Бузотер беспечно отмахнулся:

– Ах, это…

Лицо его выражало полное безразличие.

В этот момент в кухню вернулся бригадир жандармов. Суровым голосом он скомандовал:

– Называющий себя Франсуа Полем, следуйте за мной. Господин следователь желает вас допросить.

Задержанный подошел к бригадиру и покорно позволил себя увести.

Бузотер, лишившись общества себе подобного, остался один на один с жандармом. Он бросил на него хитрый взгляд, ухмыльнулся и удовлетворенно произнес:

– Ну что ж, в добрый путь. Похоже, сегодня обойдемся без обычной волокиты!

Морран не отвечал, соблюдая надлежащую дистанцию, но бродяга принадлежал к племени неисправимых болтунов. Он не унимался:

– А по мне так все едино – что свобода, что предвариловка, что тюрьма. Тюрьма еще и получше. Государство о тебе позаботится и накормит, и напоит, и спать уложит. К тому же, говорят, Бривская тюрьма после ремонта – просто дворец, пальчики оближешь!

Бузотер замолчал, но не надолго. Вскоре он заерзал на стуле и втянул носом воздух.

– Черт побери! – воскликнул он. – Да тут пахнет, как в раю!

Потом, не стесняясь, окликнул кухарку:

– Эй, послушайте-ка, мадам Луиза! Не найдется ли у вас чего-нибудь пожевать для меня?

Кухарка обернулась, побагровев от возмущения. Бузотер продолжал, как ни в чем не бывало:

– Ну не надо так кипятиться, моя милая! Разве вы меня плохо знаете? Я ведь часто приходил к вам и забирал разное старье. И вы мне никогда не отказывали. Чем же я теперь вам насолил?

Помните, в прошлый раз вы отдали мне старые ботинки мсье Доллона? Так что ж, они мне отлично подошли, не жалуюсь! А уж отказать старине Бузотеру в куске хлеба – это, я вам скажу…

Он поднял глаза к небу, словно призывая Господа в свидетели творящейся несправедливости.

Болтовня бродяги тронула доброе сердце старой кухарки, и она в нерешительности взглянула на жандарма, как бы ища поддержки. Морран пожал плечами и, беззлобно посмотрев на Бузотера, сказал:

– Что ж, мадам Луиза, если человек голоден, почему бы не дать ему поесть. В конце концов, мы ведь его не первый день знаем. Откровенно говоря, я не верю, чтобы он мог натворить что-нибудь серьезное.

Бродяга энергично закивал головой:

– Господь с вами, мсье Морран, каждый скажет вам, что от Бузотера вреда не больше, чем от малого ребенка! Конечно, я не могу пройти мимо бесхозного барахла, но ведь как не попятить вещь, если плохо лежит, а? Ну еще, бывает, стяну какую мелочь для пропитания, кролика там, или курочку, когда мочи нет видеть, как она кудахчет в кустах, а у меня со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.

Это так, я и не отпираюсь. Но что-нибудь серьезное – Боже упаси!

Спасибо, вот спасибо, хозяюшка…

Растроганная Луиза протянула Бузотеру большой кусок хлеба, который тот проворно засунул на дно своей объемистой котомки.

И тут же продолжал:

– Интересно, что тот малый плетет сейчас следователю? Небось, несладко ему приходится. Сразу видно, что он не умеет ладить с судейскими.

То ли дело я! Как завижу какого-нибудь стручка в черной мантии, сразу делаюсь паинькой, просто во рту сладко, и знай себе повторяю: «Да, господин судья? Вы совершенно правы, господин судья!» Они и рады… Они ведь к вечеру просто больными себя чувствуют, если за день не засадят в кутузку ни одного честного человека…

Тут главное – не возражать. Тем более, что все равно бесполезно.

Ну, а потом встает прокурор и как рявкнет: «Стой смирно, Бузотер, и слушай приговор!», как будто, если обращаться ко мне вежливо, то я хуже слышу. Ну, я подбираю брюхо и ем его глазами, а он навешивает мне – две недели, три недели – по-разному бывает…

А мне что, я не в обиде!

Тут в кухне снова появился бригадир и сообщил Моррану:

– Похоже, зря мы с ними возились. Первого отпустили, а что касается этого неряхи, то господин де Пресль считает, что на него нечего тратить время.

Бузотер просиял:

– Выходит, мне можно сматывать отсюда?

Однако ликование его тут же прошло, и он с беспокойством взглянул в окно, за которым уже начинал накрапывать дождь.

Бригадир не смог удержаться от улыбки.

– Ну нет, мой милый, тебе придется-таки отдохнуть в кутузке. Или ты забыл про кролика, которого слямзил у мамаши Шикар? Так-то, Бузотер. За такие поступки положено отвечать.

Давай-ка, собирайся!

День стоял неласковый, пасмурный, хмурый.

Шарль Ромбер и его отец с самого утра уныло бродили по коридорам замка, не зная, куда себя деть, и лишь после обеда им наконец нашлось занятие. Вместе с Терезой и баронессой де Вибрей они уселись за огромный круглый стол и принялись надписывать на бесконечном множестве конвертов с траурной каймой адреса родственников или знакомых маркизы де Лангрюн.

Похороны несчастной были назначены на завтра, и отец с сыном, разумеется, собирались на них присутствовать. Баронесса де Вибрей долго упрашивала Терезу переночевать у нее в Кереле, но безуспешно…

Прочитав в газетах всевозможные слухи и сплетни о драме в замке Болье, Этьен Ромбер обратился к сыну необычайно серьезно:

– Поднимемся наверх, мой мальчик. Нам необходимо поговорить.

Они поднялись на второй этаж. Дойдя до спальни Шарля, господин Ромбер, казалось, заколебался. Потом, словно приняв внезапное решение, вошел в комнату сына, явно предпочтя ее своей.

Шарль Ромбер, донельзя подавленный и утомленный всеми неожиданно свалившимися на него событиями, начал устало раздеваться. Отец подошел к нему, сдавил руками его плечи и глухим голосом приказал:

– Признавайся же, несчастный! Признавайся мне, твоему отцу!

Шарль отступил, страшно побледнев:

– В чем?!

Отрицательный возглас, казалось, застрял у него в горле. Этьен Ромбер сделал шаг вперед и еще сильнее сжал плечи сына:

– Признавайся! Ведь это ты, ты убил…

Шарль закрыл лицо руками:

– Я? Убил? Кого?!

Отец продолжал смотреть ему в глаза бешеным взором. Наконец до Шарля Ромбера дошло, в чем его обвиняют. Он выпрямился и воскликнул:

– Как? Вы считаете, что я убил маркизу? Это гнусно, бесчестно, чудовищно!

Лицо его подергивалось.

– Но ведь это так! – процедил его отец, по-прежнему не отрывая от сына горящего взгляда.

– Нет! Нет!

– Да! – настаивал Этьен Ромбер.

Они стояли друг против друга.

Наконец Шарль выдавил:

– О, Господи! И это вы, вы, отец, обвиняете меня в этом!..

Глаза юноши остановились, на лице был написан ужас. Господин Ромбер отпустил его плечи и сделал несколько шагов. Потом положил руку сыну на лоб и помотал головой, словно пытаясь отогнать кошмар, туманивший его разум.

Он произнес:

– Господи, мой бедный мальчик… Надо успокоиться и хорошенько подумать.

Не знаю, как это объяснить, но еще вчера утром, на вокзале, я что-то почувствовал… Это было предчувствие чего-то ужасного. Ты выглядел таким усталым, бледным, глаза затуманены…

– Но, отец, – проговорил Шарль бесцветным голосом, – я ведь вам уже объяснял, что плохо спал ночью. Я ждал встречи с вами.

– Черт побери! – раздраженно воскликнул Этьен Ромбер. – Это я прекрасно помню!

Итак, ты плохо спал ночью. Как ты тогда сможешь объяснить, что ничего не слышал?!

– Но ведь Тереза тоже не слышала…

Господин Ромбер грустно усмехнулся.

– Комната Терезы, – сказал он, – находится гораздо дальше. А твоя отделена от спальни бедной маркизы всего лишь тонкой стеной. И если ты был здесь, ты должен был что-то слышать!

Шарль перевел дух:

– Так что же, вы пока единственный, кто считает меня виновником этого злодеяния?

– Единственный? – прошептал его отец. – Как знать… Пока – может быть…

Но должен тебе сообщить, друг мой, что вечером, который предшествовал преступлению, ты произвел чрезвычайно неблагоприятное впечатление на друзей маркизы. Тогда еще судья Боннэ рассказывал вам о деталях убийства, которое произошло в Париже… Я уже не помню, кто его совершил. И ты проявил весьма странный интерес!