Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Как будто лава — родник, — иронически бросил Колбин.

— Я предлагаю взрывом на выброс открыть лаве дорогу из кратера на северо-западный склон, где нет населенных пунктов, но зато есть глубокие каньоны. Расчеты мы представили, и вы имели возможность с ними ознакомиться.

— Товарищи, это же настоящая авантюра! — сказал Колбин. — Мировая практика не знает таких случаев.

— Это не довод, — возразил Данила. — Еще недавно некоторые знатоки не верили в кибернетику, а сейчас мы не мыслим себе науки без счетных машин...

Секретарь райкома не вмешивался в перепалку между учеными. Он только поворачивал голову то к одному, то к другому.

— Ваша идея опасна для жизни людей, — сказал Колбин.

— Опять не довод. Впрочем, не стоит переливать нам из пустого в порожнее. Вы говорите «нет», даже не потрудившись ознакомиться с расчетами...

— Скажите, — прекращая спор, сказал секретарь райкома, — скажите, Данила Корнеевич, колхоз «Заря» можно оставить на месте?

Данила помедлил с ответом. Он вдруг увидел село, каким видел его недавно, с добротными домами и общественными постройками на базальтовых фундаментах. Жалко бросить такое село.

— Я думаю, во время взрыва людей не должно быть в селе.

— Ясно. Александр Федорович, ваше слово.

— Я полностью поддерживаю Данилу Корнеевича, — сказал Соколов.

— Марина Семеновна, вы что скажете? — обратился секретарь райкома к Сенатовой.

На ее выразительном лице мелькнула тень, потом она тряхнула головой, как бы отбрасывая всякое сомнение, и, взглянув на Колбина, сказала:

— Идея смелая. Надо подумать, как осуществить...

— Что ж... Большинство за Романова. Я думаю, мы его тоже поддержим.

Совещание предложило Колбину, Романову и Соколову точнее определить место взрыва, еще раз проверить расчеты и подготовить докладную в область.

— Но я против... — начал Колбин.

Секретарь райкома остановил его жестом.

— Знаем, что против. Ваша речь застенографирована и вместе с докладной будет отправлена в область. Но помочь своими советами вы обязаны. Я прошу вас об этом от имени райкома.

После совещания к Даниле подошел председатель колхоза «Заря» Малагин. Отец его был русским, мать — корячка. От отца он унаследовал мягкие русые волосы и белый цвет кожи, от матери скуластое, упрямое лицо и узкие, с хитрым прищуром глаза. На Камчатке Малагина хорошо знали. После окончания сельскохозяйственной академии имени Тимирязева он некоторое время работал в Петропавловске, а в пятьдесят третьем году без сожаления расстался с городской жизнью и поехал в отдаленный колхоз «Заря».

Село стояло на открытой местности; его со всех сторон обдували ветры, зимой заносило снегом. Домики были маленькие и тесные. На улицах — ни одного деревца. Сразу же за селом начиналась тундра. На Малагина, выросшего в благодатной долине реки Синей, она наводила тоску. А в длинные зимние вечера, когда в трубах ветхих домиков стонал и выл северный ветер, становилось совсем невмоготу.

Надо было заново строиться. Мнений членов правления и колхозников сходились. Но где? В окрестностях на триста — четыреста километров не было строительного леса. Однажды Малагин попросил помощи райкома партии: пусть область выделит для колхоза стандартные дома. Однако секретарь райкома не поддержал его и сказал, что у колхоза один выход — переселиться туда, где есть лес. Малагин долго обдумывал предложение. Вначале оно показалось ему странным, а после размышления — вполне реальным и очень дальновидным. «Заря» занималась оленеводством. Несмотря на то, что колхоз вышел в число передовых на Камчатке, однобокость хозяйства сдерживала его дальнейший рост. Переселение же открывало широкие перспективы для развития земледелия.

Малагин мечтал о таком селе, в котором люди почувствовали бы приближение коммунизма. Он полагал, что свет прекрасного и уже недалекого будущего лучше видится не из единственного окошечка занесенной снегом избушки, в каких еще жили колхозники «Зари», а из больших, светлых окон добротного дома. Малагин видел в мечтах такое село и, хотя не был строителем, выстроил его в своем воображении.

Строительство нового села началось два года назад у подножия потухшего вулкана Синего. Строились добротно, навечно. Пробуждение вулкана рушило все планы колхоза. Встал вопрос о переселении. А куда? Вот почему Малагин так горячо поддержал идею Данилы об отводе лавы.

— У нас в народе так говорят, — Малагин слегка придерживал Данилу за локоть: — Иное слово — рог олений — ветвей много, а не бодает. Бык два рога имеет — хорошо бодает. Так и говорить надо — остро и ясно, чтобы бодало. Вы сегодня так говорили, и мы вам верим. Село переносить не будем. Да и не успеем. Однажды мы уже воспользовались вашим советом. Думаю, и сейчас не подведете.

— Постараюсь.

Они распрощались.

Из райцентра вылетели под вечер.

В вертолете Данила вспомнил про Варю. Неужели она любит Овчарука? От этой мысли ему стало больно.

— Совесть моя чиста, — сказал Колбин, — я высказал все, что думал. Я в Москву напишу.

— Пишите, — ответил Данила, думая о своем.

— Не люблю, когда мои подчиненные занимаются не своим делом.

— Это как раз мое дело, — вяло сказал Данила. — Мы, очевидно, по-разному понимаем такие вещи.

Колбин безнадежно махнул рукой.

— Будет вам, — примирительно сказала Марина, кутаясь в шубу.

Данила посмотрел на нее, хотел спросить о Варе, но не спросил, нахмурился и повернул голову к окошечку. О чем спрашивать? Все ясно. Ревность жгла его душу. «Жги, полосуй», — с каким-то ожесточением подумал он, припоминая вчерашнее. Как в зерцале, возникло гневное лицо Вари. «Ревность — пережиток прошлого», — пришли в голову чьи-то назидательные слова, но легче от этого не стало.

Глава девятая
ТЕТРАДЬ В КОЛЕНКОРОВОМ ПЕРЕПЛЕТЕ

За шесть месяцев до описываемых событий ранним сентябрьским утром по реке Синей плыла небольшая моторка. Стояла та особенная осенняя ясность, которая наступает в здешних местах после длительного ненастья. Равномерный стук мотора, ударяясь о каменные берега, замирал в зарослях шеломайника. Тугой воздух дрожал и дробился.

Обнаженные скалы то вплотную подходили к берегам, то вдруг разбегались, чтобы открыть взору широкую долину, расцвеченную всеми осенними красками.

На лодке плыли трое. У руля — молодой паренек с иссиня-черными волосами и упрямым скуластым лицом. Спиной к мотористу, подавшись вперед, сидел Корней Захарович Кречетов. В молодости он даже зимой ходил без головного убора, и густая шевелюра, покрываясь инеем, становилась белой, за что он и получил от охотников-камчадалов прозвище «Белая Голова». После суровых испытаний волосы у Кречетова и вовсе побелели. Жизненные невзгоды не изменили, однако, его благородного, чисто русского характера. Как и в молодости, он был добродушен, доверчив, в гневе страшен, но отходчив; глаза, не потерявшие еще блеска и живости, светились умом. Напротив Кречетова расположился Федор Потапович Малагин — председатель колхоза «Заря».

Лодка по узкому изгибу реки приближалась к подножию базальтового утеса. Вода клокотала и пенилась; тысячи прозрачных, как хрусталь, брызг рассыпались в воздухе алмазными зернами. Моторист держал лодку ближе к левому берегу, где течение было слабее. Утес угрожающе навис над рекой и, казалось, вот-вот обрушится. Он был совершенно гол, и только на самой вершине росла каменная береза. Как она там выжила, кто ее знает. Но, видать, стояла крепко, всем своим гордым обликом говоря: вот я какая красивая и нарядная. За утесом река раздалась вширь. Лодка прибавила ходу. Кречетов вскинул глаза на березу, и ему показалось, что она качнула золотистой головой. Листья, медленно кружась, падали вниз. Течение быстро подхватывало их. Скоро, скоро береза сбросит яркий наряд; будут ее обдувать холодные ветры и кусать морозы; придет время — состарится, и осенний ветер столкнет ее с утеса. Плохо жить одной.

70
{"b":"128943","o":1}