Прежде чем клеймить автора всякого рода порицаниями и проклятиями, давайте посмотрим, каковы мотивы написания этой книги, какова ее классовая направленность. В данном случае нельзя сказать, что она была инспирирована КГБ, ЦРУ, царской охранкой или какой-нибудь им подобной «почтенной» организацией. Нет, эта книга рождена непосредственно в сердце индивида, в сердце, глубоко уязвленном уничтожением России, ее культуры и истреблением лучшей части ее народа. Пусть автор не совсем адекватно понимает причины этой катастрофы, но сам взгляд на большевистский путч, как на слепую палку, приведенную в действие интригами определенных провокаторов, не лишен смысла. Истинная ненависть автора обращена не на евреев за их нерусские фамилии, формы носа, характерный выговор и другие национальные особенности, а только на отдельных преступников еврейской национальности за их определенные преступления, хотя он безусловно не прав в своих обобщениях. Поэтому, чтобы спорить с автором, прежде всего нужно ответить на вопросы: имели ли место сии преступления или нет, играл ли еврейский вопрос свою роковую роль в российской катастрофе? Гладкий правильно видит, что та революционная чернь, развалившая империю, была лишь орудием в чужих руках, но требуется уточнить, в чьих? И тут его взгляд останавливается на еврейском вопросе и ничего не видит дальше, не хочет понять того, что и сам еврейский вопрос есть явление гораздо более глубоких причин, чем подрывная деятельность отдельных интриганов еврейской национальности. В чем же можно обвинить Гладкого? Увы, только в заблуждении, в том, что направил всю свою оскорбленную ярость не совсем по тому руслу, по какому следовало бы, но никак не в преднамеренном написании клеветнического пасквиля. Но какое имеет моральное и юридическое право та чернь, руками которой непосредственно уничтожена российская культура, использовать сей памфлет в своих гнусных интригах как раз против тех, в ком еще живы зачатки того аристократизма, чести, трудолюбия и творческой инициативы, что составляло гордость России? Ведь истинные «жиды» в гладковском понимании слова как раз сейчас и есть те, кто эту книгу так сказать «распространяют».
Нужно отметить, что, люто ненавидя евреев как своих врагов, Гладкий отнюдь не стремиться показать их сугубо в черном цвете, как это принято у недалеких людей, игнорировать достоинства врага. Наоборот он пишет:
«Мы, гои, совершенно не знаем жидов и не имеем ни малейшего понятия об их веровании. Антисемиты ругают их за безнравственность их религии и поступков, люди верующие – за то, что они «Христа распяли»; либералы говорят, что они «такие же люди, как и все» и никто не хочет верить тому, что они «Богом избранный народ». А между тем отрицать интеллектуальное превосходство жидов над гоями нельзя.
<…> Все мы, гои, видим и знаем, что пороки развиты у жидов в гораздо большей степени, чем у нас. Одного мы, гои, не видим и не знаем, что добродетели развиты у них в еще большей степени. Не знаем мы, гои, того, что каждый жид – это двуликий Янус. Мы всегда видим одно его лицо, обращенное к нам, акумам, и на нем мы читаем хитрость, коварство и много других мало привлекательных черт характера. Другого же жидовского лица нам видеть не дано – им жиды смотрят только друг на друга. Но если бы мы его увидели, то прочли бы на нем отчетливо выступающие благородство, честность, патриотизм, доброту, семейственность, религиозность, аристократизм, волю, ум, энергию и много других качеств, уже и с нашей, гоевской, точки зрения, достойных уважения. Поняли бы мы тогда, что не подлостью своей сильны жиды, а тем, что все человеческие чувства, как дурные, так и хорошие, развиты у них в гораздо большей степени, чем у нас, и что, благодаря этому, на любом интеллектуальном поприще они стоят вне конкуренции с нами. Ясна стала бы нам мудрость религии жидовской, сумевшей все хорошее в народе израильском сохранить для внутреннего употребления, а все скверное – для внешнего.
<…> Стоит только взглянуть на отношение жидов друг к другу, к своей религии, к своему духовенству, старине, законам, преданиям и вообще ко всему жидовскому, чтобы сразу понять, как бесконечно выше нас, гоев, стоят они не только в умственном, но и в нравственном отношении.
Полное отсутствие преступности, почти абсолютная честность, добровольное подчинение законам и властям своей родины («родина жидов – остальные жиды»), ясное сознание общности своих интересов («все за одного – один за всех»), удивительная сплоченность, поразительная солидарность и согласованность действий, умение подчинять личные интересы общим, беспрекословное подчинение своим вождям, набожность и патриархальность – вот гражданские доблести иудеев» [9].
Гладкий верит в Бога, но Бог в его представлении отнюдь не Доброе Существо. Это безжалостный Тиран, только и утверждающий в своем царстве волчий закон: Убей слабого. А кто может сказать, что это не так? Во всяком случае, тот Бог, который выражен в законах природы именно таков, и нигде в действиях физических, биологических и даже естественных психических сил мы никогда не сталкиваемся ни с любовью, ни со справедливостью. «Откуда мы можем познавать волю Божью? – пишет он, – Только из законов природы – других источников у нас нет». Поэтому, чем древнее религия, тем она ближе к природе, тем яснее говорит в ней естественная Божья воля, и тот готтентот, который ответил миссионеру на вопрос: знает ли он, в чем отличие добра от зла? – «добро – это когда я украду чужой скот и чужих жен, а зло – когда у меня украдут», в сущности был прав, и если у миссионера на этот счет другое мнение, то следует признать, что сие мнение именно его, миссионера, а вовсе не Божье. Надо заметить, что такой вульгарно-материалистический взгляд на Божество весьма типичен для определенного сорта людей, как правило, придерживающихся ультраправых тоталитарных националистических взглядов. Можно привести в пример определение Бога ныне модного в антисемитских кругах писателя Григория Климова, бывшего (до бегства на Запад) агента КГБ: «Бог - это свод высших законов природы по отношению к человеку, которые для простоты называют одним словом – Бог. А человека, который эти законы впервые сформулировал, называют Сыном Божиим. ... Там, где люди не подчиняются этим законам, то есть Богу, там появляется сложный комплекс социальных болезней, которые для простоты, как антитезу Бога, назвали одним словом – дьявол [10]. Примерно такой же взгляд на Божество мы встречаем не только у готтентотов, и кагебешников, но и у некоторых из гуманнейших и просвещеннейших христиан. Так, например, Альберт Швейцер пишет: «Бог, который известен из философии, и Бог, которого я ощущаю как этическую Волю, не совпадают. Они составляют одно целое; но каким образом – этого я не знаю» [11]. Другой лауреат Нобелевской премии, современный португальский писатель Жозе Сарамаго в одном из своих романов написал такие слова: «…твоя ошибка в том, что ты полагаешь, будто красота и красноречие человека сотворены по образу и подобию Господа, тогда как сам Господь – ты уж мне поверь, я, так сказать, вхож к нему, – так вот, он, Господь наш, – полная противоположность тому, каким вы, люди, воображаете его себе, и – я, по крайней мере считаю, только это строго между нами – другим быть и не смог бы, и гораздо чаще приходится слышать от него слово «нет», а не слово «да» [12]. Поэтому у нас есть только одна альтернатива – если мы не хотим быть убитыми, мы обязаны стать сильными, если не хотим быть пешками в игре Божественных провидений, нам ничего не остается, как самим стать Богами. Таковы условия диктует всем смертным само бытие, особенно же непреклонно сей императив испытали на себе евреи, что не могло не наложить свой отпечаток на Талмуд и даже на весь их национальный характер. Их бытие не оставляло никакой возможности для идеалистических мечтаний, альтернатива одна: победа любой ценой, или смерть. Однако, победив, нормальный человек больше уже не хочет оставаться готтентотом. Он как та Старуха из «Сказки о Золотой рыбке», которой уже мало нового корыта, но хочет сперва быть столбовою дворянкой, а затем и Абсолютной Владычицей. Так возникает идея Богочеловечества, когда Бог Творец передает возлюбленному Сыну Своему всю власть над небом и землей, власть судьи и творца.
