Зато я умею убивать.

Мой приятель накрыл стол, вымытый до блеска, я и порозовевший Рэдрогт уселись, и, наконец, принялись за еду. Парень, намаявшийся за день, уже через десять минут отполз на скамью у стены, прикрылся меховым ковром, который он скромно именовал 'плащиком' и уснул, как убитый.

— Говори давай, что нужно, — поморщился Пухлик, — только имей в виду — в твои дурацкие интриги я себя затянуть не дам.

Я усмехнулся, вспомнив давние и рискованные вылазки… Когда-то это казалось мне забавным. Фасмик по молодости лет трясся, как девственница перед брачной ночью, а я просто развлекался. Но он изменился. Даже с того времени, как проездом в родные края заглянул навестить меня в горах; не говоря уж о тех славных деньках, когда мы с ним бедокурили в Дор-Надире. Стал жестче и приземленнее, и мне оставалось лишь надеяться что все эти перемены — не являются результатом тех самых событий…

— Мне нужно… Ты ведь учился у Мага Рэнди? Ну, преподавательская деятельность и все такое… Понимаешь, однажды утром я проснулся, и понял… эх, да что там тянуть. Мне надо бы найти себе ученика. Где их обычно берут?

Пухлик посмотрел на меня, покачал головой — и вдруг с силой произнес:

— Джоселиан, ты говоришь об ученике, как о… тыкве. Так вот, тыквы обычно покупают на рынке. Учеников к нам приводит судьба.

Уж он-то знал, что такое судьба. Глядя на него сейчас, на его горевшие внутренним светом глаза, слушая отзвуки Силы в его голосе, я вспомнил его прежнего. Он был самым выдающимся студентом. Талантливым, умным, возможно, чересчур осторожным иногда, но в магии это даже полезно. Разница в возрасте — придуманная мной, да и реальная, не помешала нам стать друзьями.

Он явно шел на Мага Первой Ступени, может даже — Архимага, но… Несчастный случай втоптал в грязь его честолюбие, уничтожил все надежды на реализацию себя в любимом деле, загубил на корню будущее…

— Мик, я говорю, как есть. Ты же знаешь, я — въедливый старый сморчок, без сердца и совести. Мне нужен ученик. Я спрашиваю, где их берут. Ты говоришь — судьба. Хорошо. Но как узнать, что судьба, а что… тыква?

Он задумался. Огонь в его глазах погас. Буднично так, по-крестьянски, он почесал затылок.

— Когда кто-то сваливается тебе на голову безо всякой причины — это судьба. — Он фыркнул, — Этот вот парень… Кто знает, может он — твой ученик, а?

— Дурацкая шутка, — поморщился я.

— Вовсе нет. Расскажи, где ты его подцепил.

Я постарался уложиться в пару минут. Но Пухлик требовал подробностей… и во мне взыграл дух Актера. Я встал на скамью, изобразил в лицах себя, разбойников, моего осла, Рэда и его лошадь, природу, небо, солнце и даже дуновение ветра. Я рад был хоть таким способом еще раз вернуть на лицо друга прежнюю улыбку, горевшую огнем и Силой, но… Лишь раз промелькнула искра в глазах. Лишь раз. Но это дало мне надежду.

— Джоселиан, ты смотришь и не видишь. Он и есть твой ученик.

— Мик, ты же… ты посмотрел?

— А мне даже и смотреть не надо. Я узнаю судьбу и ее усмешку с закрытыми глазами. Доверься моему опыту, раз уж моей магии… словом, это он и есть.

Я взглянул на Рэдрогта, Рэда, белокурого, медведя, обалдуя, оглоблю, кретина и пустомелю, мальчика и умника, ох, как только я не называл его потом, и все эти клички, обидные и не очень, я ясно увидел в будущем. Да. Это он.

Рэд.

Я не помню, сказал я это вслух или же подумал. Но мальчик проснулся мгновенно, поднял голову и посмотрел на меня чуть осоловевшими глазами.

Я подошел к скамье, на которой он лежал. Протянул ему руку.

— Ты, юный друг мой, только что обзавелся еще одной задницей. Без сердца и совести. Как мы уживемся вместе, даже не представляю.

И добавил:

— Меня зовут Джоселиан. Или Джок. Но ты можешь звать меня просто — Учитель.

Пухлик тихо и радостно засмеялся. И подмигнул вконец озадаченному Рэду:

— Раньше эта задница болталась рядом со мной. Не скажу, что это было самое скучное время в моей жизни. Передаю ее тебе, береги ее…

Юноша решил, что старики сошли с ума. Я еще больше укрепил его в этом мнении, скорчив рожу, а потом рывком поднял его со скамьи (что, как ни странно, его не удивило, видимо, он умел изумляться лишь одной вещи зараз) и отправил приготовить наших 'скакунов'.

Пухлик разлил вино по кубкам и поднял свой в тосте:

— За задницы.

Мы выпили. Нижние Боги побери, я чуть не прослезился. Эта торжественная передача моей драгоценной персоны из одних рук в другие тронула мое нежное актерское сердце, вернее, его более чувствительную половину. Вторая, черствая и сухая, принадлежала магу. Но именно она задала следующий вопрос:

— Мик… Надежда есть?

Пухлик бросил быстрый взгляд в окно. Наклонился к моему уху, и, словно кто-то мог нас подслушать, прошептал:

— Я попытался сварить лечебный отвар. Не то чтобы совсем не вышло, но что-то… определенно, результат был. Не бойся, твоего… ученика я напоил качественным, производства местной колдуньи…

Я махнул рукой.

— Пустое, на нем, кажется, итак как на собаке заживает… Но… сколько времени пройдет до… полного… выздоровления?

Последнее слово стало у меня в горле хуже сухих крошек. Каждая из букв царапала нёбо.

— Столько не живут, — усмехнулся мой друг, — но ты же знаешь, я упрямый.

Я знал. Я улыбнулся, молча поднялся и кивнул ему.

И вышел.

За много лет до того, как мы с Рэдом навестили деревеньку Толькич, с моим другом, Миком Пухликом, лучшим студентом курса, который аспирантов бил одной левой во всевозможных магических поединках, студентом, за право учить которого профессура дралась, причем иногда кулаками, как плебс; студентом, который мог почти все — произошел несчастный случай. В результате этого случая он навсегда потерял способность заниматься магией, даже самой примитивной…

Невозможно волшебствовать, если у тебя нет тела.

Я сел на ослика, сделав вид, что не заметил его возмущенных глаз. Однако, какая неблагодарная скотина, пожрал половину подсолнухов с крылечка и еще морду корчит… Лидика точно будет недовольна. Рэд уже сидел верхом, с серьезным лицом, хмурясь на закатное солнце.

Мы отъехали на порядочное расстояние, прежде чем я нашел в себе силы обернуться. Я поднял руку и помахал другу. Голем помахал мне в ответ. И на секунду мне показалось, что я вижу прежний огонь в его глазах.

Мы с учеником возвращались в горы, ставшие на неопределенный срок моим (а теперь и его) пристанищем. Компания не прибавила моему ослу прыти, даже наоборот. Мы остановились у речушки с намерением порыбачить, сварить уху и только потом уже двинуть дальше — как бы не так.

Дурак-учитель ловит рыбу, дурак-ученик сидит неподалеку и делает вид, что у учителя получается.

День был неудачный, с какой стороны не посмотри. Сразу видно было: не клюет, не клевало и клевать не будет, видимо, корм не тот, и тучи низко. Или просто цапли утром пролетели, клином, слева направо, а для рыб это признак того, что жрать червяков не следует.

— Будет уха без рыбы, — пошутил я, имея в виду, что пора подниматься и двигать дальше. Но Рэд понял это по-своему.

— Варим овощи, учитель? — Он все чаще и чаще в речь вставлял глаголы во множественном числе, словно бы подчеркивая, что теперь мы с ним — вместе. — Морковку?

— Только не ее, увалень, — вздрогнул я. — Несколько самых ужасных эпизодов моей жизни связаны именно с этим хрустящим, оранжевым, продолговатым кошмаром.

Лук, белый корень, свекла, картошка. Мой ученик — проглот, он ест по пять раз в день все, что поддается пережевыванию. Я даже хотел подшутить над ним, предложить съесть подошву сапога, но вовремя понял, что так он и поступит. Рэд доверчив, суеверен, и даже нечаянно мной мистифицирован — небось подумает еще, что это магический ритуал, и сожрет всю свою обувь, а хорошие сапоги его размера стоят дороже, чем овощи.

Парень умял свою порцию, потом еще раз свою, потом три моих, но не успокоился, пока не запихал оставшееся на дне разварившееся месиво в учителя. По меркам его народа я не просто худой, я невообразимо тощ, меня почти что нет. Вот и хорошо, объяснял ему я, когда тебя не существует, меньше оснований что-то о себе воображать. Рэд нахмурился на три дня, не вру — ровно на три. К тому утру, когда мы подъехали к подножию гор, лоб его торжественно разгладился, и ученик мой провозгласил громоподобно, что 'он все понял'.