Однако Агате, возвращавшейся в Иссуден после тридцатилетнего отсутствия, предстояло столкнуться с такими переменами в нравах этого города, что необходимо в немногих словах обрисовать его. Без этого трудно понять, какой героизм обнаружила г-жа Ошон, оказывая помощь своей крестнице, и в каком странном положении был Жан-Жак Руже. Хотя доктор Руже и приучил своего сына относиться к Агате как к чужой, все же со стороны брата было уж слишком странно в продолжение тридцати лет ни разу не написать своей сестре, не подать признаков жизни. Это молчание явно зависело от каких-то особых обстоятельств, и родственники другого склада, чем Жозеф и Агата, давно бы полюбопытствовали узнать, в чем тут было дело. Наконец, между состоянием, в котором находился сам город, и интересами семейства Бридо была известная связь, что и раскроется в ходе настоящего повествования.

Не в укор Парижу будь сказано, Иссуден — один из самых древних городов Франции. Вопреки историческим предрассудкам, которые изображают императора Проба как галльского Ноя[23], уже Цезарь упомянул о прекрасном вине из Шамфора (de Campo Forti), лучшего вертограда в окрестностях Иссудена. Ригор по поводу этого города выражается в словах, не оставляющих никакого сомнения в многочисленности его жителей и обширной торговле. Но давность, устанавливаемая такими двумя свидетельствами, ничтожна по сравнению с глубокой древностью города. В самом деле, раскопки, недавно предпринятые местным ученым археологом г-ном Арманом Перемэ, открыли под знаменитой Иссуденской башней базилику V века, вероятно, единственную во Франции. Эта церковь даже своим строительным материалом свидетельствует о предшествующей цивилизации, потому что сложена из камней римского храма, на месте которого выстроена. Точно так же, согласно изысканиям этого знатока старины, самим названием Иссудена, как и всех городов Франции, имеющих в своем наименовании — древнем или современном — окончание ден (dunum), удостоверяется древнейшее происхождение города. Слово dunum, неизменно связанное со всякой возвышенностью, освященной друидическим культом, указывает на военное и религиозное поселение кельтов. Римляне под галльским dunum'ом построили храм Изиды. Отсюда, согласно Шомо, название города — Ис-су-ден[24]. «Ис» — вероятно, сокращенное имя Изиды.

Ричард Львиное Сердце, как это достоверно известно, построил здесь свою знаменитую башню (где он чеканил монету), воздвигнув ее на развалинах базилики V века, третьего памятника, оставленного третьей религией этого старого города. Король воспользовался этой церковью как необходимой основой для своего крепостного сооружения и таким образом сохранил ее, прикрыв своими феодальными укреплениями, как плащом. Иссуден был тогда опорой кратковременной власти разбойников и мародеров, кондотьеров, которых Генрих II двинул против своего сына Ричарда графа Пуату, поднявшего восстание. История Аквитании, не написанная в свое время бенедиктинцами, без сомнения, так и не будет написана, потому что нет больше бенедиктинцев. Вот почему никогда не мешает при всяком удобном случае освещать эти археологические сумерки, повествуя о наших нравах.

Есть еще одно свидетельство древнего могущества Иссудена — это отводка каналов от Турнемины, маленькой речонки, протекающей по обширной равнине на несколько метров выше уровня Теолы, реки, опоясывающей город. Эта работа, без всякого сомнения, обязана своим осуществлением римскому гению. Наконец, предместье, простирающееся на север от замка, пересечено улицей, именующейся уже два тысячелетия Римской. Да и само предместье называется Римским. Обитатели этого предместья, сохраняющие нечто своеобразное во всем своем складе, в породе, в облике, считают себя потомками римлян. Почти все они виноградари и отличаются замечательным упорством, которым, наверное, обязаны своему происхождению и, быть может, победоносной борьбе с разбойниками и мародерами, которых они истребили в XII веке на равнине Шаро.

После восстания 1830 года[25] Франция была слишком возбуждена, чтобы обратить внимание на мятеж виноградарей Иссудена, мятеж грозный, подробности которого, однако, не были опубликованы, и не без особых причин. Прежде всего граждане Иссудена не позволили войскам войти в город. Они хотели сами отвечать за него, согласно нравам и обычаям средневековой буржуазии. Власти принуждены были уступить людям, поддержанным шестью или семью тысячами виноградарей, которые сожгли все архивы и канцелярии по взиманию косвенных налогов и поволокли акцизного по улицам, приговаривая возле каждого фонаря: «Вот здесь бы его и повесить!» Бедняга был вырван из лап этих бесноватых Национальной гвардией, которая спасла ему жизнь, отведя его в тюрьму под предлогом отдачи под суд. Генерал вошел в город только после длительных переговоров с виноградарями и, чтобы пройти сквозь их толпу, проявил немалое мужество, ибо, когда он появился в городской ратуше, один человек из Римского предместья приложил к его шее свой «волан» («волан» — большой серповидный нож, прикрепленный к жерди, которым обрезывают деревья) и крикнул: «Посредника долой — не суйся не в свое дело!» Виноградарь так и срезал бы голову тому, кого пощадили шестнадцать лет войны, если бы не быстрое вмешательство одного из главарей бунта, которому обещали потребовать у палат уничтожения «двуногих погребных крыс».

В XIV веке в Иссудене еще было от шестнадцати до семнадцати тысяч жителей, — остаток населения, в два раза большего в былые времена. У Карла VII был там дворец, существующий и поныне и известный до XVIII века под именем Дома короля. Этот город, в то время центр торговли шерстью, снабжал ею часть Европы и производил в большом количестве сукно, шляпы и превосходные перчатки из козьей кожи. При Людовике XIV Иссуден, которому мы обязаны Бароном[26] и Бурдалу[27], славился своими изящными нравами, прекрасным языком и хорошим обществом. В своей «Истории Сансера» священник Пупар аттестует жителей Иссудена как выдающихся среди всех беррийцев своею хитростью и природным умом. В настоящее время этот блеск и ум исчезли окончательно. Иссуден, при территории, свидетельствующей о его былом значении, насчитывает лишь двенадцать тысяч жителей, включая и виноградарей четырех огромных предместий — Сен-Патерна, Вилата, Римского и Алуэта, — представляющих собой маленькие города. Обыватели, так же как и в Версале, чувствуют себя на улицах совершенно свободно. Иссуден все еще является центром беррийской торговли шерстью, но угрозой для этой торговли является улучшение породы овец, вводимое повсюду, только не в Берри. Виноградники Иссудена дают вино, которое пьют лишь в двух департаментах, а если бы вырабатывали его так же, как вырабатывают вино в Бургундии и Гаскони, это было бы одно из лучших французских вин. Увы, делать так, как делали отцы, не вводя ничего нового, — таков закон Берри.

Виноградари все еще продолжают оставлять в бочках виноградные веточки на время брожения вина, что делает его неприятным на вкус, а меж тем оно могло бы стать источником богатства и промышленного оживления в стране. Такое вино сохраняется-де целое столетие благодаря терпкости, которую сообщают ему веточки и которая якобы смягчается с течением времени. Эти соображения, данные в «Виноградаре», чрезвычайно, мол, важны для науки виноделия и потому заслуживают обнародования. К тому ж Гильом Бретонский воспел в своей «Филиппиде» такое свойство вина в нескольких стихах.

Падение Иссудена объясняется, стало быть, духом рутины, доходящей до нелепости; достаточно привести один случай, чтобы дать об этом представление. Когда проводили дорогу между Парижем и Тулузой, было естественно выбрать направление от Вьерзона на Шатору через Иссуден. Дорога была бы короче, чем если бы ее проложить, как это было сделано, через Ватан. Но местная знать и городской совет Иссудена, постановление которого, говорят, сохранилось и поныне, просили взять направление через Ватан, исходя из того, что если столбовая дорога пройдет через их город, то съестные припасы повысятся в цене и за цыплят придется платить по тридцать су. Такому поступку можно найти соответствие только в самых диких областях Сардинии, столь населенной, столь богатой когда-то и ныне столь пустынной. Когда король Карл-Альберт, руководясь благим помыслом о цивилизации, захотел соединить Сассари, вторую столицу острова, с Кальяри великолепной дорогой, единственной существующей в той дикой степи, что именуется Сардинией, прямое направление требовало провести ее через Бонорву — округ с незамиренным населением, похожим на наши арабские племена, тем более что оно и происходит от мавров. Увидев, что им угрожает цивилизация, дикари Бонорвы заявили о своем несогласии на прокладку пути — и кончено! Правительство не обратило внимания на протест. Первый инженер, водрузивший первую веху, получил пулю в лоб и умер у своей вехи. По этому делу не производили никаких розысков, а дорогу проложили в обход, удлинив ее на восемь миль.