— Хил… — позвал я.

Она проснулась мгновенно.

— Ты мне снился, — сказала она.

— И что я делал?

— Сидел в кресле, здесь… ты держал на руках какую-то девочку.

Я вздрогнул, но заставил себя улыбнуться.

— Зачем ты приехал?

В голосе ее была надежда и опасение, что эта надежда бессмысленна.

— Поговорить. Попросить вернуться и простить.

— Простить? — она плотнее запахнулась в грязный плед. — Я предательница.

— Что?

— Я предала тебя, хотела тебя убить…

— Я… — попытавшись объяснить ей, что чувствую, я понял, что она сейчас слышит только себя и замолчал, дав ей выговориться.

— Я думала… много чего. Что ты вырастил меня для того, чтобы я бросила тебе вызов. Ученики всегда так делают, так ведь?… Что ты нашел меня в Дор-Надире и засунул в хрустальный гроб, чтобы использовать…потом. Что ты провел эксперимент — выживу ли я, если буду лежать в той жиже, но потом тебе стало скучно и ты бросил меня…

Я понял, что она ни за что не сказала бы мне этого, не раскрылась, не поймай я ее на тонкой грани между явью и сном. И еще понял, что она прекрасно знала, что за девочку я держал на руках в ее сне.

— Это чушь, маленькая моя. Вызов? Это гнуснейшая ложь, а насчет 'засунул'…

— Я знаю. Рэд мне рассказал. И я прочла твои записи.

Она кивнула на стопку исписанных листков, лежащих рядом под книгой, чтобы не унес ветер.

— И… я вспомнила. Почти все. Трущобы… набережную… даже то, как ты приходил ко мне, пока я спала в наших развалинах — смутно, но я чувствовала тогда, как ты заботишься обо мне, как ты… ты рассказывал мне сказки. А я…

— Я не поверю, даже если солнце упадет с небес, что ты сама взрастила в себе такую ненависть. Обиду — да, удивление, сомнение… но не ненависть.

— Я была у герцога.

Пальцы у меня чуть похолодели.

— Училась у него, недолго… но он показал мне, как уничтожить твое кольцо, а, значит, и тебя. — Она порывисто вздохнула, и, словно не была уверена в самой себе, потерла лицо. — А потом дал ветер, чтобы я добралась до столицы. Мне сейчас… не хочу думать, что я могла быть просто орудием, но, похоже, так оно и было. Вся ярость пропала куда-то, стоило мне… лишить тебя бессмертия.

— Хотелось бы мне спросить у него… — начал я, и, видимо, в голосе моем все же слышалась злость, потому что Хил покачала головой и сказала:

— Там снова только развалины. Ты не найдешь его… Он появился, наверное, только затем, чтобы вложить в меня жажду убийства и уйти снова.

— Но теперь-то… — я искал в ее глазах то, что одновременно и хотел, и боялся увидеть. — Ты больше не хочешь меня убить, правда?

— Но я почти сделала это. Я предательница.

— Вовсе нет. Ну, прилетела, чтобы меня убить, большое дело. Ты сделала то, что сделала, сообразно своей натуре — самое главное, что ты не предала себя. Сейчас я даже готов забыть о герцоге — пусть убирается в Ничто, откуда появился, я не лишу себя того, что есть, ради глупой мести. Тем более что частью виноват я сам. Мне… нужно было рассказать тебе раньше, тогда б я не оказался на волосок от смерти — от руки того, кого я люблю.

— Любишь?

— Странно такое слышать от древнего старикашки, верно?

— Ох, прекрати. — Она посмотрела на меня, и в глазах ее стояли слезы. Я лишь надеялся, что они — не от жалости ко мне и не от ненависти к себе.

— Чувство вины, детка — самое ужасное чувство в мире. Оно разъедает тебя изнутри, как червяк — яблоко.

— Я…

— Будем считать, что мы простили друг друга и забыли. — Я взял ее за руки, поцеловал обе и встал. — Если тебе нужно время, чтобы поразмыслить над тем, что я сказал — проведи его с толком… Приберись здесь, а то с крыши натечет на книги.

Я ухмыльнулся и легонько пожал кончики ее пальцев. Если мудрость моя не изменила мне, я не упущу это мгновение. Не сойду с дороги опять, в поисках чего-то недостижимого — как делал всегда, оставляя за спиной изломанную жизнь, друзей и любимых. А крепко вцеплюсь в свою Судьбу, от которой так долго бегал.

Тем более что цели своей, сумасшедшей и невозможной — я достиг. Я снова смертен.

Я улыбнулся Хил:

— А потом, когда наведешь порядок в доме и в мыслях, возвращайся.

Она вскочила, уронив плед на пол, и бросилась ко мне в объятья. А я — вдохнул полной грудью запах ее волос.

— Я хочу всегда быть с тобой, — прошептала она третьей пуговице моей куртки. Та, наверное, скончалась от счастья тут же, но я был сдержаннее:

— Со злобным, циничным, едким стариком?

Хилли кивнула.

— Я не был бы мной, если б остался тут. В конечном счете, Судьба все-таки схватила меня за шиворот и ведет туда, где я нужен. А ты нужна мне рядом. Но я хочу, чтобы это решение ты приняла сама, в тишине и покое. Поэтому утром я уеду, а через неделю пришлю тебе весточку. Если захочешь — вернешься ко мне.

— Утром? — переспросила она.

— Да.

— А сейчас?

Я посмотрел на угольки в камине, они подмигивали мне десятками красных глаз.

— По законам жанра я сейчас должен подхватить тебя на руки и унести в спальню, а затем подарить тебе ночь незабываемой любви… но я способен только дотащиться до кровати без посторонней помощи и рухнуть в нее, и не забывать дышать. Я чувствую себя на всю тысячу лет. В меня вчера меч воткнули, ты знаешь?

— Нет. — Она подняла ко мне лицо. Счастливое. — Я помогу, обопрись на меня. Говоришь, меч?

— Проткнули насквозь, — я с благодарностью оперся на ее плечо, и мы двинулись в спальню. — Пришпилили к столу, как бабочку. А до этого я оббегал всю столицу и пригород. — Она уложила меня на узкую кровать и легла рядом, устроившись на моем плече. — А до этого — до беготни и меча, — я ночами не спал, следил за Их Величеством, пока они… он…

— Спи уже, — сказала Хил.

Эпилог

Неделю спустя.

Собрался почти весь цвет дворянства и прочих досточтимых граждан столицы. Некоторые успели приехать из предместий (ближайших, конечно, потому что о празднестве было объявлено только два дня назад), и теснились небольшими группками в углах. Главная Парадная Зала была забита почти до отказа, что, в сочетании с удушающей жарой (почти невероятной для весны у нас) делала это сборище пикантно благоухающим. По обоим сторонам от трона вдоль стен возбужденно переминались виконты и герцоги, графы и бароны, их сыновья, дочери, тетки, братья и прочие родственники. Сверкали драгоценные камни на роскошных платьях и камзолах, кипенно-белые воротнички душили горло молоденьким графьям, мелькали веера дам… Шепотки — спутники всех значительных событий — сталкивались в наполненном мускусным ароматом воздухе, и сплетались, образуя кружева сплетен. Конечно, говорили они обо мне — о так кстати 'вынырнувшем' из ниоткуда преемнике печально известного (уже) своим сумасшествием короля Эдуарда. Я покосился налево.

— Ведь правда, Советник, очень часто случается, что ты 'бежишь от чего-то, а оно тебя настигает и становится лучшей частью твоей судьбы'?

— Бывает, Ваше Величество…

— А кто это сказал? — попытался поддеть его я.

— Вы, Ваше Величество…

— Да, верно, я.

Справа от трона расположились, ей Богу, самые беспечные и радостные люди королевства — Алисия и Алирон (влюбленные посылали друг другу пламенные взгляды), и, увидев, что я повернул голову в их сторону, с энтузиазмом помахали мне рукой. Мол, давай, действуй.

Церемониймейстер, на худощавом лице которого было написано, что он крайне уязвлен малой пышностью этого мероприятия (дали б мне волю, говорили его поджатые губы, и сотней приглашенных это бы не окончилось), стукнул три раза жезлом об пол и зычным голосом провозгласил:

— Его Величество, Король Невиана, Джоселиан Второй!

— И последний… — пробурчал я в сторону Советника, вставая с кресла, в котором до сих пор пытался безуспешно спрятаться. — Специально завещаю своим потомкам ни одного малыша так не называть. Не имя, а отрыжка.

Лорд Вито одними глазами выразил верноподданническое согласие со всем, что я прикажу.