Король не мог драться в одиночку, — высказал я свои соображения вслух, но Рэд в ответ только засопел. Он все еще дулся на меня за вчерашнее бегство от циркачей, видно, глянулась ему та наездница. Я шутливо толкнул его локтем в бок (в середине нашей гонки я пересел к нему на облучок, ибо не было никакой разницы, трястись и подпрыгивать в телеге или же на месте возницы) и хохотнул.
Я завертел головой, но любезный пекарь, снабдивший меня большей частью вышеизложенной информации, уже уехал вперед. Процессия из ремесленников и купцов растянулась на несколько верст, наша телега ползла где-то в середине.
Рядом с нами я увидел двух крестьян; старуху и ее сына. Тому было чуть более сорока лет, возможно, но выглядел он, как подросток: худое тело, несообразно длинные руки и ноги. Приглядевшись, я понял, что передо мной, скорее всего, деревенский дурачок. Шагал он отрывисто, вихляя бедрами, то и дело кивал головой сам себе и оттопыривая нижнюю губу. Глаза его блуждали по окрестностям, не задерживаясь ни на чем более нескольких мгновений. Он катил тачку с молодой капустой, на удивление крепкой и чистой. Мать шла рядом, придерживая его за локоть и направляя. За неимением лучшего я обратился к ней.
— Сударыня! — она испуганно подняла голову, ища взглядом чудака, который назвал ее так, словно она была высокородной дамой. — Позвольте задать Вам вопрос!
Она дернулась было вперед, не желая с нами связываться, но на дороге было не протолкнуться, повозки шли почти вплотную. Мы чуть-чуть не догнали дождь, пролетевший над столицей и окрестностями, вдалеке, на севере, все еще теснились тучи, и была видна пелена воды. Попробовать объехать повозки означало для них с сыном непоправимо застрять в грязи у дороги, поэтому она смирилась.
— Да, господин.
— Ты слышала про войну? — я решил перейти на 'ты' для вящего ее спокойствия.
— Конечно, господин, все слышали, говорят, король ехал на белом коне.
Рэд недовольно буркнул себе под нос что-то о том, что о войне, похоже, слышали все, кроме нас с ним, 'торчащих в горах, как трусы', но я отмахнулся от него и продолжил расспросы:
— А не знаешь ли ты, кто выступал с королем из лордов или графов?
Народ, несмотря на свою кажущуюся тупость и равнодушие, очень внимательно следит за подобными событиями, запоминает малейшие слухи, а потом пересказывает их (приукрашивая, естественно), у очага зимними вечерами. Поэтому я не удивился, услышав от нее длинный перечень имен, мне абсолютно незнакомых.
— Бевольдо из Беренда, Луг Аркенийский, граф Марк с сыновьями, наш граф, и сынки у него как на подбор, красавцы и славные рыцари, Рекенат из Севойи…
Имена и титулы все сыпались из нее, и сыпались, но я понял еще в самом начале — король выступал не один. В то же время, горшечник, трясущийся над своим хрупким товаром, мимо которого мы проезжали, ясно сказал, что едет в столицу, потому что спрос на его изделия в родной Аркении упал. И даже мэр города отказался покупать его расписные кувшины, несмотря на то, что справлял свадьбу своей дочери. А молодой купец, обнимая жену, сидевшую рядом с ним в повозке, пожаловался на повышение налогов в округе. 'И это, считая королевский налог и храмовую десятину, почти съело все мои деньги!' — сетовал он, огорченно вскидывая руки.
