Она была непостижимо прекрасна. Бог Смерти одарил женщину красотой, и теперь он любил ее на своих черных шелковых простынях, как делал это уже много раз, с такой нежностью, которая изумляла его самого. Когда все кончилось, он, как уже бывало много раз, почувствовал смущение и беспокойство, что не пристало богам.

Он уложил ее голову на сгиб локтя и побаюкал. Заботливым прикосновением пальца убрал прядь черных, как вороново крыло, волос с ее спящих глаз — изумрудных глаз, что зажигали в нем страсть, но также вызывали печаль и, может, даже несколько неподобающий страх. Ее легчайшее дыхание ласкало его шею.

Мне не должно позволять себе подобные чувства, — подумал он.

Эти губы — вот самое драгоценное сокровище из всего, чем он владел.

Он встал с постели. Расставленные по комнате свечи ожили — загорелись необыкновенным фиолетовым пламенем. Пока он расхаживал, она приподнялась на локте. Тревожная складка пролегла у нее на лбу. При виде женщины у него заныло сердце, а ведь он совершенно забыл о том, что оно у него есть.

Он позвал ее по имени.

— Самидар, — сказал он и, хотя в горле у него пересохло, как в печи, постарался придать своему голосу силу. В самой его сердцевине разверзлась пустота — она угрожающе разрасталась, готовая поглотить его всякий раз, когда он глядел на эту женщину. Пока он еще в силах, ему следует воспрепятствовать этому. — Отныне здесь нет места для тебя.

Ее голос, наполненный жаркой нежностью, едва не растопил его решимость.

— Мой бог, — сказала она. На мгновение ему послышалось моя любовь, но это невозможно. Он — Смерть. — Честное слово, не хочется, чтобы ты плохо думал обо мне, а посему не буду умолять и спорить. — В ее ответе не было страха, она просто выскользнула из-под простыней и встала — покорная и гордая одновременно. — Что пользы противоречить твоей воле? Ты явил мне такую доброту, какой я не знала в прежней жизни, и за это я тебе благодарна. Делай со мной все, что пожелаешь.

Покорное согласие пронзило его, словно стрелами, и он почти возненавидел ее. Она — подлый цветок, исподволь отравляющий его ароматом неразумного чувства. При этой мысли он горько усмехнулся. Как все-таки легко винить ее в своей слабости.

Он схватил женщину за плечи и придвинул к себе, стараясь изо всех сил оставаться равнодушным.

— В Эсгарии, стране, где ты родилась, какой-то враг — могущественный и надменный — разрушил мой храм. — Он провел рукой по ее правой щеке, запоминая эти тонкие черты и шелковистость кожи.

— Эсгария, — повторила она. — Как необычно звучит это слово.

Он взял ее за подбородок. «Ну вот, — сказал он себе, — ее рот уже не столь прелестен».

— Ты узнаешь, кто преступник, и сообщишь мне его имя.

Она отпрянула. И, будто устыдившись, что он заметит выражение ужаса на ее лице, отвернулась.

— Хочешь отправить меня обратно, — прошептала она, — в мир живых?

Лицо Смерти застыло. Опасная пустота, что возникла из-за женщины, начала медленно затягиваться, и он взирал теперь на нее, сузив глаза, чувства его угасали — по крайней мере ему хотелось в это верить.

— Я не решаюсь оставить тебя с собой, — ответил он, — но и отпустить насовсем не могу. Отныне ты — моя посланница, мое орудие и моя кара. Бывшая смертной, ты не можешь стать моей королевой и потому будешь моей правой рукой.

Она задрожала, обнаженная и кроткая, снова повернулась к нему и склонилась в поклоне. Волосы ее упали вперед, спрятали лицо.

— Делай со мной все, что пожелаешь, — снова сказала она. — Я всегда была тебе верной слугой.

Неужели он слышит горечь в этих словах? Или ему почудилось и она сказала лишь то, что хотела сказать? Какая мука! Если не отправить ее немедленно, ему никогда не сделать этого.

Он отступил от нее и взмахнул рукой. В углу что-то блеснуло в неровном пламени свечи.

— Там — доспехи для тебя, — молвил бог Смерти. — Пока ты будешь ими облачена — ничто не причинит тебе вреда.

Самидар подняла голову и медленно встала.

— Отдай мне лишь то, что было моим, когда я пришла сюда, — тихо произнесла она, беря его за руку. — От тебя я приму только это кольцо с гранатом — оно напоминает капельку крови на твоем пальце. И не наделяй его никаким волшебством.

«Что означает подобная просьба? — гадал он. — Как следует ее понимать? Нет, не должно богу испытывать такой трепет и сомнения. Как и любовь — все это лишнее». Однако он снял с себя кольцо и надел ей на палец, единственно для того воспользовавшись волшебством, чтобы оно оказалось впору.

— Я дал тебе поручение, — сказал он, принимая суровый вид. — Ты получишь все, что принадлежало тебе прежде, даже Жало Демона, чтобы лучше служить мне.

Она наклонила голову, но наморщила лоб.

— Кинжал? — спросила она.

Не замечая вопрошающего взгляда, он уложил ее на постель. Губы близостью своей влекли его так сильно, что даже богу невозможно устоять. Он поцеловал ее, затем занялся с ней любовью, хотя на этот раз был намеренно грубоват и избегал нежностей.

— А теперь спи, — шепнул он ей на ухо, когда закончил. — И может быть, ты увидишь сны.

Ее разбудил теплый солнечный луч, коснувшийся ее лица. Он струился сквозь разрушенную крышу. Она наслаждалась приятным ощущением, но в то же время насторожилась и опечалилась. В аду нет солнца, и она поняла, что опять оказалась в мире живых, вдали от своего Господина.

Разглядывая дыры в крыше над головой, она вспомнила о своей цели. Пол помещения был усыпан битым камнем, кусками кладки, расщепленными балками, обвалившейся черепицей. Пахло пылью, а еще сильнее — зеленью благоухающего мира за стенами храма. Медленно, ощупывая непривычную плоть, она села ровно, а затем плавно, с кошачьей грацией, поднялась на ноги.

Взгляд ее сразу же упал на храмовый алтарь — он лежал, опрокинутый на землю, треснувший, как после удара огромным молотом. За алтарем она увидела длинный кусок веревки, с ее помощью, очевидно, были свалены высокие колонны, отчего обрушилась крыша. Какое кощунство! Потрясенная, она обернулась, затаив дыхание, чтобы посмотреть на фонтан Смерти из вулканического стекла. На его месте валялись большие фрагменты. А Пруд Долгожданного Освобождения, из которого можно пить всем — любому мужчине и любой женщине, — стоял грязный, заросший.

Ее рука безотчетно потянулась не к мечу у правого бедра, но к кинжалу у левого. Нащупав его там, она удивилась, взволнованно обняла пальцами серебряную рукоять, ощутила, как подрагивает кинжал в ладони от накопившегося ненасытного голода. Она шепнула: «Жало Демона», и оружие затрепетало, услышав свое имя.

Меч ее был из хорошей стали, ладный и острый как бритва, но в отличие от кинжала в нем не было ничего особенного, ничего дьявольского.

Она вслух произнесла это слово, как будто пробуя его на вкус, потом еще раз. Ее занимал вопрос, насколько изменилось для нее его значение после того, как она побывала в аду.

Желая отвлечься от размышлений, она решила проверить, что за доспехи на ней надеты — черные полированные нагрудники, где на черной коже выложены золотые геометрические фигуры, блестящие наколенники и нарукавники. Все так похоже на доспехи Смерти, только предназначено для женщины. Они сверкали даже в самых слабых лучах света.

Круглый щит, черный и ослепительно блестящий, был прислонен к разбитому фонтану, а рядом с ним лежал шлем, украшенный золотым узором. Она пошла туда, чтобы забрать их, но задержалась у Пруда Долгожданного Освобождения. Из воды на нее смотрело ее отражение, и она наклонилась, зачарованная, желая прикоснуться к этой линии щеки, к этим губам. Лицо выглядело необычно. Да, это ее лицо, но слишком юное, безупречное, почти неестественное в своем совершенстве.